Урожденный дворянин - Корнилов Антон (книги хорошего качества .txt) 📗
Крепко держа бьющегося в припадке Колю, Егор слишком поздно заметил идущих навстречу Олега с Настей. А заметив – остановился, ослабив захват. Фуфел, воспользовавшись моментом, провизжал на всю больницу:
– Зимой и летом стройная! Зеленая была! – и коварно лягнул Егора голой пяткой в бедро, но тот даже не почувствовал боли. Втянув голову в плечи, санитар смотрел в лицо парню, не в силах отвести глаз.
Девушка испуганно замерла. А Олег… не прекращая движения, тронул ее под локоть, чуть подавшись в сторону – освобождая санитару путь. И, проходя мимо, взглянул на Егора, коротко кивнул ему, произнеся свое:
– Будь достоин.
– Ага… – растерянно брякнул санитар.
Только и всего.
Но этот взгляд парня в смешной полосатой пижаме… По гроб жизни не забыть Егору этого взгляда. В нем читалось спокойное превосходство и такое… немое предупреждение: мол, я не забыл про тебя, я слежу за тобой. У Егора даже руки затряслись. Он оттащил Фуфела в надзорку и там, в палате, от души прошелся кулаками по худосочной спине, вымещая свой испуг и свою злость. Привязав потом Колю к койке, Егор вытер мокрые ладони о халат и шумно выдохнул.
– Вот значит, как… – вслух проговорил он.
Убедившись, что прямая физическая расправа ему не грозит, Егор несколько успокоился. Вернее… страх его иссяк, а вот злость – даже, кажется, усилилась. И как-то само собой пришло санитару решение, что Олег Гай Трегрей обязательно ответит за то ночное унижение. Должен ответить. Не отвертится, сволочь, кем бы он ни был…
Глава 4
– Ничего не помню… Чернота одна, а в ней разноцветные пятна плавают. Как бензин в луже. Кажется, немного поднапрячься – и у меня получится. Кажется, вот-вот все станет ясно… И… опять чернота.
– Вдругорядь говорю тебе: не натужь разум. Так ничего не выйдет. Память обязательно вернется. Нужно просто обращать внимание на всякую мелочь – и прислушиваться к себе. Вскорях образы внешнего мира совпадут с твоими потаившимися воспоминаниями. Метод ассоциативной памяти – самый действенный при лечении амнезии.
При первых звуках этого разговора Егор осторожно, стараясь даже дышать потише, опустил приготовленные уже сигарету и зажигалку. В больнице шел тихий час, блаженное для персонала время, когда пациенты распиханы по палатам со строгим наказом: до особого распоряжения с коек не слезать. Обычно в тихий час Егор покидал больницу: либо прогуливался до ближайшего магазина – купить сигареты, шоколадный батончик или еще какую-нибудь мелочь, либо просто усаживался где-нибудь на солнышке на больничном дворе. Дышал, освобождая легкие от вони испарений, и голову – от надоедливой сонливости. Вот и сегодня, выйдя за проходную, он уселся на удобный пристенок под открытым окном помывочной. Вытянул ноги, зажмурился. Приготовил сигареты, только хотел прикурить, как прямо над его головой – в пустой и гулкой помывочной – послышались чьи-то шаги… а потом и голоса:
– Здесь сыро…
– Здесь – покойно. Никто не помешает. Нам это и надобно.
«Вот сучонок! – со злостью и с некоторой даже завистью подумал санитар. – Затащил-таки кралю в укромный уголок… Смотри-ка, на “ты” с ней стал. Сблизились, значит. Сволочь, мне вломил, когда я ее разложить хотел, а сам сейчас в одну харю попользует…»
Но начавшийся вслед за этим разговор разуверил Егора в его предположениях.
– Дом, в коем я жил, довольно большой, – медленно и четко говорил невидимый санитару Олег. – В два крыла. Южное и западное крыла имеют по одному этажу, а центральное строение – два. Однако прислуги у нас немного. Кроме садовника и кухарки, еще две горничных. Отец всегда настаивал, чтобы за чистотой своих комнат следил я сам, но последние два года я проживал в казармах Высшей имперской военной академии, и домой приезжал лишь в отпуск… Более всего я любил отцовскую библиотеку, – после небольшой паузы заговорил снова Олег. – Одни из самых дорогих сердцу воспоминаний детства – вечера, проводимые там с отцом… Мой столик для чтения стоял рядом с его столом. Отец всегда активировал оконную голограмму «Полная луна в безветренную ночь», изредка предпочитая ей «Сентябрьский листопад в солнечный полдень»… Это помогало ему сосредоточиться. Когда мне стало десять, отец уже очень редко появлялся дома.
