Опрокинутый купол - Буянов Николай (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– Кого?
– Ночных рубашек, сукин он кот. Приходит, видит меня на кровати и, не снимая ботинок – шасть! И ну рвать рубашку прямо на мне… Рубашки шелковые, между прочим, каждая баксов сто, не меньше. А какие мы планы строили на будущее! Один другого роскошнее. А всего-то и надо было, что избавиться от его прежней…
– Избавиться, я надеюсь, не в криминальном смысле?
(Тот же угол стола, но без свечей, бутылка коньяка, дамский ликер, два бокала… Шикарная пышнотелая брюнетка в кресле, около тридцати пяти, в умопомрачительном велюровом костюме, с килограммом золота в ушах и на холеных пальцах.)
– Да ну. Он нанял частного детектива (бывшего полковника КГБ), тот сделал пикантные снимочки (эта рыжая кобелей водила по пять штук за ночь. Видели бы вы, что она вытворяла в постели!). Потом сунул ей фотки под нос, вместе с брачным контрактом…
– Ну, это частности. Мне больше интересен ваш случай.
– А что? Развелся. Поженились честь по чести, я уволилась из фирмы. Жду его со службы, нацепила, дура, комбинацию за сто пятьдесят долларов, приняла развратную позу посреди кровати. Глазками так и стреляю. А он: «Ваши ковры прекрасны, дона Окана, но я не в настроении». Вы мне объясните, какая еще дона Окана? Какие, в жопу, ковры?!
– Э-э, видите ли, еще во времена античности…
– Да срать я хотела на античность! Лучше скажите, этот кобель завел себе кого-то на стороне?
Слава посмотрел на меня печально. Адский это труд: проверять алиби тех, кого запечатлел Марк с помощью скрытой камеры. Еще более адский – устанавливать запечатленных на исчезнувших кассетах. Люди в большинстве непростые и отнюдь не пролетарии, а значит, с апломбом и иными барскими замашками. Взять хоть эту дамочку, чудом выскочившую замуж за неизвестного пока банкира (а может, и не банкира, но человека, способного снять любовнице квартиру в хорошем районе и дарить ночные рубашки за сотню баксов). А банкир действительно мог завести кого-то на стороне (теория сексуальной психологии Фрейда) и, опасаясь астрального разоблачения, грубо выстрелить в материальное тело ведуна… Или, что скорее, нанять профессионала. А возможно, подпольный финансист выдал под гипнозом роковую тайну исчезновения миллиона в валюте… Всех вариантов не перечесть.
– А ребенка-то среди них ни одного, – заметил Слава. – И своих детей у экстрасенса не было… Вообще никаких родственников. Кого же видел электрик?
– Какой электрик, – заинтересовалась Маргарита Павловна.
–Да бродит тут по черной лестнице… Интеллектуал-философ. Борис, ты заметил, как он разговаривает? Ему бы в колледже изящную словесность преподавать.
– Ax да, у него еще такое оригинальное имя…
Ребенок. Мальчик.
Мне неожиданно стало зябко, будто северный ветер ворвался в квартиру. И сама квартира вдруг пропала на несколько секунд. Я оказался в крошечном санатории на берегу Волги, в уютном номере на двоих, где большая береза лениво постукивает веткой в оконное стекло… Золото и огненный пурпур подступающей осени и пронзительное голубое небо, покой и отрешенность маленького земного рая. Две мертвые женщины на полу, кулон в виде морской раковины с разорванной цепочкой (зацепилась за дверную ручку при падении). Когда кулон открывался, невидимый механизм играл «Небесную серенаду» Моцарта, а внутри, в углублении, была фотография мальчика. Некрасивый, но милый, весь в мелких кудряшках, большеротый и большеглазый, он почему-то напоминал другого мальчика, с октябрятской звездочки (мое поколение еще застало те годы). Мертвая Наташа Чистякова, капитан спецназа, женщина, которую я любил и люблю до сих пор. Слишком явная аналогия с теми событиями: музыкальная шкатулка (и тот же Моцарт), ребенок, которого никто не видел (Ампер, кстати, тоже: лишь слышал звонкий голосок из-за двери). Не пациент: во-первых, один, без родителей, во-вторых, экстрасенс выпроваживал его через черный ход, в-третьих – странный диалог («В общем, двадцатого жду. Ты молодец…» – «Не гунди, приду») мало похож на общение доктора и больного. Еще чуть-чуть, и меня понесло бы совсем уж… в непотребную мистику. Марина Свирская, девочка-убийца, давно мертва (убита на «Ракете» по дороге из санатория, где проводила акцию), ее хозяин, вурдалак, превращавший детей в послушных роботов, – тоже. Однако «детская» тема с самого начала расследования упорно проходила «красной нитью»… Даже не с начала, а раньше: вспомнился пастушок у покрытого мхом придорожного камня.
