Специалист по выживанию. Том II (СИ) - Волков Олег Александрович "volkov-o-a" (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Почти четыре месяца назад разразилась ядерная война. Прежний сытый и комфортный мир рухнул. Смешно и грустно, но только в убежище у Верблюда сложились идеальные условия для самообразования. Благо, с собой под землю он прихватил солидный объём разнообразной учебной литературы вплоть до видеофильмов. Благо, после электромагнитного импульса, удалось заново запустить компьютер, а два резервных системных блока так и остались невостребованными в кладовке. Одно плохо, Верблюд шумно вздохнул, в первую очередь он солдат, а не учёный.
Не тот у него склад ума. Ядерная физика, химия, математика и прочие точные науки с невероятным скрипом оседают в его голове. Если бы Верблюд учился в институте, то его точно выгнали ещё в конце первого семестра за неуспеваемость. Да и как запомнить трёхэтажную формулу распада ядер урана, если только один вид её навевает тоску и острое желание уснуть сном праведника прямо перед монитором.
Однако, несмотря ни на что, Верблюд старательно грызёт гранит науки. Без этой самой физики и математики ни за что не получится вынести в реальность местные продвинутые технологии. Тут самым общим описанием не отделаешься. А технологии есть, да ещё какие! Один только генератор на низкопотенциальном тепле чего стоит. Он буквально напичкан фундаментальными открытиями, о которых на Земле никто отродясь не слышал.
Благодаря генератору на низкопотенциальном тепле Верблюд не испытывает недостатка ни в электричестве, ни в воде. Все три накопителя для грузовых машин постоянно накачены энергией под самую маковку. На всякий случай в кладовке припрятан дедовский агрегат на солярке и пара бочек этой самой солярки. Однако генератор до сих пор великолепно работает. Воздух с улицы охлаждается до жидкого состояния и сливается в сток в канализационном туннеле.
Этот же генератор не только охлаждает воздух в убежище, но и снабжает его водой, которую в прямом смысле вытягивает из воздуха внутри убежища и снаружи. Плюс дожди и фильтры. Баки с водой постоянно залиты под завязку. Вот почему Верблюд позволяет себе самую настоящую роскошь – использовать воду для помывки и стирки. Вот и сейчас, когда он осилит два десятка километров на беговой дорожке, пара тазиков тёплой воды избавят его кожу от пота. Плюс в третьем по счёту он как следует отстирает спортивную форму. А это, между прочим, почти центнер воды. Но, ничего страшного – если не вечером, то уже завтра утром, потеря будет восполнена полностью.
– Верблюд, ты где?
Знакомый, до боли знакомый, голос долетел через распахнутую в жилой отдел дверь. От неожиданности Верблюд дёрнулся всем телом вперёд. В самый последний момент руки успели уцепиться за поручни. Спортивные кеды соскользнули с чёрной ленты на неподвижное основание беговой дорожки.
Что это было? Верблюд торопливо спрыгнул на пол. Чёрная лента как ни в чём не бывало продолжила крутиться со скоростью десять километров в час. Верблюд машинально ткнул пальцем в кнопку «Пауза». Электрический моторчик беговой дорожки тут же затих.
– Верблюд! Ну пожалуйста! Выйди!
А, ну да, Верблюд торопливо прошлёпал в жилой отдел. Это сработали внешние микрофоны.
Ахиллесова пята его убежища никуда не делась. На всякий случай он так и держит внешние микрофоны в мастерской над головой включёнными, а громкость динамиков вывернутой на максимум. Другое дело, что в мастерскую уже давно никто не заглядывал. Тела полицейских и мародёров некому ни предать земле, ни кремировать. Несусветная вонь отпугивает незваных гостей похлеще вечно голодных сторожевых кабелей. Однако кто-то всё же появился в мастерской и зовёт его.
Шапочка с чугунными утяжелителями, а также накладки на руки и ноги, тихо опустились на пол возле стола. Верблюд плюхнулся на стул. На центральном мониторе отлично видно, как кто-то бродит в мастерской над головой. Света наверху и так достаточно, однако у неизвестного в руках дрожит и трясётся самодельный факел, на конце деревянной ножки то ли стула, то ли стола ярко пылает смотанная в узлы тряпка. Ничего себе! Верблюд подался всем телом вперёд. Да это же Шпилька!
