Роботы апокалипсиса - Уилсон Дэниел (серия книг .TXT) 📗
— Снова дома, снова дома, тирлим-бом-бом, — шепчу я.
На пассажирском сиденье Нолан спит на коленях у Матильды, положив голову на ее тощее плечо. Глаза Матильды открыты, лицо застыло — сильный, суровый ангел с копной темных волос. То, как она разглядывает двор, меня пугает.
Я тоже кое-что замечаю. На лужайке следы шин. Дверь-ширма распахнута и раскачивается на ветру. Гараж пуст. Свет в доме не горит. Деревянный забор частично повален.
— Будь смелой, радость моя, — говорю я.
Матильда делает так, как ей велено — впивается в страх зубами, сжимая их так, что он не может пошевелиться. Она стискивает мою руку, а другой рукой крепко прижимает к себе крошечное тельце Нолана. Когда расщепленная деревянная дверь со скрипом отворяется, Матильда не отводит взгляд, не закрывает глаза и даже не моргает. Я знаю: моя малышка будет смелой.
Что бы ни ждало нас за этой дверью.
О Лоре Перес и ее родных не было слышно почти год. В следующий раз они появляются в хронике уже как заключенные лагеря принудительного труда в Скарсдейле, пригороде Нью-Йорка.
Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217
4
Серая Лошадь
«На территории Индейской нации Скакал я на пони по резервации, Ах, Оклахома — родина моя».
Вуди и Джек Гатри, ок. 1944 г.
Час ноль
Полицейский Лонни Уэйн Блантон, находившийся под видеонаблюдением, рассказал это молодому солдату, которого встретил на территории народа оседжей в центральной части штата Оклахома. Если бы не героические действия Лонни Уэйна во время часа ноль, людям, возможно, не удалось бы организовать Сопротивление — по крайней мере в Северной Америке.
Кормак Уоллес, ВИ: АСЛ, 217
Я все думал про машины — с тех самых пор, как поговорил с парнишкой о том, что произошло с ним и его приятелем в магазине мороженого. Жуткое дело.
Конечно, я всегда считал, что мужчина не должен ходить с «хвостом». Но после того случая я глядел в обе гляделки, это точно.
Три месяца спустя все машины в городе спятили. Мы с Бадом Косби сидим в кафе «Желудь». Бад вещает про свою внучку, которая получила какую-то «пристыжную международную премию», как он это называет. Вдруг с улицы доносятся вопли. Я осторожный, остаюсь на месте, а Бад подбегает к окну и, протерев грязное стекло, выглядывает наружу, уперев подагрические руки в колени. Секунду спустя Бадов «кадиллак» влетает в кафе через витрину — словно олень через лобовое стекло, когда ты делаешь девяносто миль в час по ночной трассе. Во все стороны летят осколки стекла и металла. В ушах звон: секунду спустя я понимаю, что Ронда, официантка, которая стоит тут же с кувшином воды в руках, орет что есть мочи.
Через новую дыру в стене я смотрю, как «скорая», мчащая по середине дороги, сбиваеткакого-то беднягу, который пытался ее остановить, и едет дальше. Бад лежит под «кадиллаком» в растекающейся луже крови.
Я удираю через черный ход и бегу в лес. В лесу ничего не происходит — там тихо, как и всегда. Это ненадолго, но сейчас там достаточно безопасно, чтобы пятидесятипятилетний человек в окровавленных ковбойских сапогах мог добраться до дома.
Мой дом чуть в стороне от магистрали, ведущей к Поуни. Я захожу внутрь, наливаю себе кружку холодного кофе и сажусь на крылечке. В бинокль видно, что машин на трассе почти нет. Затем по шоссе проносится колонна: десять машин, едут одна за другой, всего в нескольких дюймах друг от друга на максимальной скорости. В кабинах — никого; роботы добираются от одной точки до другой так быстро, как это возможно.
За шоссе, на участке соседа стоит комбайн. В нем никого нет, но от работающего двигателя распространяются волны теплого воздуха.
Я включаю полицейскую рацию, она молчит. Телефон отказывается сотрудничать, и электричество официально покинуло здание, так что дом обогревают только угли в дровяной печи. Сосед живет в миле отсюда, так что сейчас я чувствую себя чертовски одиноким.
А мое крыльцо кажется таким же безопасным, как пончик с шоколадной глазурью на муравейнике.
Поэтому я не мешкаю: кладу в пакет бутерброд с вареной колбасой, маринованный огурец, беру термос с холодным сладким чаем. Затем иду в гараж, где уже два года собирает пыль кроссовый мотоцикл «Хонда-350» — с тех самых пор, как мой сын завербовался в армию. Нет, Пол не на фронте — он переводчик, работает языком. Умный парнишка, не то что его папаша.
Учитывая сложившиеся обстоятельства, я — впервые за всю жизнь — рад, что Пола нет дома. Он — мой единственный сын, кровиночка, понимаешь? А рисковать всем, что у тебя есть, — это глупо. И все же, где бы он ни был, я надеюсь, что у него есть пушка. Стрелять-то он умеет — я сам его учил.
На то, чтобы завести мотоцикл, уходит не меньше минуты — а затем я чуть было не отправляюсь на тот свет из-за того, что не обратил внимания на свою самую большую машину.
Ну да, мой полицейский автомобиль, неблагодарная скотина, пытается меня задавить, и, черт побери, у него это почти получается. Какое счастье, что в свое время я выложил лишнюю сотню баксов за ящик для инструментов, сделанный из прочной стали. Правда, ему уже конец — в него въехал передок полицейской машины мощностью двести пятьдесят лошадиных сил. А я стою в узеньком двухфутовом зазоре между стеной и проклятым автомобилем-убийцей.
Машина пытается дать задний ход; визг шин по бетонному полу похож на ржание испуганных лошадей. Достав револьвер, я подхожу к двери водителя и всаживаю пару пуль в старый бортовой компьютер.
Я убил свой патрульный автомобиль. Невероятно, да?
Я — полицейский, но помочь людям я не в силах. И похоже, что правительство Соединенных Штатов, которому я регулярно плачу налоги и которое взамен обеспечивает меня полезной штукой под названием «цивилизация», реально подставило меня в тяжелый час.
К счастью, я принадлежу к еще одному государству — к тому, которое не заставляет меня платить налоги. У него есть полиция, тюрьма, больница, ветровая электростанция и несколько церквей, а также лесничие, юристы, инженеры, чиновники и огромное казино, где мне так и не довелось побывать. Второе государство, страна оседжей, находится милях в двадцати от моего дома, в местечке под названием Серая Лошадь — родине всех оседжей.
Если хочешь дать имя ребенку, жениться и так далее — ты идешь в Серую Лошадь, в Ко-ва-хос-ца. Властью, данной мне народом оседжей Оклахомы, объявляю вас мужем и женой, как говорят в определенных случаях. Если в твоих жилах течет кровь оседжей, то однажды ты пойдешь по одинокому, петляющему проселку под названием «дорога местного значения Е-0320». Правительство Соединенных Штатов выбрало это имя и нанесло его на карту, но проселок ведет в наши владения — в Серую Лошадь.
