Сироты - Бюттнер Роберт (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Я кивнул.
— И расписание всегда вывешивают на шесть недель вперед. — Она ткнула в экран. — А здесь я вижу только четыре недели.
Я пожал плечами.
— Может, расписание меняют.
— Не нравится мне это.
— Тебе вообще перемены не нравятся.
Она наморщила нос, отвела взгляд от экрана и потянулась.
— Расскажи мне лучше про своего приятеля-ракетчика, как его там…
Как его там? Да что же за эпидемия забывчивости сегодня пошла? У Пигалицы память не хуже, чем у Мецгера.
Я выдержал паузу.
— Тебе нравится Мецгер?
— Я просто думаю, у него интересная работа.
— А мне-то показалось, что дай тебе волю, ты сорвала бы с него рубашку и лизала бы ему грудь, как эскимо.
Она залилась краской.
Батюшки! Мецгер и Пигалица втюрились друг в друга! Во я повеселюсь! Я облизнул пересохшие губы.
— Он мне сегодня звонил.
Она встрепенулась, потом спохватилась, но я уже заметил.
— Сказал, может достать пропуска на эти выходные. И квартиру. Я думал, вряд ли ты присоединишься.
Она изучала носок ботинка.
— Может, и присоединюсь. Я бы не прочь с ним… — она покраснела еще гуще и быстро добавила, — …пообщаться.
Я осклабился.
— Пигалица Мецгер, что за имя! Ты уже тренируешься его писать? Твоих свекра со свекровью будут звать Тед и Банни.
Она кинула в меня подушкой.
Никто из нас троих так и не увидел больше квартиру в Аспене. Следующим утром в шесть часов двадцать минут по местному времени, на Денвер упал снаряд. По добытым Мецгером пропускам мы выбрались на поминальную службу по его родителям.
27
— Тони, ты достал рецепт персикового пунша?
В углу конференц-зала я осторожно переместил свой вес на другую ногу, продолжая слушать, как генерал Кобб ведет штабное совещание.
Две недели прошли с того дня, как слизни убили родителей Мецгера вместе с остальным населением Денвера. Судья Марч тогда был за городом, ненадолго приютившая меня семья Райанов тоже. Они выжили.
Тем временем подготовка войск продолжалась. Начались распределения. Нас с Пигалицей окончательно причислили к отделению личной охраны командования в штабном батальоне, обязав поочередно присутствовать на заседаниях штаба. На случай, если вдруг шальной слизень захочет заколоть ножом генерала.
Я, хоть и был не более чем настенным украшением, с интересом слушал, как проходят заседания.
Генерал Кобб ждал ответа от заведующего снабжением.
— Так точно, сэр! Разослал всем нашим поварам.
— Вкусней пунша я не пробовал.
На гражданке (казалось, миллион лет с тех пор прошло) я бы подумал, что тратить время штаба на обсуждение десертов — безумие. Но еще Наполеон (а уж он-то кое-что знал про солдат) как-то изрек, что армия марширует на животе.
Генерал Кобб вдруг повернулся ко мне.
— Что скажешь, Джейсон?
— Сэр? — Я вытянулся, и адреналин помчался по жилам. Генерал Кобб знал по имени каждого из десяти тысяч солдат. По крайней мере, так среди нас поговаривали.
— Хорош пунш?
— Лучше ветчины с лимской фасолью, сэр!
— Постой, откуда тебе знать про ветчину с лимской фасолью, сынок?
— Мы получали боевые пайки на основной подготовке, сэр!
— Ты смотри! И ведь не убили они нас, а?
— Пока нет, сэр!
Командующий экспедиционными войсками крякнул, повернулся и продолжил спасать человечество. Он кивнул Говарду на другом конце стола.
В чистом ненакуренном зале, облизывая леденец на палочке, Говард сообщил о двухпроцентной вероятности, что слизни испепелят нас при посадке.
Вся наша стратегия и тактика основывалась на умозаключениях яйцеголовой Говардовской команды. Анализируя обломки снарядов, анатомию слизняка и мои воспоминания, они готовили боевой план: что брать с собой, а что оставить на Земле, как лететь на Ганимед и как на нем выжить. И, важнее всего, как победить в войне. До Ганимеда триста миллионов миль, но ответ на последний вопрос, казалось, лежал еще дальше.
