Сироты - Бюттнер Роберт (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Пошуровав в грузовой сетке за моим скафандром, я выудил грузный сигнальный пистолет и пожелтевшую от времени брошюрку тысяча девятьсот семьдесят второго года под названием «Как выжить в Тихом океане?». Ну конечно! «Аполлоны» же на обратном пути садились в океан. Надо будет напомнить Говарду с Мецгером, чтоб объяснили, как будем возвращаться. Пока же ракетница с брошюркой отправились в мой карман на штанине.
Еще нашелся пакетик с оранжевым порошком — растворимым апельсиновым соком — под названием «Танг». Я достал бутылку с водой, капнул на щепотку порошка и попробовал. «Танг» так же далек от апельсинового сока, как ГУБы от еды.
Противный вкус во рту заставил задуматься, какими же отчаянными были космические первопроходцы. Летели сквозь космос в такой вот консервной банке, будто рисовое зернышко, брошенное в Тихий океан, и хлебали растворимую кислятину. Многие гибли. Не от «Танга», правда, — кое от чего похуже.
У них ведь даже компьютеров не было! Все вычисления делали сами, на деревянных логарифмических линейках.
В документальных хрониках любили повторять, что они боролись за мир во всем мире. Если так, то почему же свернули космическую программу? Да потому что эти вот нашивки на рукавах — не ооновские эмблемы и не советские, упаси господи, флаги. На Луну человечество забросила «холодная война». Когда Америка выиграла, летать перестали.
С тех пор, как до первого неандертальца дошло, что соседа лучше ткнуть палкой, чем пальцем, технологическими скачками двигали военные. От луков и колесниц на заре цивилизации до реактивных двигателей и ядерной реакции в прошлом веке и заживляющих повязок и компьютерных нейросетей в нашем, грустная правда такова, что война для прогресса — как навоз для маргариток.
От мира мы ржавеем. И вот вам живой пример: семьдесят лет мирной ржавчины после того, как первый человек опустился на Луну, — а мы летим все в той же древней посудине.
К третьему дню серебристые контуры Луны заполнили иллюминатор. Мецгер показал на блестящую равнину справа внизу.
— Море Изобилия. Всего пара сотен миль от темной стороны Луны.
— А чего они там упали?
— Вот и нам интересно знать. Прежде еще ни один снаряд по Земле не промазал.
Я повернулся к Говарду. Он разворачивал никотиновую жвачку. Ракета, может, и делалась для курильщиков, да только рейс у нас сейчас некурящий.
— Говард, а какая там местность? — спросил я и загордился своим вопросом. Хороший пехотинец, учили нас, всегда держит в голове четыре вещи: задачу, противника, местность и время.
— Плоская. Слой лавы, покрытый пылевой коркой неизвестной толщины. Наверное, всего в несколько дюймов там, где проехался снаряд. Он под углом упал, вот так, — Говард провел одной ладонью по другой. — Поэтому и не развалился.
О противнике (вероятно, несуществующем) я уже спрашивал, задачу тоже знал: сунуть в снаряд наш общий нос, а вот про время еще не выяснял. Подъем с Луны на встречу с оставшейся на орбите ракетой, даже при всей мощности современных компьютеров, — опасная, изощренная игра.
— Долго мы там пробудем?
Говард поднял брови на Мецгера.
— Достаточно, — небрежно бросил тот.
Для чего достаточно? Опять они что-то недоговаривают. Я переводил вопросительный взгляд с одного на другого. Мецгер отвел глаза.
Не успел я разозлиться на их секреты, как настало время облачаться в скафандры. Мецгер выводил «Аполлон» на лунную орбиту. Мой скафандр все еще смердел аммиаком. Казалось бы, раз уж посылают спасать мир, так не давали бы донашивать чью-то вонючую пижаму.
— Отцепляю лунный модуль, — раздался в шлеме голос Мецгера, после того как он задраил люк между набитым модулем и покинутым «Аполлоном».
Модуль слегка вздрогнул, отделяясь от нашего билета на землю. «Танг» разъедал мне желудок.
Опускались мы медленно. Говарда пристегнули к стене. Я стоял у иллюминатора и смотрел, как ползет навстречу море Изобилия. Хоть раньше оно и казалось плоским, теперь были видны булыжники и неровности. Булыжники росли, пока не достигли размеров здорового грузовика. Потом двигатели подняли пыль, и последние полсотни метров мне ничего не было видно. Мецгеру, очевидно, тоже. Если сядем на булыжник, модуль может упасть, продырявить обшивку или просто повредить что-нибудь, необходимое, чтобы вернуть нас на орбиту. Я вцепился в поручень и стиснул зубы.