Бывшую любовницу едва можно узнать. Вместо элегантного платья, или хотя бы стильной формы продавщицы, на ней грубый рабочий комбинезон. Причём явно мужской и слишком просторный. За четыре месяца Шпилька сильно похудела и побледнела. Некогда роскошные волосы, что волной спадали на её плечи, топорно обрезаны у затылка. Лака на ногтях давно нет. Некогда нежные пальчики огрубели. На тыльных сторонах ладоней высыпали круглые бородавки.
– Верблюд! Я знаю, точно знаю, ты здесь. Пожалуйста, выйди! – самодельный факел в руке Шпилька качнулся из стороны в сторону. – Умоляю! Спаси меня! Мне голодно и очень холодно.
Да-а-а… Верблюд качнул головой, несладко ей пришлось. Шпилька то и дело морщится. Трупы в мастерской продолжают сильно вонять. Однако бывшая любовница упорно не желает избавить свой нос от столь тяжкого испытания.
– Верблюд! Ну где же ты? Ну почему ты молчишь? Спаси меня! Вот уже четвёртый месяц я живу в этом ужасном мире. Каждую ночь мне приходится мёрзнуть. Каждый день мне приходится искать, чем покушать. Если бы только знал, что мне приходится кушать. Умоляю! Спаси меня! Ну чего тебе стоит? А иначе я умру. Прямо здесь. У тебя.
Шпилька изо всех сил давит на эмоции, особенно напирает на жалость. Верблюд сел на стуле прямо. От потных рук на столешнице остались влажные отпечатки.
Да, Шпильку жалко. Чего уж там врать самому себе. В памяти до сих пор свежи воспоминания, какой же восхитительной и ловкой она была на белых простынях, или в душе под струями тёплой воды. Даже на столе между тисков и напильников она умела показать мастер-класс. Как любовница Шпилька была бесподобна. Тем более четвёртый месяц воздержания вовсю мутит голову половыми гормона. Для полноценной жизни как раз не хватает регулярного секса. А Шпилька — вот она, рядом, буквально руку протяни. Если её отмыть, накормить, причесать и уложить на белую простыню, то-о-о… От радужных мыслей голова кругом. Так и подмывает выскочить на поверхность и предстать перед Шпилькой эдаким рыцарем-спасителем без страха и упрёка.
Стоп! Верблюд что есть силы шлёпнул сам себя по щеке. Боль в один миг выгнала их головы похотливый хмель. Что-то здесь не так. Верблюд вновь уставился в широкий монитор.
Не прошло и двух минут, как первоначальное подозрение переросло в уверенность – Шпилька изо всех сил играет на публику. Пусть весьма искусно и почти профессионально, но всё равно остаётся ощущение, будто бывшая любовница на театральной площадке в свете ярких софитов разыгрывает сцену из гениальной трагедии. Кажется, вот сейчас она закончит свой пламенный монолог, и публика в зале тут же взорвётся овациями, а к ногам Шпильки упадёт водопад цветов. Но это всё эмоции. Гораздо больше интересует другой вопрос: как это Шпильке удалось продержаться четыре месяца, целых четыре месяца, без чьей-либо помощи? Упорно не верится, будто всё это время она была одна.
– Верблюд! Пожалуйста!!!
Шпилька весьма выразительно разрыдалась. По её впалым щекам скатились крупные слезинки. Самодельный факел едва не выпал из её руки.
Ну да, точно играет, Верблюд усмехнулся. За три года он более чем основательно изучил бывшую любовницу. Что, что, а остаться одной ей даже не пришло бы в голову. В тот памятный день, когда они порвали отношения, она тут же, левый мизинец на отсечение, побежала к другому любовнику. А если и с другим у неё случился полный облом, то к третьему, к четвёртому и далее по списку (а список у неё весьма обширный). Шпилька готова на всё, лишь бы только не остаться одной, лишь бы только найти себе мужчину. Желание тем более настырное, когда привычный мир вокруг неё начал рушиться, а «вариант номер один» с треском провалился. В конце концов она прибежала к Забою, иначе откуда этот болван узнал, что «Антикварной мастерской» владеет выживальщик.
Верблюд сощурил глаза. А вот и вторая причина не спешить бывшей любовнице на помощь. Шпилька продолжает жалобно верещать и размахивать самодельным факелом, однако на её лице всё больше и больше проступает ужас. Да, именно ужас. Шпилька то и дело бросает испуганные взгляды на выход из мастерской. Она даже боится приближаться к раскуроченной двери, невольно обегает её по большой дуге.