Парень замолчал. Как показалось Егору – выжидающе. Потом раздался голос Насти, тоненький и неуверенный.
– Мой дом… – говорила она, – дом, где я жила… Он… тоже большой… Три… Да, три этажа. И там всегда шумно. Потому что… много людей… Много детей! – поправилась она и резюмировала несколько удивленно: – Я жила в семье, где было много детей… Очень много. Библиотека… не помню. То есть, я помню, что это такое, но не помню, была ли она в моем доме… Мама… – перейдя почему-то на шепот, произнесла Настя. И, помолчав, спросила: – А где… твой дом… был?
– Далеко, – чуть помедлив, ответил Олег. – Очень далеко отсюда. Хотя… даже не знаю, верно ли употреблять это слово – «далеко»?
Минуту было тихо, потом снова заговорил Олег:
– Мои родители… Прошу меня извинить, но я не имею права рассказывать многого об отце. Он служит Империи – но за пределами Империи. Он – один из достойнейших мужей нашего времени, и я говорю так вовсе не потому, что он – мой отец. Кстати сказать, он заслужил дворянский титул в неполных семнадцать среднеимперских лет. Сам Государь ценит его… А матушка, она – врач. Специалист по психологической подготовке для действий в условиях резкого изменения обстановки в составе экипажей кораблей и расчетов коллективного оружия.
– Она – тоже дворянин… дворянинка?
– Матушка? О, нет. Она оставила службу, когда родился я. А как неслужилый человек может заслужить дворянство?
– А ты – заслужил?
– Ты не разумеешь… Отец – личный дворянин. А я – урожденный. Это разновеликие понятия. Титул достался мне по наследству, потому что я – отпрыск дворянина. Мой статус урожденного дворянина – есть дань уважения, доверия и благодарности Государя моему родителю. Родителю, но не мне! – специально подчеркнул Олег. – А что до меня: единственная возможность не подвести отца перед Государем – заслужить личное дворянство, и как можно скорее. Тем более, что мой статус дает мне некоторые изначальные преимущества перед прочими подданными Империи – как то: возможность поступления в какую-либо из Высших имперских академий лишь на основании коллоквиума с преподавательским составом. Излишне напоминать, – добавил еще парень, – что я избрал Военную Академию, имея примером обоих своих родителей. Хотя старший брат мой, Иван, положил для себя целью жизни обучать детей. Невдавне Государь жаловал его золотым крестом за выдающиеся заслуги перед Империей… А я… Отец часто говорил матушке: «Мария, попомни мое слово, наш Олег…»
– Мария… – туманным каким-то голосом отозвалась Настя. – Мария… Мария Семеновна…
Олег молчал, явно боясь сбить собеседницу с мысли.
– Моя мама – Мария Семеновна, – говорила Настя. – Вспомнила: Мария Семеновна! Я ее звала… Когда… когда…
Слушавший все это санитар Егор, хотя и не мог видеть говоривших, прямо нутром почувствовал, как мучительно искривилось при этих словах лицо девушки.
– Всю ночь музыка… – продолжала девушка озвучивать всплывающие в голове мысли-образы, – очень-очень громко… И вокруг меня музыка, и даже внутри меня музыка – такая громкая. И темнота… Но не обыкновенная, а она как бы… пульсирует ярким светом. И мне весело, потому что всем вокруг весело. И так хорошо! А потом… все куда-то подевались. И я осталась одна. Мне уже не весело. Мне плохо. Голова… как пустая кастрюля, в которой бултыхают половник… а он по стенкам бьет. Очень плохо. Но не только поэтому, а еще потому что… я маму… Марию Семеновну обманула. И мне нужно домой, а куда идти я не знаю. И я иду… а улица кружится, кружится… Ставлю ногу, а нога куда-то проваливается. Потом… Машина, такая большая. Меня туда тащат, а я не хочу. Мне мама говорила: туда нельзя, в такие машины… Всем нам говорила, часто говорила. Страшно. Страшно! Очень страшно! Никогда не было так страшно… Это как… Как если бы много раз видела кошмарный сон, и вдруг он сбывается на самом деле. А потом… Свет вдруг вспыхивает и гаснет. И так… два раза. И больно… Сначала больно, а потом… очень хочется спать. И… все.
