Амулет (Потревоженное проклятие) - Волков Сергей Юрьевич (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
— Да-а! — обрадованно защебетала старуха: — Это к кому же? У Зинки-Кукушки, продавщицы из Гришинского магазина, вся родня тута! У бабы Клани окромя Андрейки и внучат нет никого, баба Света одна, с войны, почитай, живет! А больше нашеских в Корьево нету! А! Сынок, ты-вы к художнице, наверноть?
Я кивнул, радуясь, что в старухиных познаниях образовалась брешь. Но бабка не унималась:
— Художница, она девка хорошая! Только сурьезная шибко, разговаривать не любит! А ты кем ей будешь-то? Уж не мужик ли ейный?
Я уже начал злиться, хороши разведчики, приехали, называется, инкогнито! Тут любая бабка весь район знает, каждый чужой человек на виду!
Я выбросил окурок, и как можно суровее сказал:
— Не муж я ей, а брат! Брат двоюродный! Понятно?
— Понятно, родимый, как не понять… — забормотала бабуля, отошла к своим товаркам, и спустя мгновение оттуда донесся скользкий шепоток: «…К художнице…говорит, брательник, а не похожь… видать… муж, наверноть… замириваться приехал…».
Я аж сплюнул с досады — вот так и рождаются сплетни!
Минут через десять вернулся Борис, какой-то подозрительно грустный и потухший.
— Ну, как? Купил билеты?
— Серега, ты понимаешь… Это… Короче, последний автобус в Гришино ушел два часа назад! — Борис виновато шмыгнул носом.
— И что теперь делать? — спросил я как можно спокойнее.
— Может, на вокзале переночуем? — без особого оптимизма предложил Борис.
Сзади послышался шорох. Я обернулся и старушки, прислушивающиеся к нашему разговору, все, как одна, отвернулись с равнодушным видом, мол, нам до вас и дела никакого нет!
Я помолчал и обратился к бабкам:
— А что, уважаемые, кроме как через Гришино, до Корьево нет другой дороги?
— Да есть, есть, милай! — закивали сразу несколько бабулек: — С нами до Клушенки доедите, а там по асфальту до Гришина пятнадцать километров, а если лесом — то меньше. А то можить вон, Пустырихе на бутылку датите, так ейный старик вас на лошади проселком отвезет!
Борис оживился:
— А которая тут Пустыриха?
На передний план выдвинулась крючконосая, на вид совсем древняя старуха, оглядела нас и сварливо проскрипела:
— Каму Пустыриха, а каму и баба Катя!
Борис смешался, и я похватил разговор, как можно нежнее сказав:
— Баба Катя, милая, мы вас отблагодарим, вы только нас до Корьева сегодня доставте!
Старуха пожевала сухими губами, и решительно каркнула:
— Пятнадцать тыщ!
— Идет! — встрял Борис.
— Деньгу вперед давай! — бабка приободрилась, и протянула к нам сухую, костлявую руку. Я вытащил из кармана деньги, дал ей две десятитысячные купюры. Она повертела их в руках, подслеповато щурясь, разглядела — и проворно спрятала где-то в глубинах своей длинной черной юбки.
Громко дребезжа, на привокзальную площадь вьехал желтый, помятый «Пазик». На лобовом стекле значилось: «Новинки, Сов. им. Радищева, Пуздоево, Клушинка». Вот и наш дилижанс пожаловал…
Борис крикнул мне:
— Задержи его, я билеты куплю! — и рванулся к кассе, но спустя некоторое время вернулся, разводя руками:
— Касса закрылась почему-то!
Бабули уже потянулись к автобусу. Одна из них повернулась к нам:
— Сынки! Вы залазте, а деньги водителю отдадите, а то он — мужик сурьезный, ждать не будет!
Мы с Борисом уже около часа тряслись в пахнущем навозом и сапогами «Пазике», пытаясь в редкие моменты между ревом натруженного двигателя обговорить наши дальнейшие действия.
За окном автобуса в абсолютном мраке проносились леса, поля, редкие деревеньки, светящиеся в темноте окошками. Иногда в разрывах низких осенних туч мелькала луна, и хмурые леса освежались ее холодным, скупым светом.
До Клушенки добрались почти в восемь вечера. Автобус высадил пассажиров, сразу расползшихся в темноте в разные стороны, словно тараканы, и уехал, обдав нас бензиновой гарью. Получившая деньги Пустыриха поманила нас пальцем и заковыляла вдоль единственной в деревне улицы. Нам ничего не оставалось, как идти следом.
