Магнолия - Шатилов Валентин (читаем книги .txt) 📗
– Ну, чего ты, – сказал он, не просыпаясь, – уйди… – и добавил такое слово, что Магнолия смущенно отдернула руку.
Наверно, это и называется: здоровый крепкий сон.
А хорошие руки, – хоть и почернели. Нет, определенно, это надо использовать.
От свободы ее отделяла теперь только наружная дверь штабного барака. Магнолия сделала так: подойдя, чуть-чуть приоткрыла дверь, высунула с щель ладошку и слегка помахала. Для верности еще и пальчиками пошевелила.
Когда она после этого выглянула, все было кончено: часовой сидел у порожка, уткнувшись носом в колени и опираясь на свое оружие, как на посох. Магнолия подобрала с дорожки свалившуюся пилотку, пристроила ему на затылок – чтоб солнышко не напекло.
День был в разгаре. Со стороны плаца слышалось звонкое топанье многих ног, обутых в сапоги, зычное покрикивание кого-то – обутого, наверно, в ботинки. Порывами налетал горячий, пыльный ветер – у Магнолии тотчас заскрипели на зубах песчинки. Шелестела зелень деревьев, рядком выстроившихся у стены следующего барака. Вид, открывшийся от штабного крыльца был Магнолии знаком. Она его хорошо рассмотрела еще тогда, когда могла смотреть сквозь чужие головы и сквозь чужие глаза. Потом, правда, она посмотрела и сквозь собственную ладонь – при воспоминании об этом Магнолию пробрала дрожь. Хорошо, что все так кончилось. Руки, правда, вот почернели – зато теперь этими руками она всех усыпляет в один момент. Ручки-то – ого! – золотые, хоть и черные!
Хороший все-таки денек – на голубом небесном куполе ни облачка. И жить здорово – потому что интересно. Лишь бы с руками не закончилось очень быстро – успеть бы добежать домой.
И она вприпрыжку рванула к белой, как простыня, вывешенная для просушки, стене сарая.
Глава VI ОБЪЯСНЕНИЕ
1
Она осторожно нащупала левой ногой что-то более-менее твердое в этой пахоте и ступила на бывшую нейтральную полосу. И сразу провалилась по щиколотку. Сухая земля насыпалась в сандалии. Тут же. Все бесполезно. Просто надо быстро-быстро перебежать полосу, а на той стороне уж все сразу вытряхнуть, что набьется.
Магнолия поскакала через распаханные борозды, изо всех сил стремясь поскорее достичь противоположного берега. Комья земли то разламывались под подошвами, как песчаные, то оказывались неожиданно твердыми – и ноги соскальзывали с них, подламываясь. Раз она даже чуть не забурилась носом, но вовремя выставила руки и упала на них.
На той стороне, на полоске твердой, травянистой земли, она сделала небольшую передышку. Присела, расстегнула сандалии, высыпала из них крошки нейтральной полосы.
Подумать только! Вчера еще она и пальчиком не прикоснулась бы к этой нейтральной полосе – так твердо знала, что этого нельзя. Нельзя! – об этом не уставал повторять и Юрок, и Доктор просил не подходить к ней близко… А сейчас уже все по-другому. Пахота осталась, но она ничего не означает. Около нее нет никаких часовых, никто ничего не охраняет. Да и охранять-то нечего – Магнолия не узнавала сада.
Их сад был весь перекорежен, изрыт, исковеркан, многие деревья повалены, бурьян кое-где торчал островками, а в основном травяной слой был сорван, содран – то ли бульдозерами, то ли экскаваторами. И поверженные кроны деревьев жалко трепетали под порывами горячего ветерка полузасыпанной листвой.
