Код Омега (СИ) - Витич Райдо (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— А ты: Чиж, Тео?
— Это я, один из проявлений. Но уходил не от себя, а за тобой. Как руки обнимают озябшие плечи, как палец тянется к губам, — прошептал, клонясь к ней.
Что это было: сон, явь, наважденье? Очарованье голоса, зовущее мерцание в зрачках, объятья властные и нежные, в которых Стася утонула, как в омут с головой ушла. Он целовал ее — она забыла время.
Когда такое было, как произошло? Его глаза и руки, упругость мышц, тепло кожи под рукой и прохлада шелковых волос. Ее желанье острое принадлежать ему, сейчас, здесь, забыв запреты, неудобство и смущенье, себя саму.
"Что с тобой?" — лишь мельком удивилась.
Очнись! — попыталась отстраниться и вновь затихла под его рукой, под властью губ, объятий. Смирилась и вдруг взбунтовалась, но что ею двигало? Желание уйти? Скорее наоборот — остаться, но словно чуяла — останется навек, и испугалась.
— Нет.
Арлан придержал ее и улыбнулся, вглядываясь в черные от страсти глаза:
— "Искусный волокита знает — иногда три тихих «нет» — синоним «да».
— Ты слишком самоуверен.
— А ты испугана и бьешься словно птаха, но почему? Ведь ясно все тебе и мне.
Стася минуту молчала и дернулась:
— Отпусти.
Лорд разжал объятья, развел руки и отвернулся, скрывая печаль в глазах.
А Стася прочь ринулась, но от него ли?
От себя. От желания, от острого, как в грудь кинутый кинжал, сожаленья в сердце, пустоты что без мужчины ее окружила. Бежала от того, что было бы, от сожаления, что не случилось, от глупости, что натворила бы и от печали, что сдержалась и воспротивилась.
Зачем? Ведь прав он — все ясно. И пусть убийца он, ей все равно, как стыдно не было, и как отвратительно бы это не звучало. Колдун, Зверь, а ей на то плевать, Илье же меньшего не спустила.
И рухнула на колени в одной из зал, уставилась на свод над головой, где плыли ангелы. "А может помолиться и схлынет наваждение, приду в себя и встанет все на место"?
И четко поняла: "мне не спастись".
В добре и зле, в беде и благе — она его, а он ее. И нет патрульной больше, есть женщина, что влюблена.
"Сопротивляйся. Долг всего превыше", — как будто ангел зашептал.
Какой? И разве не исполнила его? И что плохого в том, что любит? — вмешался не иначе демон.
Вздор! — отринула обоих Стася, зажала уши, зажмурилась, а те не унимались, перепирались.
— Да замолчите! — не сдержалась и поняла: она сошла с ума. Вот и ответ на все вопросы. Не мир не адекватен, а она.
И как спасение перед глазами поплыло то пятно, тот круг, что звал ее навязчиво который день.
Шум в голове, полет, паденье на пол и ангелочки на фреске свода вспорхнули, закружили вокруг и засмеялись…
Он вмешался. Она не понимала, как и что произошло, но тело потеряло легкость, а зренье ясность обрело.
Стася смотрела на Арлана и чувствовала, как через его поцелуй к ней возвращаются ощущения, слух, зрение обостряется и вещи встают на свои места.
— Что это было?
— Ты опять чуть не ушла, — бросил хмуро. В глазах тревога и печаль.
— Как ты узнал?
— Почувствовал.
— Что?
— Не объяснить. Да и не надо. Прости, я выбора тебе не дам.
— Не понимаю, — села. — Ничего не понимаю! Я не могу так, Николас. Я привыкла знать, привыкла к четкости и осознанью! Я солдат!… А чувствую себя ребенком.
— Ты и есть дитя.
— Поспорила бы, но аргументов нет, — встала. — Все странно, я словно бы не я.
— А может ты, но та, что тщательно скрывалась за образом солдата? Здесь он не нужен, бороться не с кем и ты растерялась.
— С тобой.
— Зачем?
— Тогда с собой, с тем отупением, что накрывает разум.
— Может, проще сделать: отпустить и пусть идет все, как идет — там видно будет.
Стася покачала головой:
— Все проще — я больна. Это вирус. Здесь на болоте заразилась или подцепила его на последнем задании, — сказала уверенная, что думает про себя. — Мне страшно, мне очень страшно — я себя не узнаю. Не могу взять в руки, разумно мыслить.
