Стратегия обмана. Трилогия (СИ) - Ванина Антонина (книги полностью txt) 📗
- Да, это бы решило сразу все проблемы.
Доминик поднялся с места и направился в сторону двери:
- На самом деле мне не важно, что вы скажете инспектору. То, что вы из ВИРА он прекрасно знает, у него есть полный набор доказательств.
- Сдал меня, и доволен?
- Это не так важно. Просто знайте, вы не выйдете из этой тюрьмы, потому что так надо.
- Кому?
- Ронни, Мэгги, Мише, Каролю, в конце концов. У них сейчас всё только начало налаживаться, у них столько планов на будущее всего мира, и оно будет совсем иным, не таким как сейчас или прежде. Им не надо мешать.
После этих слов Доминик вышел и вернулся дознаватель с охраной. Те самые доказательства её причастности к ВИРА были тут же предъявлены в виде фотографий и письменного свидетельства того самого предателя, что заманил её в Глазго. На привычные грубые требования подписать признание Алекс твёрдо ответила:
- Как доброволец Временной Ирландской Республиканской Арии я требую статус военнопленной.
- А больше ты ничего не хочешь? - издевательским тоном ответил дознаватель. - Подписывай и кончай свой спектакль.
- В таком случае я объявляю голодовку.
Тот даже пришёл в замешательство.
- Чего? Голодовку? И чего ты хочешь этим добиться?
- Того, что не смог Бобби Сэндс и ещё девять парней. Я требую статуса и справедливого суда.
Дознаватель только уткнулся в бумажки и сквозь зубы кинул:
- Ну, сдохнешь, и чёрт с тобой, одной психопаткой меньше.
С этого дня постоянные смены дня и ночи начали тянуться бесконечной чередой, которые Алекс видела только за окном. Свет в камере не выключали, видимо, желая вызвать у неё нарушение сна. Но она и так не спала последние шестьдесят лет, электрический свет её не беспокоил. Волновала лишь легкость, из-за которой она переставала чувствовать свое тело. Крови не хотелось, но Алекс всё равно знала - без неё будет еще хуже.
То, что уже вторую неделю она была в камере одна, лишённая даже общения с дознавателями, её не особо волновало, скорее было даже любопытно, почему к ней не подселили соседку, которая, разговорив её, тут же пошла бы докладывать обо всём тюремному начальству.
Алекс вспомнился давний разговор с Родериком, когда они говорили о пойманной в Швейцарии Габи Крёхер, что должна была вместо Алекс понести наказание после похищения нефтяных министров. Вспомнила она и о заключенных Фракции Красной Армии, которых натуральным образом пытали в тюрьме, пока не убили. Тогда Алекс говорила об их участи с чувством, потому что восемь лет назад ни за что не желала оказаться на их месте. А вот теперь оказалась одна в тюрьме, без адвоката, без сна, разве что не в абсолютном акустическом вакууме - видимо руководству тюрьмы пока сложно освободить специально для неё весь этаж от арестанток.
То, чего она боялась, неминуемо случилось. Алекс просто была уверена, что Родерик записал тот разговор и подшил к её делу, а Доминик, это дело приняв, нашёл уязвимое место и надвил на него, но пока не в полную силу.
На третью неделю стало тяжело вставать с кровати, на которой она лежала почти все дни. Смотрительницы с издевкой каждый раз приносили еду и оставляли в камере на полу, невзирая на объявление о голодовке. Но Алекс хлеб и каша не интересовали, она даже не чувствовала их запаха. Завтрак, обед, ужин - только тогда она и видела людей, вернее злобных стерв в форме.
Наконец, к ней пригласили тюремного доктора. Его она встретила сидя и даже смогла встать, держась за спинку кровати. Эскулап измерил пульс и сказал, что всё в порядке и ушёл. А Алекс рухнула обратно на кровать и смогла встать только на следующее утро.
Эту слабость она помнила со времен Остланда, куда попала из дома и где долгое время не могла найти источник пропитания. Тогда добрый доктор привозил ей из Саласпилса свежезабранную кровь. Какой ужас она испытала, когда после войны прочла, что в Саласпилсе был концлагерь, и ту кровь забирали у детей за добавку к еде. Если бы тогда она только знала, то никогда бы, ни за что...
