Магнолия - Шатилов Валентин (читаем книги .txt) 📗
Магнолия наконец-то увидела этот монитор – глазами двоих, обернувшихся на грохот взрыва. Увидела мельком и всю комнату, вернее каморку, в которой помещались еще два таких же монитора.
Нет, не таких – этот теперь стоял черный, полупустой, как закопченное поддувало в угольной печке, что была в подвале их дома. Он даже еще и дымился. И перед этими оплавленными останками монитора корячился на полу, зажимая лицо руками, пожилой, седой мужчина в простой клетчатой рубашке – вовсе не форменной, не солдатской. Из-под ладоней у него вытекал красный кровавый ручеек, и чистые алые капли заливали его светлые летние брюки – тоже совсем не солдатские.
У Магнолии внутри все так и оборвалось.
– Что я наделала… Ему же больно… Что я наделала… – забормотала она испуганно.
Закрыв глаза, она видела, как двое подняли третьего, как уговорили его сесть, промокнули носовым платком под носом, на подбородке, проверили, нет ли глубоких порезов.
Порезов особых не было, кровь хлестала из носа, поэтому его постарались посадить так, чтоб голова была запрокинута. А сами все опасливо оглядывались на свои работающие мониторы. На нее. На ее сгорбившуюся перед железной дверью фигурку. Комочки, плавающие вокруг Магнолии, на их мониторах видны не были.
«Что же это за комочки такие?» – запоздало спохватилась Магнолия, открывая глаза.
Комочки были нежно-желтенькие, полупрозрачные. Они мягко, приятно щекотали кожу, проплывая мимо.
Магнолия набрала их в ладонь штук пять. Попыталась слепить, как снежок, но они не лепились. Вертко выскакивали из пальцев, разлетались в стороны, как маленькие упругие теннисные шарики.
Со стороны она, наверно, напоминала сумасшедшую: ловит что-то невидимое – хватает, мнет воздух…
Магнолии стало неловко – она видела, с каким ужасом и отвращением таращится на нее парочка из далекой каморки – такой же закупоренной, как и ее каземат. Эти трое явно были не военными. И Магнолия вдруг ясно почувствовала, что военные – в том числе и те важные военные, что собрались на совещание наверху за своим полированным столом, – что они не знают о существовании этой троицы. Подглядывающая троица была из некоей конкурирующей организации.
Но и они были люди подневольные. Хоть и без формы. Они бы и рады не подглядывать, и вообще смыться, если б только можно было, – вон как смотрят… Сбились в кучу подальше от работающих мониторов – и жалко их, и противно в то же время.
Чтобы все это прекратить, Магнолия взяла в каждую ладонь по мягкому ласковому кусочку и, прикрыв для верности веки, шагнула к боковой стене – в направлении второго замаскированного глазка.
4
Дело было сделано. Теперь по крайней мере она точно была одна – без соглядатаев.
Военный совет в штабной комнате – наверху, почти точно над головой, – шел своим чередом. Балабонил вовсю, но она не вслушивалась – это было не важно. Сейчас, во всяком случае.
Сейчас решить свою судьбу должна она одна. А для этого нужно как минимум достаточно хорошо ориентироваться в силах противника.
Вообще-то неплохо было бы присесть – с этими разборами Магнолия чувствовала себя несколько уставшей: побаливали мышцы на руках, ногах, под кожей время от времени пробегал как бы сквознячок, и кожа в этих местах вставала дыбом.
Но куда сядешь – на топчан, к насекомым?
Магнолия вздохнула, поправила выбившуюся прядку волос, закрыла глаза и мысленно осмотрелась.
Ватная тишина карцера как бы раздвинулась, выпуская ее из своего серого плена. Вокруг засветились, запульсировали теплые неясные блики. Каждый из бликов был человеком. Их было много – и все солдаты.
Легче всего было добраться до трех самых ближайших. Эти трое были: постовой у двери штабной комнаты, постовой в коридоре барака, постовой у входа в барак.
Магнолия поочередно осмотрелась глазами каждого из них.
Помещения, открывавшиеся взору первого, дежурившего у двери штабной комнаты, были малоинтересны. У Магнолии от них осталось впечатление казенной, резко освещенной лампами дневного света пустоты.
