Феникс - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич (книги без сокращений .txt) 📗
Показалось или и впрямь кто-то из окна на втором этаже его высматривает? Да нет же, конечно, показалось, с чего бы… Да и некому, то, наверное, ветерок занавеску треплет. Ну что ж, бог даст, больше он на это подворье не вернется. Ну его, тут не поймешь, где найдешь, а где потеряешь.
И вовсе он не страшный. Тогда на свадьбе она растерялась или даже испугалась, но это ведь оттого, что помнился ей совсем иной лик. Ну да, слышала она о том, что досталось ему, но и предположить не могла, что настолько. Прошло совсем немного времени, и он уж не казался таким уродливым, а глядя на то, как он скоморошничает, она вовсе позабыла о его увечье и стала видеть его именно таким, каким помнила по прошлому. Там же, на крепостном дворе, она и вовсе увидела иного человека. Обличье-то чуть ли не звериное, а на деле — обычный растерянный и даже испуганный человек.
Вот и сейчас, спрятавшись за занавеской, она смотрела на переполненного счастьем и нежностью мужчину, а не на зверя лютого, обагренного кровью по самую маковку, готового в любой момент рвать ворога до последней возможности. А ведь знала точно, что он именно таков и доказал это уже не единожды. Чувствовало сердце иной он. Вон стоит, трепетно держа младенца на руках, словно в соляной столб обратился, с застывшим на лике выражением искренней радости. Чуют это и его соратники: мнутся, но боятся потревожить своего десятника, внезапно обретшего часть некогда утраченного.
О чем он сейчас думает? Может, о ней? О той, которая была его спутницей, одарившей тихим семейным счастьем? Нет. Сомнительно это. Тогда бы на лице промелькнула тень, а ее нет. Все помыслы легко читаются на челе, и направлены они лишь на дочурку. Последняя мысль отчего-то успокоила сердечко, ни с того ни с сего затрепетавшее. С чего бы это? Может, оттого, что ей было искренне жаль этого человека, который уверовал, будто ему в этой жизни уготована судьба неприкаянного беспощадного мстителя, а тут внезапно обрел новый смысл своего бренного существования, светлый и достойный. А может, оттого, что не хочется отдавать малютку, к коей уж успела попривыкнуть, не делая различий между ней и сыном. Конечно, именно поэтому, отчего же еще.
— Смеяна, что ты тут? — донесся голос мамки. Странно, боярышня и не услышала, как отворилась дверь, а ведь та слегка скрипит.
— Да вот гляжу, как Неждану забирают.
— А он что же, все еще во дворе?
— Вон садится в повозку.
— Ох, голуба моя. Гляжу, ты к девочке-то прикипеть успела, эвон и в дорогу сама покормила, не поспеть за тобой.
Вот такие дела. Смеяна не раз и не два нарушала волю супруга своего и сама кормила малышку, хотя все были уверены, что тем занимается кормилица. Отчего так, она и не знала, просто брала младенца и пристраивала к груди. Пеняла ей на то мамка, да только эдак несерьезно, потому как имела тут свою думку.
— Не иначе как девочку хотела, а уродился богатырь, — понятливо кивнув, все же высказала кормилица свое понимание происходящего.
А как же иначе. Это мужья желают сыновей, а женка, даже коли всем своим видом выказывает поддержку мужу, всегда желает иметь дочь. Баба, у коей одни сыновья, вообще обделена Отцом Небесным. Сыны, подрастая, завсегда к отцу тянутся, а девки — они к матери поближе. Правда, в боярских семьях заботу о чадах имеют мужья: именно они приставляют к деткам кормилиц, нянек и дядек. Женам же доставалась роль монашки, запертой в своей келье, с тем лишь отличием, что супруг мужний долг справляет. Недостатка она ни в чем не знала, но и света белого не видела. Однако были нередки и такие семьи, как смолинская, у коих жена вовсе не походила на узницу. С восшествием на великое княжение Миролюба этот древний обычай медленно и стремительно рушился. Так что молодежь уж по-иному смотрела на житье, а как станет их больше, так перемены неизменно наступят.
