Контакт первой степени тяжести - Горюнов Андрей (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
– Так ведь – вы еще не вполне, видно, поняли – зима же! Зимой палатку знаете, как конопатишь! Чтобы тепло не вытекало. Минут пять утром открываешься. – Инструктор помолчал. – Разрезали – это значит, хотели очень быстро. Ни с чем не считаясь. Буквально вылететь наружу. И вылетели. Побежали. И улетели... Вообще. – Инструктор вновь задумался. – Палатку, да единственную, располосовать зимой? На то должны быть основания. И не простые, а очень веские.
– Ну, например, угроза быть похороненными под лавиной.
– Здесь? Лавина? На ровном месте? В лесотундре?
– Но рядом вот возвышенность, ну на которую вы лично забирались?
– Да это сопка, считайте. Она совсем пологая. Уклон не больше пятнадцати градусов. Если б не курумник – играй в футбол. Какая тут лавина, к черту! С нее и на лыжах-то не очень прокатишься.
– Землетрясение, может быть, было, нет? Или грохот взрыва, далекой лавины, еще что-то подобное?
– В палатке землетрясение вы проспите и не заметите. Тем более если верст двадцать отмахал за день на лыжах. Да под тридцатипятикилограммовым рюкзаком.
– Ну, что-то испугало их в темноте?
– Что что-то испугало – это точно. Святая правда. А что до темноты, так это вы бросьте. Конец марта, весна. Равноденствие уже было, и солнце не заходит. Густые сумерки в любое время суток. Начало полярного дня.
– Ну, хорошо. Чего они конкретно испугались, теперь-то уж не спросишь у них. Но куда потом подевались? Фантастика!
– Вот к этому все и пришли. И кончилось на этом.
– А следствие?
– Какое следствие?
– Погибли люди!
– Дело о гибели или убийстве, по нашим законам, может быть заведено только лишь при наличии тел, трупа или трупов. Здесь же всего-навсего – загадочное исчезновение. На этом официальные инстанции и успокоились.
– На чем – «на этом»?
– Ну, на том, что вроде шутку они такую учудили. Ведь это было первого апреля, – маршрут они уже заканчивали. Ну и, вроде того, сговорились шутники заранее с каким-то вертолетом. Он их и забрал. Палатка старая, не жалко было разрезать шутки ради. Специально и искромсали ее – для эффекта.
– Нет, в это я, честно говоря, совершенно не верю! А родители? Неужели они этим удовлетворились? Я бы, вот случись с моим ребенком...
– Вы-то – может быть! А эта группа состояла из воспитанников интерната «Интеграл». Существовало такое учреждение для одаренных в математике, вроде как школа-вуз: со всей страны собирали таланты. Из детдомов, сироты, «отказные», ну и так далее. У двух потом родители нашлись, нарисовались. Алкаши бомжастые. Хотели что-то слупить с интерната. Компенсацию за потерю будущих кормильцев, что ли? Словом, анекдот! Таким, конечно, не до истинных причин пропажи. Так что единственный итог – закрыли район.
– Все ясно.
– А вы, я чувствую, туда собрались сами?
– Не исключаю этот вариант. Друга найти надо же – вы не считаете?
– Надеюсь, вы туда не в одиночку намереваетесь отправиться?
– Могу вас взять в компанию. Финансовые вопросы я, разумеется, беру на себя. Хотите?
– Ну, нет! Я там уже бывал. Достаточно. А вы начали, мне помнится, что ваши дети вроде туда собрались. Надо их отговорить. Да? А вас кто будет отговаривать? Я?
– Меня некому отговаривать. Я холостой. Детей на самом деле никаких пока нет, хотя пора бы. Даже собак, кошек, попугаев, рыбок не имеется.
– Ну, а родители?
– Отец-мать умерли давно.
– А у него, у вашего друга? Который пропал? О нем что, кроме как вам, и позаботится некому? Или вас его родные на эти поиски ангажируют?
– Нет. Он был воспитан в детском доме. У него тоже – никого нет.
– Ну, вам двоим тут и флаг в руки. – Инструктор грустно улыбнулся и развел руками. – А что я вам еще могу сказать? Ведь вы и сами все поняли, я надеюсь?
