Фреон - Клочков Сергей Александрович "settar" (прочитать книгу .TXT) 📗
— А где он теперь? — интересно мне вдруг стало. Может, и доведётся когда встретиться. Случаются иногда в Зоне узкие тропинки, не разойдёшься…
— Ну, этого не знаю. Тип он гнилой оказался, косяков много нацеплял, наш главный и выпер его из «Свободы». Вроде в одиночки подался, а там не в курсе.
— Ясно. Ну, ты первый дежурить будешь? — Я поднялся, закрыл скрипнувшую дверь, так как вечерняя промозглость Зоны уже начала просачиваться в вагончик, а сейчас начало осени, ночи холодные. «Кольчуга», конечно, греет нормально, не простынешь, а вот Фельдшер в своём камуфляжном комбинезоне вполне может простудиться… и так уже ноги промочил. Предлагал я ему костюм сменить, ну или хотя бы нашивки спороть на время — так нет, упёрся. Идейный попался «фримен», а мне размышляй теперь, что будет, ежели на группу «Долга» набредём. Перемирие — перемирием, а не уверен я на все сто, что «долганы», если встретят, с миром отпустят. Скорее всего — положат всю нашу компанию. Места дикие, глухие, мало ли, отчего пропадают люди… кстати, насчёт перемирий..
— Слушай, Фельдшер… слыхал я краем уха, что у вас недавно мир был с «Монолитом». Это как?
— Ух… была такая тема. — «Свободовец» кашлянул почти недовольно. — И вспоминать не особо хочется.
— Ну а всё-таки?
— Как-то «долги» крепко «монолитовцам» всыпали… отбили в Красном лесу крупный пункт на тамошней «палестинке», взяли много добра… у фанатиков, ты же знаешь, снабжение просто блеск… стволы отличные, патроны, жратва — всё на высшем уровне. А вот с людьми в последнее время — беда. Вот и заявились, блин… пятеро рядовых полузомби и шестой вполне себе нормальный, на голову здоровый мужик. Правда, как потом оказалось, это он только на вид был здоровый. Вышли, чтоб наши дозорные их заметили, оружие демонстративно покидали на землю, даже ножи, и, руки подняв, медленно так к нашей базе потопали. Я тогда на Армейских складах был, вахту держал, сам всё видел. С главным связались, он говорит — не стреляйте пока, но под прицелом держите. Так и сделали. И что меня удивило… пять стволов этому парламентёру в морду смотрят, пальцы на спусковых крючках дрожат, а он не просто спокоен — безмятежен. Улыбка такая чуть отрешённая, чуть ли не светится… реально, счастье у мужика в глазах такое, что даже страшно. Ну, сказали мы, типа, стой, а то стреляем. Остановился, вздохнул, обратился к своим: «Остановимся здесь, братья», и только потом к нам: «Я желаю говорить с вашим начальником или его заместителем». Наш дал добро… обыскали мы их, а то мало ли, бомбу пронесут или отраву какую… и только сказать хотели, чтоб он проходил, а свита оставалась, так он кивнул, словно услышал, обернулся: «Братья, подождите меня здесь». И смотрит на нас реально как на детей неразумных — так снисходительно и без злости. И… веришь, сочувствие во взгляде было. Он жалел нас, прикинь! Офигеть… ладно. Прошёл он и о чём-то там говорил с начальством, дословно не в курсе. Я свиту этого «монолитовца» сторожил. Те пятеро спокойно на асфальт кружком сели, по-турецки ноги подогнули и забубнили вполголоса, стали чуть раскачиваться. На нас — ноль внимания. Шлемы только сняли… и узнал я среди них Осота, бывшего кореша своего. С трудом, но узнал… лицо его точно, но глаза… знаешь, как у младенца взгляд бывает? Светлый и бессмысленный? Когда такое у взрослого увидишь, не по себе делается… я ему: «Осот, ты ли это?» — а он даже не обернулся.
Поговорили они быстро, и «монолитовцы» сразу ушли, а главный приказал пять ударных групп сформировать и подготовиться. Нас «Долг» крепко побил тогда, кусок территории отхватил и готовился к новому налёту… а мы уже сильно обескровлены были, и сами б не справились. А тут… в общем, был неплохой шанс. И дождались этого самого шанса… на границе с «Ростком» сперва «Монолит» на сохатых налетел, и, когда те в бой втянулись, мы с флангов добавили… поверь, таких красивых люлей «должары» ещё не отхватывали, до сих пор им, наверное, икается. Ну а как совместно всыпали «долгам», так и разбежались, словно и не было никогда такого договора. Зато теперь «Долг» вспоминает это и всем трындит, что «Свобода» фанатикам продалась. Не было у нас дружбы с этими. Просто временный совместный интерес, а так война не прекращается. Фанатики, что с них взять…
Фельдшер помолчал.