Второму постовому был виден первый. Даже вряд ли можно было назвать этого второго постовым. Он не стоял (о, как ему позавидовала Магнолия!) – он сидел, небрежно опираясь локтем левой руки на небольшой, но, судя по его ощущениям, очень устойчивый столик. На столике скучал нежно-зеленый телефон без диска, лежала какая-то незначительная бумажка, а на душе было легко и в голове вертелась – то уходя, то опять наплывая, – завершающая фраза из услышанного утром анекдота: «А чего тогда хвастался?»
Магнолия анекдота не знала, фраза казалась ей бессмысленной. Но и ей передалась та безоблачная веселость, которая охватывала дежурного (так она для себя обозначила сидящего).
Взгляд дежурного рассеянно блуждал из стороны в сторону, что дало возможность Магнолии как следует осмотреться.
Столик с телефоном стоял на перекрестье коридоров. Три из них уходили в глубину барака (Магнолия ориентировалась по ощущениям дежурного). Один упирался в дверь штабной комнаты. Тот, лицом к которому сидел дежурный, вел к наружной двери. Между прочим, этот коридорчик имел одно ответвление, и Магнолия вдруг с радостью осознала, что именно это ответвление спускается к ее каземату.
Так, топография барака в общих чертах ясна. А что же снаружи делается?
Глазам третьего постового, замершего у двери казармы, открывался еще не виденный Магнолией уголок хозяйства военных. Когда утром, в предрассветных сумерках, ее вели сюда, она не рассмотрела все как следует – а если честно, то даже и не подумала об этом. Теперь же все удалось рассмотреть спокойно.
Прежде всего за дверью казармы было очень зелено – наверху шумели листьями старые толстые деревья, внизу, вдоль аккуратных асфальтированных дорожек, стоял очень как-то прямоугольно подстриженный кустарник, а стена барака напротив была почти вся под шубой плюща. Прелесть, а не уголок! Особенно после спертой тишины каземата.
В перспективе – там, куда уходила дорожка, между живой, качающейся зеленью была видна серебрящаяся под ярким солнцем полусфера какого-то ангара. Но это если смотреть в ту сторону. А если в эту, то дорожка вела к широким двустворчатым дверям длинного приземистого сарая под красной черепичной крышей.
А ну-ка, ну-ка!
Сарай был побеленный, ухоженный, но Магнолия не могла его не узнать – и ахнула от изумления. Это был ее сарай! Тот самый – растрескивающийся, осыпающийся своей глинобитной стенкой в их сад! Но с солдатской стороны он, оказывается, был – ух ты! – холеный, сияющий свежей побелкой, молодцеватый.
Так вот где она находится! Совсем рядом с домом, совсем рядом с вечно занятым и вечно недовольным Юрком, совсем рядом с уютной, налаженной жизнью… О, как Магнолии захотелось туда, домой… Да вон же они, вон – верхушки пирамидальных тополей, это же граница сада – там, где кончается сарай…
5
И тут картинка – такая яркая, будто она видела все собственными глазами, –
вдруг замутилась, потускнела, растворяясь. Магнолия все стояла с зажмуренными глазами, ждала – непонятно чего, – но видела лишь обыкновенную, чуть красноватую черноту.
Магнолия затрясла головой, пытаясь сосредоточиться, пытаясь опять нащупать среди мрака островки сознания находящихся неподалеку людей, но это оказалось столь же невозможно, как… ну, как укусить себя за локоть, что ли, приподнять себя за уши над полом, – словом, невозможно, как любое невозможное дело. Странно, что всего минуту назад она считала это не просто возможным, а само собой разумеющимся. Очень странно.
Сбившиеся волосы щекотали мокрый от пота лоб. Стоять посреди карцера, крепко зажмурившись, было неловко. Магнолия глубоко вздохнула, как бы переводя дух, откинула волосы с мокрого, горячего на ощупь лба («И чего это я так упрела?»), в некотором недоумении оглянулась по сторонам.
Что она здесь делает? Домой, скорее домой! А тут, как назло, все кончилось. Даже мягкие комочки, беспрестанно летавшие вокруг, исчезли. Она одна. Руки бессильно висят плетьми, а железная дверь… дверь заперта.
