Опрокинутый купол - Буянов Николай (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
– В прошлый раз вы сказали, что я слишком монументален, – не менее раздраженно отозвался «князь».
– Так найдите середину. Диночка, поправь костюм. Яков Арнольдович, ради бога, сделайте что-нибудь с лампой. Она полыхает, как прожектор, а должна гореть неровно, мерцающе… Где Баталова, черт возьми?
– Они вдохновляются-с, – буркнула Машенька Куггель. – По полю на лошади шкандыбают. В образ входят-с.
– Я ей устрою образ. Перерыв на две минуты, и будем переснимать.
Мохов, помощник режиссера, поднял глаза на потолок, что-то мысленно подсчитал и изрек:
– Это был шестой дубль. Следующий будет седьмой. Думаешь, Карантай простит такое расточительство?
– Ох, не напоминай, – поморщился Глеб, как от зубной боли. И наконец снизошел до меня: – О, привет, Борь. Какими судьбами? Знаешь, я сейчас занят…
– Сделаешь перерыв. Господа артисты пока, как это… в образ войдут.
Он хотел возразить, но, видимо, мой категоричный тон его смутил. Он пожал плечами и кивнул на выход из павильона: пойдем, мол, перекурим.
…Он так и не закурил. Помял сигарету в длинных музыкальных пальцах и сунул назад в карман.
– Бронцев умер? – Глеб, казалось, силился осознать смысл произнесенного, но тщетно. – Сердце?
– Почему сердце?
– Он частенько хватался за грудь во время сеанса. А кстати, откуда ты узнал…
– Из видеозаписи.
Увидев недоумение на лице братца, я пояснил:
– Марк записывал некоторых своих пациентов на магнитофон.
– Некоторых?
– Возможно, тех, кого он считал самыми интересными. Клинически, я имею в виду.
– Я ничего такого не заметил.
– Камера была спрятана на стеллаже с книгами.
– Бог мой, зачем?
– Это я и стараюсь выяснить. Первая версия – та, что бросается в глаза, – шантаж. Например, он мог «прихватить» кого-то на неких роковых тайнах.
– Только не меня, – покачал головой Глеб. – У меня ни одной тайны…
– Но ведь кто-то пытался тебя убить, – перебил я. – Глебушка, это очень серьезно!
– Да перестань! Ну, почудилась какая-то чертовщина. Я возвращался со съемки, было темно, я умаялся, как собака.
– Ты забыл, кто я по профессии? – раздраженно спросил я. – Ты пошел с этой «чертовщиной» к экстрасенсу, а это уже говорит о многом. И, главное, я видел твое лицо на кассете, слышал голос… Глеб, не обманывай меня.
Он осторожно поднял глаза, и меня вдруг пронзила острая жалость. Глаза были словно больные – покрасневшие, влажные… То, что я принимал за муки творчества (мне совершенно недоступные – я в нашей семейке самый ярый прагматик) или просто за следы хронического недосыпания, обернулось страхом… Самой настоящей пыткой страхом, когда он не отпускает ни на минуту в течение многих дней и ночей. Впрочем, дни еще как-то заняты, и пыточная машина ненадолго дает сбой (отсюда Глебово «горение» на работе, стремление сосредоточиться на чем-то постороннем).
– В конце концов, почему ты не пришел ко мне?
– Потому как раз, что ты прагматик, – безжалостно ответил он, будто прочитав мои мысли. – Ты бы просто мне не поверил.
– Хорошо, предположим, я верю. Ты упоминал шоссе, участок возле автозаправочной станции…
– Да, – задумчиво проговорил Глеб. – Там это все и случилось.
Заканчивался очередной съемочный день – не особенно удачный, полный лишней суеты и бестолковых метаний между проблемами творческими и административно-приказными, которые, по идее, должны лежать на плечах ассистентов и помощника. Машенька снова поцапалась с Ольгой Баталовой, пришлось насильно разводить покрытых пылью и славой дам по углам ринга. Отсняли несколько второстепенных эпизодов – дай бог, если хоть половина из них войдет в общий метраж и не сократится при монтаже…
Домой двинулись уже затемно, часу в одиннадцатом вечера – фиолетовое небо давно стало черным, и желтый свет фар сделался плотным, как апельсиновое желе. Редкие, словно потерявшиеся в этом мире снежинки лениво кружились в бесконечном хороводе, черное шоссе с черными елями по бокам летело навстречу… Он вел машину, что называется, двумя пальцами, с великолепной уверенностью профессионала (на самом деле с безрассудной лихостью махрового дилетанта, поправлял внутренний голос, ехидно напоминая о двух дырках в штрафном талоне). Впрочем, пустая дорога, пусть и слегка влажная, неприятностей не сулила.