— Веришь, злой я на сохатых. Руками глотки бы давил за наших ребят… но, если бы войнушка эта кончилась, если б знал я, что «должары» стрелять в нас больше не станут, забыл бы. Реально забыл всю злость, постарался бы по крайней мере точно. Паршиво это, брат, когда человек в человека стреляет. Очень паршиво. Зона теперь здоровенная, чего делить, спрашивается… артов и аномалий на всех хватит.
— Это ты верно заметил. — Я достал банку «фасоли с говядиной» из научного сухпайка, срезал крышку и начал размешивать содержимое пластиковой вилкой: консервы эти вкусные, но не люблю я, когда мясо и бобы в банке отдельными кусками лежат. Фельдшер принялся за тушёнку. — Но… шёл бы тогда в одиночки. Вот это реальная свобода, ничего никому не должен, живи, как хочешь. — Я подчистил кусочком хлеба дно банки. — Вы все вроде за свою волю выступаете, а в группировке состоите. Мне это непонятно, если честно.
Фельдшер не ответил. Просто улёгся на ворох лежалого, спрессованного тряпья и засопел. Ладно, пусть его… посидим полночи, посторожим. Тем более плохо я стал засыпать после того самого известия, что на Свалке получил.
Как-то странно всё это… дурной сон, затянувшийся, навязчивый кошмар с медицинским запахом, больничными коридорами в холодной, синей краске, белые палаты, врачи, стыдливо отводящие взгляд, и врачи равнодушно-циничные. Да, восемьдесят тысяч долларов. Болезнь запущенная, куда вы раньше смотрели, а ещё отец! В Германии это умеют лечить… у нас нет таких специалистов и материальной базы… извините, не можем помочь… поддерживающая терапия… простите, посетителям пока нельзя…
И в продолжение ещё один неуютный, колючий бред… и пахнет уже дорогой кожей кабинетов, какие-то пошлые коврики под ногами… приёмные дни… что у вас за проблема?.. восемьдесят тысяч?.. простите, нет… нет, столько не соберём… да, мы всё понимаем, да, это очень печально, но поймите… мы бюджетная организация… попробуйте через газеты…
Я её даже не узнал. Это была не она совсем… худенькое серое создание с запавшим ртом, тёмные веки. Я даже говорил им в морге, что они что-то напутали, и санитар странно смотрел на меня, быстрыми затяжками докуривая вонючую сигарету. Я ничего не понимал… никого не узнавал… странные люди, непонятные взгляды. Кружева, чем-то похожие на белую пену, в длинном красном ящике. Лето, жарища, много деревьев вокруг, а под ногами — прямоугольная яма, глина сухими жёлтыми комьями, да, тогда была сушь… что-то говорят, шепчутся: «А его-то бывшая даже не приехала с дочкой попрощаться. Вот ведь гадина».
Ни мыслей у меня, ни слёз, ничего, только бездонная, сосущая пустота внутри и всё то же ощущение дурного сна, не прекращающегося с наступлением утра. И два тёмно-зелёных пластмассовых венка лежат на горке — один от школы, другой от местных чиновников.
«А его-то бывшая даже не приехала с дочкой попрощаться. Вот ведь гадина».
И только через четыре дня до меня дошло, что на самом деле случилось, и я как-то вдруг проснулся от того непрекращающегося кошмара. Невыносимо горько подступило к горлу, мир почернел вокруг, а ещё через неделю чёрное горе превратилось в жгучую ненависть. Ненависть шепнула мне, и достал я из сейфа охотничий билет, ружьё и патронташ — всё, что оставалось у меня от прошлой, фермерской жизни, и всё, что требовалось в жизни нынешней. Оружие почистил, разобрал, зачехлил. И ненависть повела меня по предрассветной серой мгле до утренней электрички на Москву, а после пересадки — в один элитный коттеджный посёлок.
Отправлял я письма и телеграммы… или без ответа, или отписывалась «У меня своя жизнь, отстань. Денег Василий соберёт. Жди перевода».