Наверное, питие крови детей было первым серьёзным злодеянием в её жизни, хоть она и не знала, что творит. Вторым злодеянием стало убийство английского солдата-насильника, который сам ничего доброго ей не желал. Третьим стало активное занятие контрабандой. Но тогда, больше двадцати лет назад она как-то не особо терзалась моральными проблемами покупки и продажи оружия, из которого потом убивали людей. Тогда она считала себя просто экспедитором и не более. А теперь посмела рассуждать перед Домиником о заказчиках, исполнителях и общей ответственности. Но тогда и на Средиземноморье, если не она убивала из перевезенного ею оружия людей, то стала соучастницей их убийства.
Четвертой ошибкой в её жизни стало соглашение с Джейсоном и служба в РУМО. А ведь тогда она даже не знала на кого работает, Родерик признался ей намного позже. А за вербовкой последовала засылка в Ольстер, а там...
Нет, она не перестала считать творящееся там войной, а убитых солдат и полицейских - армией противника. Но когда она согласилась делать бомбы, когда согласилась привозить их к месту и взрывать, когда во взрывах начали гибнуть гражданские... Так не должно было быть, надо было остановиться, потому что это неправильная война. Когда англичане убивают ирландских детей, это остается на их совести. А когда от её бомб погибали мирные мужчины и женщины, не важно, какого вероисповедания - это и теперь останется на её совести до самого Страшного Суда. Тогда она считала, если власти не вняли предупреждению и дали бомбе взорваться, то в смерти людей повинны они сами. Но ведь гелигнит в машину закладывала она. И изготовляла его тоже она. Сколько же было таких бомб, в Белфасте, Лондоне и пригородах, сколько их них обезвредили, сколько нанесли разрушения магазинам и правительственным зданиям, а сколько причинили вреда гражданским? Пятьдесят убитых и 437 раненых - это она помнила чётко, потому, как всегда вела счёт в уме. И содеянное уже не исправить.
Пятым её злодеянием стало преступное соучастие в грязных операциях иностранной разведки. За что она убила полицейского и охранника в Вене, зачем дала убить Альдо Моро, зачем организовала покушение на папу римского и тем самым подставила незнакомого ей Сергея Антонова, который на телеэкране выглядел ни живым, ни мертвым - так его сломала тюрьма. Зачем за свои преступления подвела к тюрьме безвинную "гилфордскую четверку", далеко не безвинную Габи Крёхер и чуть не втравила в гнусную историю малознакомого ей священника отца Матео? Зачем все эти жертвы нужны были ей? Если происходящее в Ольстере касалось её как ничто другое, то там-то в Европе, что подвигало её на злодейства? Ответ вроде был просто - она работала на РУМО, а высшее начальство через Родерика спускало ей такие приказы. Тогда зачем она их выполняла? Ради денег? Да нет, тот счёт в швейцарском банке она без сожаления растратила на закупку оружия для ВИРА. Только потому, что приказ должен быть выполнен, и она его и выполняла? Разве у неё не было выбора, просто взять и отказаться? Тогда она думала, что предав РУМО, предаст и Ольстер? Нет, она могла бы отказаться, просто не захотела. Выбор был и есть всегда. Как христианка, она должна помнить, что Бог наделил всех свободной волей.
При мысли о Боге Алекс попыталась нащупать нательный крестик, с которым не расставалась с рождения уже восемьдесят шесть лет. Но тщетно, после ареста его забрала тюремная администрация. Вспомнив молитву, которой научила её в детстве тетя Агапея, она попыталась прочесть её, но мысли запутались на середине, и Алекс не смогла её закончить.
Лихорадочно припоминая всё былое, Алекс стало страшно, страшно и горько от осознания, как грешно и неправильно она прожила последние двадцать лет. Прав был Доминик, она преступница. А преступникам самое место в тюрьме. Может, в истории с Брайтоном на ней нет никакой вины, зато длинным шлейфом протянулась за ней череда убийств и разрушений, которым нет оправдания, как его не ищи.
