Девятая стрела Хаоса (СИ) - Рудаков Алексей (книги хорошего качества TXT) 📗
К счастью наше совместное путешествие длится недолго.
Поставив меня перед створками лифта, брат Модест отступает назад с видом человека, выполнившего тяжёлую и край как неприятную, работу.
- Лифт сейчас будет, куда идти, что делать - знаешь.
Створки лифта, подтверждая его слова, начинают раскрываться и я, спеша уберечься от вполне вероятного пинка, шагаю внутрь.
- Эээ? Инквизик? - Слыша такой непочтительный оклик, разворачиваюсь, но вместо ожидаемой насмешки обнаруживаю на лице Модеста удивление:
- А ты чего без... - не договорив он щёлкает себя пальцем по лбу и морщится - удар выходит на славу.
- Длань Его, да отведёт опасности с пути моего. Дыхание его, да сметёт...
- Во псих! Куды ж без каски-то?
Сомкнувшиеся створки отсекают брата от меня, и я продолжаю, радуясь возможности завершить молитву:
- Да сметёт врагов с пути моего. Взор Твой, солнцам подобный выжжет обман и морок, а...
Короткий толчок и створки вновь приходят в движение.
Что? Уже? Я думал, что лифт минут пять ползти будет, а тут вон оно как.
- А ересь, убоявшись оружия твоего, коим стану я, волю Твою исполняющий, огнём гнева Златого, да вычищена будет! - Быстро завершив молитву делаю шаг из лифта и его створки, лязгнув у меня за спиной, словно служат сигналом для множества неясных силуэтов, возникающих в конце коридора.
Запись номер МХХР-24-ССВА-005
Грешен!
Грешен я, Отче!
Неисчислимо и бесконечно грешен - грешил и грешу с первого вдоха моего, грешным же воздухом младенческие лёгкие наполнив! Ибо нет тебя и некому стало мир наш от сей мерзости ограждать, а наши жалкие потуги и близко не сравнить с Подвигом, коей ты выполнял ежесекундно!
Молю, Отче, открой глаза твои, отринь Золотой Сон и очисть Волею Твоей дома детей твоих. Милостиво и Всепрощающе.
Так, как лишь ты умеешь.
Я же, ничтожный и не умелый слуга твой, радостно узрев сие, с благодарственным гимном на устах, на костёр взойду, всем сердцем славя и любя Тебя!
Ибо грешен и недостоин жить в свете Твоём!
Кто я такой, что б детей твоих, в ереси заблудившихся, судить? Сказано же Тобой - "А не судите и не судимы будете!". Но я, закоренелый грешник, взялся судить их, по делам их нечистым!
И стоило только теням тем смутным в различимые тела одеться, как слуга Твой недостойный, опустив главу, смиренно призвал души их к покаянию.
Смех ответом был мне.
Но не затворило сие сердце моё! Держа его открытым и помня о добродетелях Смирения и Терпения, продолжил я, тоном мягким, отеческим, увещевать их.
Ругательства, да слова поносные, оскорбительные, полетели в меня, но не вспыхнул огонь гнева в груди моей! Коротко, как и приличествует слуге Твоему, вздохнул я, и глас свой возвысив, запел Литанию, Имя, да Доброту Твою, Всепрощающую, прославляющую! Ибо что как не упоминание о Тебе и Жертве Твоей, вернуть души напуганные к Свету Твоему Благодатному, может?
Увы мне, грешному и неумелому!
Закореневшие в ереси мятежники, смехом, улюлюканьем непотребным, да ругательствами в адрес мой разродились! Особо хулили они пение моё, о котором высоко отзывался настоятель нашего отдела - отче Павинус, сравнивая глас мой с трубами приснопамятными, стены градов древних порушивших!
Но стерпел я, хоть и ранила обида сия меня зело сильно.
Грешники же, видя, что слуга Твой, покорно принимает речи сии, оскорбительные, терпение и всепрощение моё, слабостью посчитали. Возомнив себя всемогущими, принялись они, падение своё усугубляя, образ Твой Светлый поносить.
Сего святотатства стерпеть я уже не мог.
(конец теста, далее идёт запись с камеры сервитора)
Запись номер МХХР-24-ССВА-006
Небольшая площадка перед лифтом и длинный, полутёмный коридор, дальний конец которого терялся во мраке - всё здесь было полно хлама. Какие-то бочки, ящики, груды тряпья - можно было подумать, что это место не имело никакого отношения к Боевой Барже Космодесанта, чьи палубы были всегда идеально чисты.
