Бабье царство (СИ) - Осипов Игорь (книга бесплатный формат txt) 📗

Стоило накинуть курточку, как дверь распахнулась, и в неё вошла Урсула. В зубах зажата ложка, в руках корзинка с большим куском сыра, ломтём хлеба, несколькими яйцами, тремя луковицами, вязанкой сырокопчёных колбасок и бутылкой из плохого стекла.

— Фафафа э фафефа, — произнесла она, не выпуская столового прибора изо рта.

— Что? — переспросил я, достав пистолет и проверив перед дорогой.

— Пфу, — выплюнула она ложку в корзину. — Отдавать не хотела.

Урсула поставила имуществ на столик и начала выкладывать содержимое, довольно глядя на добычу.

— Ты?

— Трактирщица. Значит, эта для самых серебрятых гостей, у кого деньги есть. А я чё, у нас и деньги есть, и целая графинька в окно лезла. Чем мы не серябрятые гости? А она, значит, рогами в землю, грит, нету такого добра. Ну, я в дверь в кладовку и выбила. Всё там есть. Тока эта, юн спадин, я у тя из кошеля пару серебряных взяла. Совсем без денег не по совести брать.

Я пропустил мимо ушей необычное обращение «юный господин», похожее на бытовое сокращение «ваше благородие» в «ваш бродь» в Царской России. А вот про непредвиденные расходы вопрос возник.

— Тебе же задаток дали.

Урсула пожала широкими, совсем не женскими плечами, и как ни в чём не бывало ответила.

— Юн спадин, у меня семеро ртов дома, я муженьку почти всё отдала. Иль ты подумал, что пропила всё? А пару серебрушек на трактир не жалко.

Я поглядел на Катарину, которая подошла к столу и начала перебирать покупку.

— Сыр дерьмо из выжимки. Лук не сахарный. Яйца не варёные. Хлеб уже чёрствый.

— Ой-ой-ой, — покривлялась Урсула, — тоже мне неженка. Хлеб в яйца покрошить, сыром закусить. Зато поросячьи колбаски хорошее.

— Хорошие? Да этот поросёнок своей смертью умер! — повысила голос Катарина, — я бы на эти монеты доброй еды на рынке купила, а не у скупой трактирщицы негодные товары за полцены для лепёшки-рубленки для мимоходящих купцов.

Лепёшка-рубленка. Это очень близкое подобие пиццы. Поверх теста кидают всё, что осталось, и запекают. Бедняцкая еда.

— Ой-ой-ой, не учи мамку, — огрызнулась Урсула. — Так съедим!

Я слушал эту перепалку и вспоминал рынок в Заберёзье. А ведь Катарина действительно долго и придирчиво выбирала запасы в дорогу. А улитки… да чёрт с ними, с улитками. Нравятся они ей. Я, вон, тоже окуней сушёных люблю, могу и без пива трескать.

— Девушки, хватит.

— Юн спадин, не серчай. Пустое. Эта дура походной доли не нюхчила, а уже старую матру учить вздумала. У меня старшенькая ей ровесня.

— Я не нюхала?! — взорвалась храмовница, покраснев как варёный рак, даже желваки заходили, и зубы заскрипели. — Я с семи лет в храме Небесной Пары училась у самых прославленных воительниц! И с самых первых дней нас наставляли, что жить в походе — не значит быть свиньёй! А ты канорское белое к этому дерьмовому сыру! И лук с сырыми яйцами! Даже без соли!

— Вас кухарками быть учили или драться? — с ухмылкой подбоченилась Урсула. Пальцы её легли на рукоять двуручника, остриё которого было упёрто в пол. Она вальяжно пододвинула меч поближе и облокотилась на него, как старуха на клюку. Даже подбородок положила на ладони, обхватавшие большое полированное яблоко на навершии клинка. А глаза ехидно смотрели на храмовницу.

— Я сейчас покажу, чему меня учили, — процедила Катарина.

Я не успел открыть рот, а в следующую секунду два ствола со щелчками взводимых курков смотрели в лицо Урсуле. И губы тряслись от ярости.

Вот только в это же самое время остриё двуручника замерло в сантиметре от горла храмовницы. Для этого мечница, не выпуская навершия, сделала резкое движение правой ногой, пнув кончик клинка носком сапога, а когда тот сделал дугу, перехватила левой рукой за фальшгарду, уподобив длинный меч копью. И сдаётся мне, что в реальной стычке была бы обоюдка.

— Ловкая сучка, — улыбнулась Урсула, опуская двуручник.