Арлан легонько обнял ее:
— Жить «обнаженной» трудно? Ты не привыкла, адаптация проходит тяжело.
— Какая адаптация? — "Я тысячу раз шагала по «зеленке», я была в другой параллели! Но нигде, никогда я не чувствовала себя настолько отчужденно, настолько неуютно и не на месте. Я словно не я. Что будет, Коля"?
— Все пройдет. Успокоишься. Все дело в том, что прежде ты женщина: мать, любимая, сестра. Не портупея, а гирлянда из роз тебе к лицу, не пистолет, а нежность и любовь. Они, поверь, твое оружие. Тебе страшно принять себя такой: ранимой, слабой, ласковой, желанной. Тот мир еще живет в тебе и будоражит, сотрясая твое «Я». Не ты одна растеряна, почти что в панике — с другими тоже происходит. Проходит. Все проходит, как зима и лето, как облака над головой…
Шептал, а Стася слушала и успокаивалась. Не голос у мужчины — бальзам и кислота. Как первое врачует раны и как второе проникает в мозг, въедается в сознание.
— … Я помогу тебе, я буду рядом, ты только не противься, успокойся. Пойми: чтоб ни случалось — должно произойти. Не плохо то — не хорошо — закономерно, а значит, правильно. Ты не поглупела, не стала хуже или лучше — стала ты собой. А все, что происходит — прошлое бунтует, память поля, привычки, что с тобой остались, но здесь места не нашли себе. Так ноют руки у безрукого калеки, так старого пилота тянет в самолет. Им нужно время, чтобы осознать — былое кануло, и с ним они, те. Успокойся, любовь моя: нет страшного, есть только страхи, что шлейфом потянулись за тобой. Нет непонятного — есть то, что ты принять не хочешь. Так бывает. Часто. Знаю: видел, встречал.
— Я хочу домой.
— Ты или что-то, кто-то тянет?
— Не знаю, — призналась честно. Хоть разорвись — с ним остаться хочет, но и вернуться. Но с ним — никак, как не сможет без него.
— Тогда давай узнаем, — посмотрел ей в глаза, а взгляд с туманом, за которым черти водят хоровод. — Я побуду рядом, чтобы ты смогла вернуться.
Стася оцепенела и потерялась в его зрачках.
Русанова огляделась — комната отдыха «зеленых», знакомая ей до каждой составной.
Глаза потерла, желая убедиться, что не сон, и стук услышала, обернулась. Иштван грохнул о стол чей-то жетон. Лицо осунувшееся, серое.
Кто-то погиб?
И как магнитом потянуло, протащило через стены, перекрытия и выкинуло женщину в кабинет капитана, прижало у стены, напротив Ивана. Тот ее не видел и не слышал: в руке держал ее старый снимок и пил из маленькой плоской фляжки что-то жгучее — морщился. Потом грохнул кулаком об стол и скинул снимок и фляжку в ящик стола, захлопнул его с треском. Бухнул лбом о столешницу и голову накрыл руками.
— Мать вашу!… Всех и все! — зло процедил в стол.
— Ваня?
— Я занят!! — закричал, вскинувшись, и замер, увидев женщину. — Ты? — просипел.
— Я, — пожала плечами. — Вернулась вот, а ты буянишь.
Смогла отлипнуть от стены. Прошла, села на край стола, напротив Федоровича:
— Что у вас случилось?
И смолкла, сообразив: "у вас", а надо было бы сказать "у нас".
Так и сидели: он молчит, она, и смотрят друг на друга, а в глазах одна на двоих растерянность.
— Ты… приходи, если что, — выдавил. Голос глухой и тихий, тихий. Женщина только сказать хотела: "обязательно приду", как вместе с ртом открыла глаза и очутилась в спальне, на постели. Ни кабинета, ни Ивана — Арлан стоит спиной к ней у окна и смотрит на розовеющий рассвет.
— Ты неизменен как само светило, — укорила, как отмахнулась — еще там была, с Иваном, еще сложить не могла — пригрезилось, приснилось?… И рассвет? Вот же день был. Как быстро все здесь, как непонятно, странно. Явь, как сон, сон, как явь, день, как миг, миг, как век, а ты куда бы не пошла как омороченная, возвращаешься обратно. Не отпускает этот мир.
Лорд покосился на нее через плечо и улыбнулся: ведаешь ли ты что говоришь?