Еретики, их я насчитал около двух десятков, не рискуя выйти на открытое пространство, прятались за всем этим хламом, словно он мог спасти их никчёмные жизни от гнева Его.
- Уходи, жрец! - приподнялась над бочкой каска с темным пятном срезанной эмблемы: - Проваливай! Хватит нам лоялистские сказки гнать! - Возникший рядом ствол лазгана, наглядно продемонстрировал всю серьёзность намерений говорившего.
- Точно! Вали, на[censored]! - Очередной еретик чуть выдвинулся из-за колонны, пара которых обозначала вход в коридор.
- Дети мои! Чада заблудшие! - Пытаюсь образумить их, но рокот, полный возмущения, только растёт. Всё больше и мятежников покидает свои укрытия и, выкрикивая оскорбления мне в лицо, сбиваются в толпу, преграждая проход вглубь коридора.
- Уймитесь, грешники! - Кричу, пытаясь достучаться до их душ: - Преступление ваше велико, но милостив Он и...
Короткая вспышка откуда-то из-за их спин и на моей груди появляется светлое пятно раскалённого метала. Что же... Вы сами этого хотели!
Отшатываюсь назад, словно в ужасе от произошедшего, а когда толпа взрывается торжествующими воплями, резко замираю, наводя на бывших гвардейцев стволы выброшенного из-за спины огнемёта.
- И если чадо твоё, не слушает тебя, - под моими пальцами, щёлкают переключатели выводя привычную слуху инквизитора дробь: - И слово отеческое не помогает, - тело огнемёта охватывает мелкая дрожь выходящих на рабочий режим насосов: - То накажи его, сердце своё гневом не очерняя!
ШШШВАахх!
Квадратное, с закруглёнными краями, тело моего оружия дёргается словно подсечённая рыбаком рыба и я, словно вываживая её на берег, вожу спаренными стволами, заливая слитно взвывшую в ужасе толпу, потоками священного огня!
- Прощаю вас, ибо не ведаете, что творите! Ныне же! Души ваши, очищенные и безгрешные, - на моей груди вспыхивают новые ожоги попаданий, заставляя меня сместиться в сторону: - И безгрешные! Предстанут перед милостивым Им! - Засекаю, где засели упорствующие в ереси своей стрелки: - Да будет норов ваш кроток, когда Он взор свой ласковый, - Немного приподнимаю стволы и кнопка под моим большим пальцем упруго сжимается.
Толчок - шар огня взмывает к потолку, чтобы мгновения спустя окутать своей яростью засевших за бочками грешников: - Взор свой ласковый, на вас обратит!
Крики быстро затихают - не в силах плоть, прикрытая лёгкими жилетами флак-брони, противостоять жару очищения. Против него бессильна даже защита космодесанта, что тут о простой пехоте говорить?
Обхожу почерневшие, ставшие похожими на головешки тела, спеша подарить милость смерти тем, кого очищение не полностью принял. Таких не находится - слишком плотно стояли, слишком мало места было у грешников, пытавшихся бегством своим радость свидания с Ним отсрочить.
Опускаюсь на колени, пристроив огнемёт рядом - тела, воздаяния за грехи свои получившие, вину свою искупили и сейчас самое время напутствовать души, к Нему летящие.
- Прими их милостиво, Отче, - сложив ладони шепчу слова напутственной молитвы, той, одной из первых, которой учат нас, призвав на службу сию: - Грешили они, но Именем твоим очистились и невинные в наготе своей, спешат к стопам твоим припасть, спасения ища, ныне безгрешными став.
Путь, который мне предстоит пройти, прежде чем я окажусь подле отсека-каюты, где забаррикадировался ротный псионик, не так уж и велик.
Прямой коридор, тот самый, с затемнённым концом, тянулся всего на пол сотни метров, оканчиваясь точно такой же площадкой, что и перед лифтом.
От неё шёл новый коридор, раза в два короче первого и упиравшийся в усиленные двери, за которыми располагались казармы - отсек, выделенный мятежному взводу для проживания. Его прямоугольное тело, в дальней от входа части, имело три небольших отделения, в которых расположились старшие офицеры, командир и столь нужный мне специалист.