Ключ повернулся в замке, и Белов не спеша вошел в свою квартиру. Скинул плащ. Прошел на кухню, поставил чайник. Открыл в прихожей дверцы антресолей и кладовки. Вот он, рюкзак. Так до сих пор и не разобрал его, с августа. Грязные рубашки, трусы, носки – в полиэтиленовом мешке, все это в ванную, на пол, рядом со стиральной машиной. Так. Это палатка. Котелок. Топорик. Крючья для костра. Штормовка. В чистке не была. Хоть после летнего вояжа, но сойдет. А джинсы чистые. Два свитера. Вот этот лучше. Шерстяной. Кроссовки? Да, в поезд. А в лесу – унтайки. Там снег, наверно, выпадал уж пару раз, небось. Спальный мешок. Так. Пара свечек. Веревка с карабинами. Носки. Две пары шерстяных и пара синтетических. Сойдет. Одна неделя – хватит. Спички. Зажигалка. Теперь пожрать. Тушенки шесть банок. Десяток бульонных кубиков, кофе, сахар, чай...И мыло? Ладно, мыло. Полотенце? Лишнее. Гречки килограмм. Спагетти? Пара упаковок. Нет. А, ладно, в коммерции куплю, прямо на вокзале. Консервы? Рыбы пару банок. О, соль! Чуть не забыл! Смешать соль с перцем для компактности. И это все. Ну, нет, не все. Накидку-пленку. Мокрый снег вполне возможен. А сапоги? Болотники? Да нет, болотники только затянут. Проще каждый вечер сушить обувь у костра. А ноги мокрые – это не смерть. Главное, чтобы не мерзли, не отморозить. Нож. Фонарь. Иголки-нитки. Бинт. Аптечка. Йод? На месте. Пластырь. Почти все. Еще одно... – Белов задумался. – Это, конечно, риск, но лучше б взять.
Он прошел в комнату и, запустив руку за картину, висящую на стене, с минуту манипулировал рукой – там, за картиной.
Рука вернулась с пистолетом Макарова.
Самое забавное, что этот пистолет подарил ему Борька. Давным-давно, еще в годы розовой юности.
В тот год – это было где-то в семьдесят седьмом, кажется – Борька колесил летом в окрестностях Поленова, на Оке. Ездил в Пущино, рисовал в Приокско-Терасском заповеднике. Попутно, разумеется, он зацепил и матрешку лет двадцати пяти, жительницу города Серпухов. Она там где-то подрабатывала летом в доме отдыха. Борька склеил ее так, без дальних прицелов и серьезных намерений, в качестве грелки, запарить перед сном карасика. Мимолетный летний роман.
Лето, понятное дело, кончилось. Любовь тоже пожелтела, засохла и облетела. Борька упаковал этюдник, сложил кисти-краски, проводил Валю – так ее звали – до дома, до Серпухова, попрощался, обещал не забывать-писать-навещать и скрылся в московском направлении.
Так как жениться он, конечно, не обещал, а детей вроде бы тоже ждать не приходилось – Борька всегда был предельно аккуратен и корректен в этих ситуациях – история эта, конечно, забылась уже к середине сентября.
Борис был уверен, что расстался с Валентиной навсегда.
Но ошибся.
Зимой, в феврале уже, совершенно внезапно, эта, казалось бы, напрочь отыгранная пластинка вдруг заиграла опять.
Они сидели в тот вечер – человек шесть – у Сашки Аникина, пили водку. Время было уже позднее, Борис слегка и всхрапнул уже за столом. Он в тот вечер загрузился немного выше ватерлинии. Ну, спит человек – ладно.
Вдруг он чухнулся, будто его кто толкнул изнутри:
– Ребят, я сейчас в Серпухов поеду!
– Опух, что ли? Время ж, глянь, – десять вечера.
– Ты знаешь, мне сейчас приснилось, что Валька, помнишь, я рассказывал, ну эта, летняя любовь. Приснилось, что она стоит в своем подъезде и целуется с каким-то мужиком...
Все расхохотались.
– Ну, ты даешь!
– И что? Как целуется-то – хорошо?
– А твое-то какое дело? Тебе-то что?
– Я, ребята, этого допустить не могу!
Он встал и начал одеваться, заметно покачиваясь.
– Слушай, ты на ногах не стоишь. Куда ты?
– Поеду в Серпухов.
– На чем?
– На электричке.
– Да ведь одиннадцатый час уже! Ночь.
– Ничего! Последняя электричка в полдвенадцатого отходит. Даже в первом часу еще есть.
Как они ни пытались его отговорить, Борьку закусило. Ни логика, ни просьбы не помогли. Тренихин начал отмахиваться, потом попер на входную дверь танком-штопором и отвалил в направлении Курского вокзала.
Что произошло с ним потом, Белов узнал на другое утро, когда Борис вернулся в Москву неузнаваемый – черный, как негр, хуже трубочиста, как будто он искупался в озере черной туши.