– Тебя никто не обогнал? – переспросил я. Глеб равнодушно пожал плечами.
– Не заметил. Настроение было… Ну, ты понимаешь: когда не ждешь от жизни сюрпризов. Ни машин, ни огней, поселок будто вымер, тишина и тьма…
Он лениво покрутил ручку приемника, пытаясь поймать хорошую эстраду. На всех каналах стояло гробовое молчание, лишь на одной частоте, еле пробиваясь сквозь эфирные шорохи, заупокойный голос объявил: «Переходящее звание „Секс-символ России“ в этом году по единодушному мнению компетентного жюри завоевала Ирина Веригова, в недалеком прошлом – мисс „Ноябрь-97“. Наш специальный корреспондент взял интер…» И – пропал. Подумав о севших батарейках, он вздохнул и перевел взгляд на шоссе.
И увидел ЭТО…
В первый миг мелькнула несуразная мысль: он ошибся дорогой, описал круг и вернулся на съемочную площадку. Только там возможен такой сумасшедший дом. Поперек шоссе, метрах в двадцати впереди, держа идеальный, в линеечку, строй, неподвижно стояли три всадника. Абсурдность ситуации была таковой, что он даже не попытался как-то отреагировать – только разглядывал их со спокойным любопытством, подмечая детали: доброй ковки кольчуги и тяжелые нагрудные брони в желтых отсветах автомобильных фар, шлемы с опущенными забралами, длинные копья, предназначенные для конного боя…
Это показалось забавным. Но прошел миг, и фигуры вдруг утратили неподвижность. Один из всадников вытянул из-за спины тускло блеснувший меч, и по его команде три сильных боевых коня взяли с места в галоп, одним мощным движением. Два копья опустились одновременно, целя в лобовое стекло, прямо в лицо водителя. Он мог бы поклясться, что, несмотря на расстояние, видит пар, вырывающийся из лошадиных ноздрей, и слышит отчаянный, безумный крик воина, с улыбкой идущего на верную смерть… Пусть боковые стекла были закрыты, отделяя салон от внешних звуков и холодного ветра, пусть опущенные забрала хоронили крики под глухими шлемами… Он услышал их и завизжал сам, лихорадочно выкручивая руль и шаря ногой в поисках педали тормоза. Фары метнулись в сторону, высветили кювет и стволы сосен у обочины. Машину развернуло, взвизгнули шины, и две лошади с налета врезались грудью в капот и дверцу со стороны пассажира.
Всадники разом вылетели из седел. Один ударился о крышу машины и сполз вниз, оставив алый потек на боковом стекле. Второй, с треском сломав копье, распластался на дороге, точно сломанная ребенком кукла. Третий…
«Сегодня мэр города торжественно перерезал ленточку нового здания городской администрации. Это строительство было приурочено к семиде…»
Толчком распахнув дверцу, Глеб кубарем выкатился наружу. Будет здоровая вмятина на кузове, подумалось некстати, как о чем-то важном. Борька голову оторвет.
Огромный конь вырос над ним из мрака, точно из преисподней, и встал на дыбы. Злобное ржание ударило по ушам, в руке третьего всадника сверкнул занесенный над головой клинок…
– Откуда взялся пистолет? – спросил я.
– Купил в прошлом году. Даже сам не знаю зачем.
– И все время возил с собой?
– Ну да, в «бардачке», где техпаспорт. Сам знаешь, как сейчас на дорогах.
– А где приобрел? Не в «Эгиде-сервис»? (вспомнился «вальтер», из которого был застрелен ведун).
– Нет, это еще в Москве.
– Марка?
– «Макаров», девять миллиметров, – не задумываясь, ответил брат.
Пистолет лежал в «бардачке». Как он очутился в руках (в боевом положении: предохранитель спущен, затворная рама передернута), Глеб не помнил. Должно быть, рванул в полубеспамятстве – несколько секунд словно бы выпали из общего временного потока. Он не помнил даже, как нажал на курок. Всадник дернулся, меч выпал из ладони, лошадь – уже без седока – испуганно шарахнулась в сторону. Глеб бросил взгляд – человек лежал без движений, откинув голову назад и обнажив развороченный пулей кадык.