– Это последняя кассета? – спросил я.
– Предпоследняя, – уточнил Слава, с интересом слушая душевные излияния златоносной банкировой супруги. Супруга, нимало не стесняясь (с врачом как со священником…), сыпала с экрана такими заковыристыми словечками, которыми владеет не каждая жрица любви из портовых доков. – Наш ведун, оказывается, большой поклонник Фрейда. Пока эта дамочка считалась штатной секретуткой – ясное дело, шеф кидался львом, а стала законной женой – сразу охладел… Теория взаимоотношения полов – сейчас наш покойник ей все и объяснит. Досмотрим?
Я покачал головой.
– Включи последнюю. Маргарита Павловна, смотрите внимательнее. Если кого-то узнаете, сразу скажите.
А сам вышел на кухню – покурить в форточку и додумать… мысли кружились в беспорядке, перескакивая с одного предмета на другой, а голубой экран отвлекал. Я прекрасно знал, что девяносто процентов информации окажется бесполезной… Кабы не все сто. Будь это приключенческий роман – на последней кассете непременно отыскались бы и мальчик, и загадочная женщина со светлыми волосами, потерявшая возле кресла свою бархатную ленточку (черную: не траур ли?).
Именно эти двое будоражили мое воображение больше всего. Я закурил, невольно прислушиваясь… Нет, голос на кассете явно мужской. И смутно знакомый. Кот Феликс бесшумно подошел ко мне, сел и посмотрел мудрыми, как мир, глазами. Вот он, единственный свидетель – тот, кто наверняка видел убийцу. Да ведь не скажет…
– …Я часто вижу себя как бы со стороны. Причем внешность, окружающие предметы, люди – могут быть разными и незнакомыми. Конечно, проще всего решить, что я… скажем, сдвинулся по фазе…
– Но вы не обращались к психиатру?
– Нет.
– И правильно сделали, голубчик. Эти упрячут до у конца дней…
–Я говорил со своим учителем.
– В каком смысле?
– В прямом. Он учил меня. Можно сказать, дал путевку в жизнь.
– Интересно, интересно. Что он из себя представляет?
– Милый старичок, совершенно одинокий. Живет воспоминаниями о своей боевой молодости. Мне его жалко… Да зачем вам?
– Составляю о вас мнение. Знаете расхожую формулу: скажи мне, кто твой друг…
– Ах вот как. Мой рассказ о нем – что-то вроде теста.
– Именно. Человеку крайне трудно говорить о себе объективно – обязательно либо мания величия в неприкрытом виде (разве что вариации разные: ах, кругом завистники, ах, они еще вспомнят обо мне…), либо комплекс неполноценности. Что, впрочем, одно и то же. Кстати, это ваш учитель рекомендовал вам…
– Нет, нет. О вас он ничего не знает. Я пришел сам – с надеждой, что вы поможете мне разобраться кое в чем.
– Что ж, давайте определим начало вашей истории. Устраивайтесь поудобнее, расслабьтесь. Здесь вы в безопасности…
Голос стихал, понемногу теряя связность, но смысл, потаенный, проступал за обрывками слов (человек погружался в транс).
– …Я долго искал ту церковь. Исходил все окрестные холмы – я точно помнил, что она стояла на возвышенности. И потом, такая примета: развалины старой крепости…
– Чем она вас так привлекала?
– Церковь? Ничем конкретным. От нее остались только стены, а внутри все голо, искорежено. Жутковато. Но, видите ли, я бывал там раньше. Еще когда стоял алтарь.
– Когда это было, не припомните?
– Давно. Восемь веков назад. Тогда вокруг холма был лес – дикий, девственный… Только представьте себе: темно-зеленые сырые чащобы, переплетения корней и веток, искривленные стволы деревьев и еле заметная охотничья тропа. Она ведет через распадок и каменистую осыпь к затерянному озеру. Там вообще уйма озер и речушек. Сейчас осталось только старое русло реки и грунтовая дорога вдоль поселка…
