Клинки и карабины (СИ) - Манасыпов Дмитрий Юрьевич (серия книг .txt) 📗
Теперь гяуры регулярно тащились по нескольким путям, ведшим к морю, чтобы доставить такой драгоценный для них груз. Глупые люди, забывшие о многом. Ведь для того, чтобы двигаться как ветер, не обязателен какой-то камень, из которого можно получить то, что заставляет их железки бегать самостоятельно. Они сами отсекли о себе свою же память, которая могла бы подсказать, как это сделать, не ковыряясь в рудных глубинах. Ну и шайтан с ними, так-то их проще резать на этих горных высотах.
Гвидон лежал, прижавшись щекой к воронёному стволу пятизарядной старой «Инфанты». О-о-о, их оружие, жалкое, бесчестное, низкое… и прекрасное оружие гяуров. Вот то единственное, что помешало Вольным сбросить их в море, из-за которого они пришли. И то неизвестно, смогли бы испанцы делать такое прекрасное оружие, если бы не тонгоры, которые некогда пошли с ними на сделку. Но воины Шадтаха давно поняли, что оружие врага всегда можно повернуть против него, и теперь, уходя от разбитых машин кяфиров, всегда забирали с собой их снаряжение. И всё равно патронов им не хватало.
Ифриты, молохи, песчаные гульи и ваартаки, геенны и мардуки, кочевники-баадуры и горцы-тушпуны, вжавшиеся лицами в каменную крошку ждали своего часа, лёжа под палящим солнцем. Вот хвост колонны испанцев завернул на второй поворот…
Маг земли Джавад встал, раскинул руки и нараспев произнёс несколько фраз.
И тогда земля содрогнулась.
Рухнувшие скалы рассекли колонну машин на три неравные части. С бронетранспортёров горохом посыпались солдаты, понимающие, что их ждёт дальше. Скрежеща бамперами, задевая друг друга, угольные грузовики пытались развернуться на оставшемся узком пятачке горной дороги. Рывками дергались из стороны в сторону, стремясь в сторону небольшого прохода, оставшегося на дороге и ведущего вниз. Грохнули спаренные пушки переднего танка, послав две воющие смерти к обломкам скал. Часто заколотили пулемётами башни «Орильяны», разнося в пыль камни, отбрасывая назад тех, кто попал под веер их разлетающихся стальных шершней.
Абак, молодой и горячий ифрит, не выдержал первым. Увидев одного из горцев, отлетевшего в сторону и не вставшего после прямого попадания, взревел, рванувшись в сторону врагов. Прыгнув с разбега и влетев в середину колонны, ифрит подпалил одну из трёхколесных машин, пытавшихся остановить его. Потом, мгновенно развернувшись, мазнул огнём по огрызавшемуся «Науро». С него не успели спрыгнуть трое солдат спускавших крупнокалиберный «Грендель», вспыхнули орущими факелами, мгновенно полыхнув от магии Абака.
Из облака пыли и песка вынырнул острый нос следующего сухопутного броненосца, плевавшегося огнём башенного ствола. И ифрит споткнулся, удивлённо глядя на грудь, покрывшуюся сеткой маленьких кратеров, из которых медленно, но верно, вытекала его огненная кровь, смешанная с жидким серебром. Абак смог простоять ещё несколько длинных и растянутых мгновений, а потом, прижав руки к мощным пластинам груди, с по-детски растерянным и обиженным выражением на лице, тяжело рухнул на землю.
Хотя в пылу завязавшегося боя этого уже практически никто не заметил, кроме радостного завопившего в тесной башне «Науро» Хуана Наварро, скосившего огненного демона. Вот только радовался он достаточно рано и зря.
Синяя стрела, бьющая во все стороны жгутами молний, выпущенная из сделанного свободными тонгорами Востока арбалета, вошла прямо встык между броневыми пластинами машины и её башней. Броневик выгнулся горбом, застыл на несколько секунд, и, брызнув раскалённым металлом, взорвался. Огненный фонтан от разорвавшихся боеприпасов и энергии «Наконечника Ал-Ракшаса», прилетевшего со стороны скал, взметнул вверх башню вместе с Хуаном Наварро, мечтавшим привезти матери жемчужное хиндское ожерелье.
Гвидон, лежа на гребне над куском дороги, где пыталась пробиться вперёд часть колонны, ведомая «Сидом», терпеливо и спокойно стрелял из своей «Инфанты». Прицеливался, стрелял, передёргивал затвор и, прижавшись щекой к прикладу, вновь расчётливо посылал пулю за пулей. Он ещё ни разу не промахнулся, когда понял, что патроны закончились.
