Битва Деревьев - Новак Илья (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
Когда оллам замолчал, Септанта еще несколько мгновений глядел на него, затем вновь опустил голову, уставившись на свои колени. И тогда Брислан заключил:
– Что ж, ритуал начнется вскоре, и сын отступника будет предан паутине. Я полагаю, дикарь спасет всех нас от мертвого войска Вечного… поглядим, спасет ли дикаря вера его мертвого отца.
Долгое время Эльханту казалось, что зрение его помутилось от усталости и ран, но нет – три дерева, растущие вокруг обрамленного камнями колодца, и вправду были плохо различимы, будто окутаны темно-зеленой дымкой. Приземистый дуб с очень широкой кроной, стройный высокий орешник и ольха пребывали словно где-то в ином месте, здесь же находилось лишь их отражение, подернутая рябью картина, какую можно увидеть, склонившись над лесным озером.
Септанта сидел в той же позе, а вокруг ничего не менялось. Иногда проходили молчаливые сыны омелы; ярко горели три костра, хотя он не видел, чтобы кто-то подбрасывал в них хворост. На другом конце поляны возникла Поэми, и тут же чья-то рука схватила эллиан и утащила обратно во тьму, что залегла между обступившими круг земли деревьями. Через какое-то время появились два нестарых друида с темными бородами; один принялся объяснять другому, водя кончиком серпа по телу и голове пленника, с придыханием, нараспев произнося слова:
– Кости, без сомнения, привлекут Вечного. Они скрепляют, они – вместилище магии… Хотя какая магия в этом, с позволения сказать, кедре? Но все же они – камни, внутренние отроги и глубинная основа того, что покрывает их, то есть плоти, придающей телу форму, создающей внешний образ этого дикаря. Понимаешь ли ты меня, Гадеон? Плоть – мягкая земля, а кости – камни под ней, ну а кожа, что ощущает дуновение ветра, тепло или холод, радуется солнцу и ежится на морозе… Кожа и власа… – Друид, наклонившись, провел мягкими пальцами по груди Септанты, задержав ладонь на плече, выпрямился. – Власа и кожа – растения, трава, деревья и кусты. Ну а кровь, которую, без сомнения, захочет испить Мадред, кровь – это река жизни, влага, питающая и камни, и землю, и растения, способная разливаться и замерзать, быть горячей и холодной, в зависимости от одолевающих нас чувств, вскипать, застить глаза, бурлить… Еще есть дыхание – это дух, это ветер, это воздух, это душа! Ну а разум? Вот любопытная материя, Гадеон! Знаешь ли ты, чем является он? Колодцы, котлы! Котел Мудрости, вместилище конопляной настойки и колдовских веществ, варево мыслей, кипение чувств… Хотя, конечно, у кого мудрость, а у кого и… Разум – колодец, туннель, ведущий во тьму подземелий нижнего Туата либо к свету небес Туата верхнего! Разум особливо вдохновляет меня, дружище Гадеон, ведь он – Луна, та, единственная, что светит нам во мраке ночи. Есть еще всякие незначительности, которые также привлекут Вечного, но, конечно, уже в степени меньшей. Лицо – зеркало, отражающее личность, ее доблесть либо слабость, оно – Солнце на более существенной части, голове, которая, конечно же, является Небом, а глаза – звезды на нем… О дружище Гадеон, я вдохновлен, без помощи танца и песнопений прошел через тен лад, от дихтала до кеннаба, миновал и имас форошну, и осиян теперь несказанной дуилэ! Дух мой вознесся, Гадеон, а плоть взъерошилась, подобно легкой ветке на сильном ветру! Великолепное тело, Гадеон, ты видишь, какая прекрасная жертва… Вечный будет доволен, благостен к нам, и я тоже благостен, тоже рад сейчас, пойдем, пойдем быстрее, ведь до ритуала осталось недолго… – С этими словами друид, обхватив за плечи второго, который, в свою очередь, обхватил его, увел Гадеона за деревья.
Вскоре появились еще трое сынов омелы, каждый встал возле костра и широким движением сыпанул в него пригоршню чего-то, что достал из мешочка на поясе. Затрещало, посыпались зеленые искры. Конопляный запах пополз во все стороны, и вслед за ним из костров шагнули неясные фигуры: полузвериные, они прошли, пританцовывая, через поляну и скрылись между деревьями.