Старший инструктор дивизии, Орд тоже сидел на заседаниях. Он все больше молчал, однако от осознания того, что его непогрешимое величество теперь часть команды, на душе становилось спокойнее.
— Что слышно от ракетчиков о капитане нашего корабля? — обратился Кобб к ответственному за связь с ракетными войсками, женщине-подполковнику.
Та наморщила лоб.
— Готовили нескольких. Сейчас выбирают между тремя. Из политических соображений.
— Передайте им, чтобы к следующей неделе был один.
К следующей неделе? Нам ведь еще месяцы до отлета. Годы — согласно репортерам. Нам столько готовиться!
Но Пигалица неспроста заметила, что расписание учений обрывается после следующей недели. А теперь вот и генерал Кобб требует к следующей неделе пилота для корабля, о существовании которого пока никто не подозревает. Новая порция адреналина хлынула мне в кровь.
28
Через два дня нас всех собрали в огромном зале. На выходах поставили вооруженных военных полицейских. Что-то новенькое.
Генерал Кобб взошел на трибуну: форма выглажена, глаза блестят.
— Вам известно, что текущий тренировочный цикл заканчивается через шесть недель, а дальше следуют новые, и так до посадки.
Конечно, известно. Теоретически, нам еще несколько лет тренироваться. И каждый день на вес золота.
Кобб кивнул на полицейских.
— Что я сейчас скажу, здесь и останется. Ни звонков, ни писем, ничего, ясно?
Беспокойное шуршание.
— Наш корабль готов.
Тишина сгустилась. Официально мы знали о времени полета не больше репортеров: вылет через пять лет. Неофициально ходили слухи, что мы полетим раньше — ну, скажем, года через два. Но уже?..
— Он ждет на лунной орбите, куда вас и переправят на следующей неделе. Тренировку закончите за шестьсот дней в полете.
Вздох из десяти тысяч глоток эхом разнесся по залу. Генерал Кобб не удивил бы солдат сильнее, если бы вышел к ним в шутовском наряде.
Он кивнул в конец зала. Полицейский открыл двойные двери. Кобб тем временем продолжал:
— Корабль «Надежда», одной мили в длину, пронесет нас триста миллионов миль до Ганимеда, а потом, бог даст, столько же назад. Передаю слово его капитану: он все расскажет вам лучше меня. Многие из вас его знают — если не лично, то по новостям.
Капитан величайшего в истории судна прошествовал через зал по центральному проходу, пока солдаты на цыпочках пытались его разглядеть. Величественный, в синей форме пилота, он выглядел старше своих лет. Усталый. Трагичный. Как человек, осиротевший две недели назад. Как…
Как Мецгер!
Мецгер дошел до трибуны, и Кобб уступил ему место. Многое из того, что говорил мой друг, — думаю, в основном, как десять тысяч солдат раскидают по перехватчикам и переправят на Луну, — так и не достигло моего сознания. В ушах звенело, и я лишь хлопал глазами.
Позже мы с Мецгером и Пигалицей сидели за пивом в офицерской комнате.
— Мог бы заранее сказать, — упрекал я.
— Все решилось только в последние два дня. — Мецгер отпил из бутылки. — Меня должны были проверить психиатры. Установить, достаточно ли я нормален после случившегося.
— И как? Нормален?
Было ясно, что его терзает. Мецгер выторговывал себе увольнение на выходные, чтобы приударить за красоткой, когда мог бы остаться на службе и сбить снаряд, убивший его родителей и миллион остальных. Никто не посмел бы обвинить ни его, ни дежурных пилотов, которым попросту не успеть за каждым снарядом. Но чувство вины — как отпечатки пальцев: у каждого свое и навсегда.
Вина и горечь утраты сломили бы многих, да только не Мецгера. Он умел ограждать от этих эмоций разумную часть своего мозга, которая тем временем обдумывала план мести.
Вот и сейчас, внешне спокойный, он ответил:
— Справляюсь.
— Все-таки, почему они назначили тебя? «Надежда», считай, океанский лайнер, а ты гоняешь на катерах.
Он пожал плечами.