— Она тебя на слабо взяла, — выдохнул я, думая, что схлестнись они на самом деле, остановить бы не успел. А два трупа в моей комнате было бы слишком.

— Да ты… — выдавила из себя Катарина, а потом, витиевато ругнувшись, топнула и сунула пистолеты, опустив курки. Доска под ногой жалобно скрипнула, словно жалуясь, что её почём зря обидели. — А сыр всё равно дерьмовый! — выкрикнула она и схватила со стола колбаску, от которой отхватила изрядный кусок.

Я улыбнулся. Она только что снисходительно рассуждала о юной Клэр, и вот сама психовала после слов Урсулы как девчонка. Конфликт поколений, мать его.

— Это всё хорошо, — произнёс я, поглядев на двух наёмниц и взяв небольшой кусок сыра, — но время не ждёт.

После моих слов все смолкли и налегли на еду. Я не рискнул сырых яиц, тогда как мечница с удовольствием уплела не меньше десятка, взболтав с хлебом, и закусив луком. Катарина быстро нарубила сырокопченость. Я же сделал бутербродов.

Вино оказалось неплохим, хоть и кисловатым. Нотки мяты и яблока добавляли ему некую необычность. А сыр действительно был не очень. Почти безвкусный и жёсткий, как кусок резины.

Вскоре мы вышли из трактира. Небесная пара уже поднялась над домами, быстро вытесняя прохладу с узких улочек Галлипоса. На окнах ещё были закрыты ставни, стайки мелких птиц, похожих на чёрных-причёрных воробьёв, с шумным чириканьем дрались за потерянную кем-то корку хлеба, где-то плакал младенец. Под ногами шуршала зола, которой посыпали пятачок перед порогом. Хоть малая горсть, но должна лежать.

А ещё там попадались коровьи лепёшки. Посему приходилось не только красотами города любоваться, но и под ноги глядеть, чтоб не вляпаться остроносыми туфлями.

— Урсула, — позвал я мечницу, которая легко и непринуждённо стала частью моего приключения, в отличие от Катарины, поначалу ершившейся и показывающей свой характер. Женщина обернулась, и я продолжил: — Ты сказала у тебя дома семь ртов. Как они без матери обходятся?

— У меня муженёк хозяйсный, — ухмыльнулась она. — А я сперва с походов жалование и долю от трофеев приносила. Купили дом и аж три коровы. Великая Рогатая Матрэ бережёт скотину, и молоко есть. А чё ещё детям надо? Старший портняжную лавку открыл. Щас в пикодавки не хожу, и так повидала все цвета мира. Но и стражницей скучно. Зато от чьих-то тушек падаль отгонять проще луковицы, а серебришко карман никогда не тянет.

Я улыбнулся и поискал взглядом Катарину, а та немного отстала. Девушка остановилась рядом с открывающейся лавкой, в которой суетилась широкоплечая немолодая женщина. Заинтересованный ситуацией, вернулся.

Лавка представляла собой местную разновидность магазина с тысячью мелочей. Гвозди, верёвки, масляные лампы, ночные горшки, бижутерия и прочая ерунда. Сомневаюсь, что это произведено самой торговкой, больше похоже на ломбард. Но в то же время Катарина молча стояла и глядела в дальний угол. Там среди петель для дверей и окон лежало медное изделие. Некое подобие наплечника из позеленевших от времени чешуек, нашитых внахлёст на толстую ткань. Каждая размером с лепесток розы, и на каждой грубо отчеканена римская двоечка. Несколько шнурков должны были подхватывать изделие на бицепсе, под мышкой и наискось через грудь. По идее этот наплечник должен прикрывать руку от плеча до локтя, но вряд ли он боевой, скорее для понтов, как элемент парадного облачения. В общем, типичная паладин-женщина среднего уровня нашла бронелифчик в стартовой локации. Харизма плюс сто пятьсот. Кошелёк минус сорок. Торговка задрала цену на окислившийся старый хлам с выцветшим подкладом неимоверно, и Катарину банально давила жаба. Ведь на сорок серебряных можно месяц хорошо питаться.

— Пойдём, — позвал я девушку, и та со вздохом повернулась ко мне.

— Да, — грустно кивнула она, и последовала за мной. — С такими орден входил в поверженный Драконовый Круг, когда те решили отыскать Изохеллу и её наследие. Это было двести лет назад, но память о битвах ещё жива в легендах. Земля содрогалась. Сталь рубила проклятых тварей, проливая реки чёрной крови. Синее пламя поднималось до небес. И с тех пор у нас только две колдовские гильдии, а не три.