Из стоящей в углу колыбельки послышалось кряхтенье, которое обещало перерасти в здоровый и требовательный крик. Боярич обещал вымахать в косую сажень в плечах, уж больно прожорлив для своего возраста. Даже несмотря на перенесенную болезнь, весьма увесист и боек. Хвороба, хвала Отцу Небесному, отступила, и малыш очень быстро восстанавливался, набирая вес не по дням, а по часам.
Мамка скосила взгляд на Смеяну, мол, и как быть, грудь-то у матери пуста. В ответ молодка шутя нахмурила брови и склонила набок головку, мол, чего вопрошаешь, нешто не ведаешь, что и как делать. Кормилица только ухмыльнулась, тряхнула головой и, подойдя к колыбельке, взяла спеленатого малыша на руки:
— Иди сюда, радость моя ненаглядная, матушка твоя совсем уж про тебя позабыла, все больше девок привечает. А как быть такому богатырю без молока-то!
— Зарина!
— Да молчу я, молчу, — все так же лукаво улыбаясь и выпрастывая грудь, проговорила женщина.
Глава 5
Сборы
— Ну как там малышка? — Виктор, не скрывая тревоги, посмотрел на подошедших бабку Любаву, с которой никак не желал расставаться, и Беляну.
Жена Богдана высоко несла свой живот. Вот уж молодые, времени даром не теряют, а и то верно: какие их годы, в самый сок взошли. При виде тяжелой Беляны у Виктора с одной стороны тепло по сердцу разлилось, с другой засосало под ложечкой. Если выступать по весне, а иначе никак нельзя, то дитю едва полгода минет. Неизвестно, как младенец перенесет переход через океан, ведь плыть придется от полутора до двух месяцев. Жаль, если им придется остаться здесь, Волкову вообще не хотелось ни с кем расставаться. Но тут дело такое, только добровольно и никак иначе. Ватажники из старичков все как один заявили, что готовы ехать хоть к черту на кулички, и это уже грело, потому как воевода тысячу раз прав, нельзя иначе.
— Ладно все с твоей дочуркой, — с добродушной улыбкой заверила лекарка. — Здоровое дите и дорогу перенесло хорошо. Наелась и спит.
Наконец все собрались за большим столом. Богдан нежно обнял и легонько притянул к себе Беляну, а та и не противилась, склонив голову на крутое плечо. По счастью, постояльцев не было, девки приютнинские уже ушли, и можно было говорить свободно, не опасаясь, что их подслушают. Разговор же предстоял серьезный. Виктор прекрасно осознавал, что ему необходимо торопиться, и дело вовсе не в том, что он опасался мести от гульдов. Просто отсчет времени уже начался, и каждый потерянный впустую день для него оборачивался большими потерями, потому как сделать нужно слишком много, а времени в обрез.
— Ну сказывай, чего удумал? — вопросил Богдан.
— Перво-наперво о главном. Дела складываются так, что мне нужно уезжать из Брячиславии. Уезжать навсегда.
— Как же это? — Богдан встрепенулся.
Беляна, оторвав голову от мужнина плеча, устремила на Виктора удивленный взгляд. Горазд молча откинулся к стене, словно впечатался в нее. Только бабушка Любава как-то понимающе посмотрела на Волкова и грустно улыбнулась.
— Стало быть, воевода услать тебя решил, — словно зная то, чего не знал никто иной, уверенно произнесла она.
— Не воевода. Слишком много я всего наворотил, чтобы я и те, кто близ меня, чувствовали себя здесь в безопасности. Как говорится, с дурной головой ногам покоя нет. Прикрой я свое обличье обычным платком, и ничего не было бы, но, когда кровь в голову ударила, ни о чем не думал, а потом уж поздно было. Значит, так. Подворье это я продаю, Лис Отряхин уж купца на него ищет. Не глядите на меня так. Опасно здесь оставаться. Погоди, Богдан, — остановил открывшего было рот кузнеца Виктор. — Дай сказать, а там уж и решать станем. Воевода предоставит нам место, где мы сможем поставить мануфактуру. Там построим бараки, в коих поселимся и сами. До весны станем ладить известный тебе инструмент, ладить так много, насколько возможно. К началу весны воевода пришлет людишек, чтобы мы могли научить их работать на тех станках и их обслуживать. Заработать, по моим прикидкам, должны будем изрядно. На то серебро закупим различного припаса, чтобы в чужих краях не было ни в чем недостатка. Там место голое, так что ничто лишним не окажется.