Магнолия дотронулась до ближней яблоневой ветки, потянула, пытаясь вызволить ее из-под пласта рыжей тяжелой глины. Некоторые маленькие веточки освободились, начали распрямляться, отряхивая запыленные листики, – но только с краю. Вся ветка была накрепко впечатана в вывороченный из-под почвы глиняный бугор. Надо было идти. А идти уже не хотелось. Что впереди? Разрушенный, сожженный дом? Убитые Доктор и Юрок? Лучше не знать. Лучше сидеть здесь, греться на солнышке – даже если сидишь на последней нетронутой полоске травы, зажатой между разрушенным садом и бывшей нейтральной полосой. Лучше закрыть глаза и думать, что ничего – ничегошеньки! – не произошло. И не могло произойти. Скоро придут учителя, и надо будет идти на урок. Ой, я не выучила уроки! Пусть, пусть! Это даже лучше – такое горе: не выучила уроки, меня будут ругать, мне будет стыдно, ужасно стыдно – и все по-прежнему – да, да! – лишь бы только все по-прежнему!
Виктор хотя бы пришел… Нашел же он меня в том карцере, вот бы и сейчас возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти, к кому. У него вроде тогда сорвалось: «К нашим». Наверно, это те, которых она видела в госпитале.
А тот, в госпитале – тоже врач – сам покончил с собой… И не будет ли «по-прежнему»? Было ли «по-прежнему»? Как она себя осознала – уже летели пули, уже кто-то умирал… Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной – но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили, играли, смеялись во все горло? Одна видимость… И хорошие, добрые люди – Доктор с Юрком – охраняли эту видимость… Что может быть лучше видимости! Зря я не соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше, только облачко атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил – и зачем? Чтоб сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!
2
– Орешь-то ты чего? – неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.
Он был все такой же нарядный, только теперь его к тому же украшала голубая шелковая лента, наискосок через грудь.
– Виктор! – Магнолия вскочила, обливаясь счастливыми слезами. – Я не орала, Виктор, милый… Мне только было так горько, так хотелось, чтоб ты появился скорей, я не знала, куда идти…
– Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с Церемонии Посвящения. Хорошо, что меня уже успели посвятить, – видала? – Он горделиво указал на ленту. – Ну, давай, говори быстрей – что хотела?
– Виктор, – шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. – Я ничего не понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?
– Да, кстати. Я ж тебя должен спросить. Ты почему не явилась в назначенный срок? А? Отвечай, быстро! – и он замолчал. То ли ожидая ответа, то ли вслушиваясь в себя.
– Виктор, родной мой, да я ж не знаю даже, о чем ты говоришь, – залепетала Магнолия, – я ничегошеньки не понимаю, объясни, пожалуйста, толком!
– Так. Что не понимаешь? – отрывисто спросил Виктор. – Конкретно давай.
– Ну… Посвящение это твое… Куда я явиться должна была? Кто назначил мне явиться? Ну, я не знаю – мне ничего не понятно!
– Посвящение есть Посвящение. Что непонятного? Время явки ты уже просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем послал сам Семен. Что еще? – отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.
Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.
Наконец в голове забрезжило. Вызов!
– О каком вызове ты говоришь? – нерешительно спросила она.
– Ты не получила вызова? – бесстрастно уточнил Виктор.
– Нет… – тихо, нерешительно ответила Магнолия,
– Но ты умеешь совершать пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да, да, я видел – владеешь. Только ленишься.
– Я не ленюсь, – еще тише ответила Магнолия. – Просто у меня то получается, то не получается. Чаще – не получается. И вызова никакого я не получала. И, может быть, ты… – но тут она замолчала, задумчиво всматриваясь в него.
Без сомнения, это был Виктор. Его высокий лоб, перерезанный двумя морщинками, его конопушки на носу, его губы… Но глаза! – она никогда не видела у него таких отрешенных, пустых глаз. И откуда вдруг у него эта манера смотреть поверх головы, замолкать после каждой фразы, будто вслушиваясь во что-то?
– Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, – попросила она, – ведь ты…
– Ну что ж, – вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не слушал. – И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? – его взгляд опустился к ее лицу. Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека, которому нет особого дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.