«Ну, что же, – пришла нечаянная мысль, – пятнадцать новых зарубок за каждого кяфира – это хорошая цена». Гвидон привстал и, наметив жертву, крепкого малого без шлема, рванул вперёд, пластаясь над землёй в отчаянных прыжках над камнями.
Большая часть отряда воинов Шадтаха, также успевшая отстрелять имевшийся боезапас, с упоением, завывая и рыча, уже летела вниз, пуская в ход своё привычное оружие:
Уже умирали, сталкиваясь в отчаянных поединках коренастые, покрытые костяными пластинам ваартаки, рубившие людей острыми наростами на предплечьях. И падали в прах и пыль штурмовики-«волки», отчаянно поливающие их от бедра из автоматов.
Размахивая зазубренным кривым мечом и истошно вопя, баадур Оойлох столкнулся со снайпером Гарсией, успевшим парировать первый удар винтовкой. Сбитый сильным ударом кочевника, каталонец успел откатиться в сторону и выхватить из ножен бритвенно острый фальчион, купленный в лавке оружейника в Джихангире.
Выпад! Отход! Нырок в сторону! Удар! И вот, схватившись руками за набухающий пурпуром длинный и глубокий разрез на животе, юный наездник заваливается в сторону, глядя перед собой остекленевшими глазами. Не видя ничего, кроме моря степного ковыля, в которое его несёт верный четвероногий соловый друг.
Гарсия, вытерев со вспотевшего лица карминного цвета капли, уже шёл вперед, перешагнув через тело умирающего дикаря. Вперёд, и только вперёд, туда, где мелькала светловолосая голова Бласа, и слышалась его отборная брань, густо осыпаемая на врагов. Но снайпер не успел заметить мелькнувшую в дыму тень, и упал, щедро полив жестокую землю брызгающими алыми струйками из того, что осталось от горла, порванного чёрными серпами когтей гульи, подкравшейся сзади. Старый солдат летел в глубокую темноту, мягко убаюкивающую его песнями бабушки, когда-то давно качавшей его в колыбели.
Молох Грелон, взметнувшись на длинный нос «Тауки» восторженно заревел, потрясая чёрным копьём с полуметровым гранёным наконечником, украшенным тремя головами, прикрепленными к оскепищу за волосы. Громада, в полтора человеческих роста, обтянутая ячеистой сетью двойной кольчуги, быстро и неуловимо метнулась в схватку, заставив тяжёлый грузовик жалобно скрипнуть, прогибаясь под её весом. Грелон, спрыгнув вниз, с размаха воткнул копьё в грудь всхлипнувшего испанца, и, откинув лохматую голову назад, издал торжествующий вой.
Тяжелый трубный голос молоха прокатился над караваном. Заставил одних заорать, заулюлюкать, кинувшись в бой еще сильнее, стараясь убивать и убивать ненавистных людей. Заставил других, вжимая головы в плечи, бороться за свою жизнь еще сильнее, стараясь не дать некрещенным ублюдкам забрать их души в Ад. Люди против созданий Дьявола, жители Древнего мира против порождений когда-то не тронутой слабой цивилизации. На огрызке земли, оставшейся от мрачной и великой истории планеты.
Его прервал Блас, всадивший в него оставшийся магазин из левого подсумка. Мендоса знал, как тяжело расставались с жизнью эти великаны, цепляясь за неё любыми способами. Громады, казавшиеся такими неповоротливыми и самые быстрые из всех, кого он знал. И именно поэтому Блас не пожалел последних патронов, помеченных крестом. Молох, взревев, упал, разжав громадную кисть. Со стуком покатилось копьё, окуная в пыль головы каких-то ребят, когда-то не сумевших уйти от своей судьбы. Грелон лежал, тихо всхрипывая, и, пуская кровавые, лопающиеся пузыри пены на чёрных губах. Он не видел, как Мендоса подошёл к нему, и, одним ударом шпаги отсёк большую, с копной смоляных волос, голову. Его ждала впереди Магра, та, что ушла в бою, когда первые испанцы только высаживались в Хинде.
Бой уже давно перерос в ту стадию, когда ясно: весь караван не прорвется. Гвидон, заскочив на громадный валун, сброшенный магом, внимательно оглядывался. Он пытался понять, сколько машин и людей удалось задержать.
Впереди, в просвет между сброшенных скал, уходила голова колонны. «Сид», так и не подбитый двумя оставшимися ифритами, стальной грудью пробил дорогу себе и ещё пятёрке машин. Стальной великан ревел, расчищая дорогу и раскидывая в сторону камни с землей. Танк уходил вперед, прорываясь и давай уйти другим, стремившимся выжить не меньше своего экипажа.