Еще в Вязьме мы почувствовали, насколько отличается здесь воздух от угарного, копотного московского, и теперь, шагая по темной деревенской улице, мы просто пили чистый, пахнущий лесом, сухим сеном и свежей, подмерзшей землей воздух.
Пустыриха остановилась у покривившегося, вросшего в землю домика, тремя маленькими окнами глядящего в палисад. На занавешенной террасе горел свет — хозяйку ждали. Скрипнула калита, мы вслед за старухой прошли по деревянным мосткам к дому. Она указала на скамейку:
— Тута обождите! Сам сейчас выйдет, а дома у меня не прибрана, гостей не ждала!
Мы переглянулись, но, делать нечего, уселись на ветхую скамью и закурили.
Пустыриха скрылась в доме, потом послышался ее скрипучий голос, и в ответ — тяжелый, гулкий бас, гудевший, как в трубу. Дверь распахнулась, и на крыльцо вышел могучий старик с растрепанной бородой, в валенках с галошами, абсолютно лысый, и почему-то веселый.
— Здорово, мужики! — басанул он, тяжело спускаясь с крыльца: — Ну, чего? Сразу поедем, али отдохнуть хотите?
— Да можно и сразу. Мы не устали! — вразнобой ответили мы с Борисом, пораженные какой-то былинной могучестью деда.
— Ну, глядите, мужики! Можно было бы и опосля! Ланноть, пойду запрягать, курите пока!
Дед убрел за дом, на задний двор, закрипели отворяемые ворота сарая, приглушенно ржанула лошадь. Из дома вышла Пустыриха, пристально посмотрела на нас, вдруг погрозила пальцем и проскрипла:
— Вы тама не фулюганьничайте! Андреич мой ногами хворый, а так мужик хоть куды! Будете озоровать, поломает!
— Да ты что, бабусенька! — засмеялся Борис: — Мы люди приличные, зачем нам «фулюганьничать»?
— Да хто вас знает? — проворчала старуха и ушла в дом.
— Н-но… Ну, давай, радема! — забасил вдруг чуть не над самым ухом Андреич, ведя в поводу коня, за которым загромыхала телега.
Мы вышли из палисадника, забрались на душистое, слегка влажноватое сено, Андреич взгромоздился на передок, слегка шлепнул коня вожжами:
— Ну, ласковая, н-но!
И мы поехали…
Дорога шла селом, потом свернула под гору, по раздолбанному мосту пересекла реку и углубилась в темный, еловый лес. Мрак, такой плотный, что хоть глаз коли, обступил нас, и только хлюпающая под копытами коня и колесами телеги грязь, да чувствительные толчки говорили о том, что мы вообще движимся.
Меня удивила перемена, произошедшая с Борисом. Искатель, в Москве всегда уверенный в себе, даже временами нагловатый, попав в глухие деревенские края, сник, стушевался, все больше озирался по сторонам, пока наконец не спросил у возницы заметно дрожащим голосом:
— Андреич! А волки у вас тут водятся?
— Не-е! — задорно ответил дед, понукая лошадь: — Волков давно уже не видать. Кабанов страсть как много, особенно щас, осенью. Бабы в лес по грибы пойдут, дык потом их с елок снимают всем селом!
— А что, разве кабаны нападают на людей? — тревожно спросил Борис.
— Когда гон у них, случается! — степенно ответствовал Андреич раскатистым басом: — А так — не, он же, кабан, хто?
— Кто? — напрягся Борис.
— Свинья, она и есть свинья! — добродушно закончил дед, и заорал, обращаясь к лошади: — Н-но, прости господи, колхозная худоба! Ш-шевели мослами, каурая!
Лошадь дернулась, для виду побежала чуть быстрее, потом перешла на привычный уже тряский шаг.
Я лежал на сене, наслаждаясь нашим путешествием, вдыхал ароматы ночного леса, вслушивался в ночные звуки — где-то хрустнула ветка, раздался крик какой-то птицы, защелестели под порывом ветра еловые лапы, что-то прошуршало в пожухлой траве…
Мне вдруг подумалось, что и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад все могло бы быть точно также — и эта дорога, и деревянная телега, и каурая ленивая крестьянская лошадь, и кряжистый дед, привычно ее понукавший… Время остановилось, вечные звезды через разрывы облаков смотрели на мир, я расслабился, растворяясь в ночи, словно кусочек сахара в стакане чая, и тут Борис нашарил мой рукав и схватил меня за руку.