Бум.
Вот мы и сели. В исполнении Мецгера такое, кажется, раз плюнуть.
Мецгер проверял системы, а мы с Говардом выстроились в очередь перед люком. Мой ближайший друг останется в модуле, капитан тоже вперед в пекло не полезет. Стало быть, я буду первым, кто коснется Луны со времен деревянных бит в бейсболе.
Пока мы ждали, мне кое-что вспомнилось.
— Слушай, Мецгер, а как тут отливать?
— А в эту, в штуковину типа презерватива. Ты же ее пристегнул, верно?
Зашипели пневматические замки.
— Какую-такую штуковину?
— Прости, забыл сказать. Ну, значит, терпи.
Люк раскрылся. Передо мной до черного горизонта простирался другой мир, белый и мертвый, как голые кости. Я развернулся, ухватился за первую перекладину лестницы и начал спускаться в безвоздушную пустоту, чьим холодом можно сжиживать гелий. Я спрыгнул с последней ступеньки и присмотрелся к космической громаде за полмили отсюда.
Теперь меньше всего я боялся налить в штаны.
18
Говард спустил мне на веревке рюкзак. Я оттащил рюкзак в сторону, споткнулся и едва не упал. Со страха я взвизгнул. Так ведь и умереть можно, если нечаянно камнем скафандр проткнуть. После трех дней в невесомости я отвык от движений, да к тому же здесь, на Луне, даже с рюкзаком и в скафандре, я весил только фунтов сорок.
Говард неуверенно начал спускаться из модуля. Я поддержал его, когда он спрыгивал.
— Эгей! Вот уж удивилась бы матушка, узнав, что у нее сын космонавт!
Моя бы тоже.
Я гордился и оглядывал наш лунный модуль. Железная банка в золотистой фольге, ей-богу. Даже подумать страшно, что наше возвращение с Луны зависит от рождественской коробки на тощих ногах.
Я показал мимо паучьей лапы. Говард проследил за моим жестом.
За сто ярдов от нас начинался мелкий каньон шириной с торговый комплекс. По краям его валялись угловатые камни, как выкорчеванные холодильники. Каньон тянулся на полмили — по крайней мере, так казалось на взгляд, а глазу здесь легко обмануться. Луна меньше Земли. И линия горизонта ближе. Мне все это объяснили перед полетом. Но полмили или нет, от взгляда на каньон замирало сердце…
…Потому что в конце каньона лежал снаряд. Отсюда не разберешь, глубоко ли он зарылся, но то, что виднелось, впечатляло. Взгляду представал темно-синий купол больше футбольного стадиона. Царапины спиралью бежали по корпусу, как по раковине улитки.
Говард изучал снаряд в бинокль со специальной резиновой насадкой к шлему.
— Он проехался по лунной поверхности на чудовищной скорости, но, вроде как, остался цел. А я-то надеялся на прорванную обшивку, чтобы ты смог залезть внутрь.
— Внутрь? Внутрь снаряда?!
Вместо ответа Говард нацепил мне на спину рюкзак.
— Удачи, Джейсон, — послышался в шлеме голос Мецгера.
Мы с Говардом двинулись вдоль пропаханного снарядом каньона, не решаясь спрыгнуть в него. Почем знать: не провалится ли под нами лунная поверхность.
Мое экспресс-натаскивание на ходьбу по Луне, где все весит в шесть раз легче, сработало через сотню-другую неуверенных шагов. К тому времени мои подштанники уже пропитались потом. Говард же от каждого шага подлетал то туда, то сюда, хрипло вздыхая.
— Приземляйся на согнутые колени, Говард! Как через скакалку прыгаешь.
— Я… никогда… не прыгал… через скакалку… Самая… большая… ошибка… в моей жизни…
Я оглядел небо. Передо мной висела Земля, серая с просветами синевы, за четверть миллиона миль отсюда. Прилетев сюда, не совершил ли я самую большую ошибку в моей жизни?
Говард еле тащился, ждать его приходилось бесконечно. Мы петляли между каменными глыбами, такими же угловатыми, необточенными, невыветренными за миллиарды лет без воды и воздуха, как и глыбы, вырванные снарядом всего несколько дней назад. Говард то и дело останавливался и утыкался в глыбы шлемом, бормоча что-то там про риголиты и газовые пузыри. Во время очередной такой экскурсии он наступил в ничем себя не выдававшую песчаную воронку и провалился по грудь в песок. Пришлось вытягивать. Я его потом привязал к себе за пояс веревкой — пускай не отвлекается.