Потом Септанта заснул – или впал в забытье, полное темно-зеленого марева, того самого, что окружало три дерева на середине поляны; очнулся же оттого, что музыка стала громче, и зазвучали слова:
…Зайцем, бегущим в траве, Я был травою под ним. Я был лососем в воде, Я был водою вокруг. Орлом был в небесах, Был облаками и небом, Был пшеницы зерном, Был перегноем и дерном. Три Туата, три Сферы: Корни Его, Ствол Его, Крона Его…
Голос, как вскоре стало ясно, принадлежал Брислану, но теперь оллам преобразился – облаченный в белоснежный хитон с огромными, расширяющимися книзу рукавами, он появился слева, и ветвь на его груди горела золотом. Большой серп был в одной руке, клубок омелы – в другой. Медленно и торжественно, чуть покачиваясь в ритме льющейся со всех сторон музыки, оллам прошествовал через поляну, к трем деревьям, низко поклонился перед ними. Появились шестеро друидов, одетых не так ослепительно, и каждый сжимал посох, на котором светилась серебряным светом ветвь ольхи, бузины или рябины, или побег винограда. Вслед за олламом друиды поклонились деревьям, затем, танцуя, начали отступать в разные стороны. Голос пел:
– Ты в средоточии Мира, Ты стоишь на Земле, Море плещется рядом, Небо лежит над тобой.
Густой дух конопли наполнял Корневище, как бурлящий дурманный отвар наполняет деревянный горшок. Музыка звучала все громче, и теперь Эльхант разглядел, что под окружающими поляну деревьями плотными рядами стоят сыны омелы с дудами, трещотками, колокольчиками и маленькими круглыми барабанами в руках. На груди каждого висел деревянный медальон: крест в круге, а на груди оллама, когда он обернулся, стал виден другой, железный, – треугольник и глаз в его центре. Глаз этот, оставаясь неживым – лишь куском размягченного жаром, а после выкованного в нужную форму металла, – был одновременно и жив, какая-то сущность смотрела из него… Вернее, глаз принадлежал кому-то огромному, странному и необъяснимому, словно приникшему к дырке в стене и глядевшему сквозь нее в мир деревьев.
Звуки инструментов стали еще громче. Как если бы где-то во влажной глубине Корневища разошлась, раздалась мшистая расселина, и через нее музыка влилась на поляну медленным широким потоком. Он состоял из мутно-зеленой и словно бархатистой мягкой воды, полной листьев, веток, сучьев и клочьев мха – пахучая жижа древесных волокон, стеблей травы, размягченных корней, измочаленных обломков коры. Густая и теплая, музыка свивалась из множества ручьев-мелодий, звучащих в полном диссонансе друг с другом – и невероятным образом сплетавшихся в единую гармонию.
– В темноте Великой Пустоши жил Мадред.
Это сказал голос, донесшийся со стороны Брислана, хотя губы того не шевелились. Оллам шел к Эльханту, друиды под деревьями танцевали, и музыка лилась вяло, но мощно, завораживающе.
– Не было тогда времени – ничего не было.
Брислан приближался, покачивая серпом, а темно-зеленые мелодии обтекали его, словно разлившаяся в половодье река – одиноко стоящее дерево. Оллам двигался – и оставался на месте, он переставлял ноги – но не шел, а плыл. Друиды играли… хотя не они творили музыку, она проскальзывала мимо них, как вода мимо торчащих из реки валунов, что разделяли ее на будто бы отдельные, но текущие в общем потоке струи, завивали бурлящими воронками, покрывая пеной созвучий и лопающимися пузырями аккордов. Музыка стала всем, она сокрыла другие стихии, погасив огонь, залив твердь, заполнив воздух. Инструменты не создавали ее, но лишь придавали форму, словно зубило и нож резчика, вырезающего необъятную статую из огромной древней коряги. Сыны омелы качались, закрыв глаза, не прекращая играть, кружились под деревьями; музыка билась вокруг, захлестывая берега мира, и вдруг Эльхант Гай Септанта заметил то, чего не заметил более ни один из находившихся здесь, услышал не услышанное никем: в фантастически сложную композицию вплелся новый, чужеродный мотив.
Он пришел извне и звучал не так. И он имел вид: на краю поляны слезящиеся глаза агача различили сгустившийся из звуков и отголосков силуэт древнего старца. Фигура мерцала стуком барабана, прозрачные хлопья звона колокольчиков отделялись от нее, трепеща, падали на землю. Старик напоминал друида, но был чужаком. Прозрачный силуэт замер, чуть покачиваясь над землей. Струйка посвиста дудки отделилась от него, свилась кольцом и растаяла. Затарахтела трещотка – это голова повернулась – он разглядывал поляну, затем кивнул Эльханту. Агач моргнул… видение исчезло вместе с мелодией, ненадолго нарушившей общую гармонию.
