Талисман для героя (СИ) - Бабакин Валентин (читаемые книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
— Еще чего! Я что с подоконника упал!? — возражает Шихман.
— Жребий тянем, — предлагаю я, достаю из коробка, оставленного кем-то из офицеров на столе, шесть спичек и обламываю одну из них.
— Тяните.
Короткая достается Кожуре. Тот недовольно мотает головой, а я только развожу руками. Жребий есть жребий. Все справедливо.
Через полчаса в штабе все чисто. Но ночевать в нем не остается никто. Все идут в роту.
* * *
Реконструкция штаба закончилась в установленный срок.
— Всем увольнительные дам, — обещает нам довольный Сенцов. — После полевого выхода все пойдете. А потом еще каждому неделю отпуска дам. Назаров, тебе далеко до дома?
— Далеко, товарищ капитан. Очень далеко.
— Ты из Сибири, вроде, как я слышал?
— Да, вроде, как оттуда.
— Я тебе аж две недели отпуска дам. Молодец, сибиряк! Благодарю за службу!
— Рад стараться. Служу Советскому Союзу!
Глава 16 ГРАНАТЫ, ПАРТИЗАНЫ И ПРОЧЕЕ
Дурак, несущий добро, страшнее ядерной бомбы
Полевой выход назначен через неделю.
Что такое полевой выход?
Это тот же марш-бросок, только трехдневный, да еще с разными там подвохами в виде атак условного противника и атак на условного противника.
После полевого выхода курсант становится истинным бойцом. Так говорит Сенцов.
Перед полевым выходом неделя была насыщенной на события. Во вторник состоялись очередные броски боевых наступательных гранат в окоп. Разлет осколков такой гранаты до двадцати пяти метров.
Бросок выполнялся от заградительной, сложенной из бревен стенки, высотою за два метра. Окоп был примерно в тридцати метрах от нее.
Курсант должен бросить гранату и постараться попасть в окоп, после чего укрыться за стенку. Взрыв звучит секунд через пять.
Процесс контролировал сам ротный Улямаев, будучи рядом с каждым курсантом во время броска.
Курсанты бросают гранаты по очереди. Кто хорошо, а кто похуже. Отлично, если угодил прямиком в окоп. Хорошо, если попал на бруствер. Тройка, если граната упала в пределах трех метров от окопа.
От взрыва моей гранаты фанерные фигуры условного противника взлетели в окопе метров на пять вверх.
Гена Шихман умудрился бросить гранату на десять метров от себя. Может быть, он был чересчур смелым?
Бросил и застыл столбом, глядя на гранату.
Секунда, другая…
Улямаев резко толкает Шихмана за стенку. Тот летит мешком, спотыкается и зарывается носом в землю. А Улямаев…
Я еще не видел, чтобы люди прыгали так высоко и далеко с места. Прыжок Улямаева был подобен полету балеруна над сценой с раскинутыми в шпагате ногами. Это было круто.
Взрыв грохнул одновременно с благополучным приземлением Улямаева за стенкой.
— Мать, перемать!
Я еще никогда не слышал, чтобы так мощно и многоэтажно люди выражали свои эмоции. Литературных слов не было. Лишь в конце длинной матерной тирады из уст ротного прозвучало одно единственное цензурное слово. Это была оценка Гены Шихмана за бросок гранаты:
— Кол!
Смелее, чем Шихман гранату никто не бросил.
Улямаев был очень злой и заставил всю роту возвращаться в часть бегом.
* * *
В среду мы играли в партизан. Но не в тех, которые в лесу прячутся и в засадах сидят, а в других. Для тех, кто не знает про таких партизан, поясню, что так называют отслуживших в армии резервистов, которых призывают с гражданки на военные сборы.
Наша игра в партизан заключалась в том, что мы должны были обеспечить их прием и боевое развертывание.
В боевом развертывании участвовал весь полк. Даже писарь штаба Гена Шихман не избежал этой участи.
Для приема партизан в глубине леса имелся так называемый пункт сбора. Это было сооружение из бетонных стен, типа большого свинарника, наполовину врытого в землю. Его крыша по бревенчатым стропилам давно уже провалилась так, что внутренности этого военного объекта были открыты небесам нараспашку.
Наш взвод должен был принять этих самых партизан в этом бараке. Приемка заключалась в выдаче им военной амуниции. Мне досталась роль выдающего вещевые мешки.
Выдача должна была производиться из-за длинного дощатого прилавка. Напротив прилавка на земляном полу стояли десятки низких деревянных скамеек.
К вечеру у нас все было готово к боевому развертыванию. Рядом с бараком дымила походная кухня. Суета улеглась. Стало тихо, и я прилег за прилавком на кучу обмундирования.
Над остатками стропил крыши в темнеющем небе зажигаются звезды. В лесу тихо шелестит листва, изредка щебечут птицы.
Мне нравилась здешняя природа. Какое-то спокойствие в ней и умиротворяющая простота. А еще севернее под Выборгом — вообще сказка.
Там блюдца озер прячутся среди леса. Огромные валуны, поросшие мхом, хранят в себе тайны древних скандинавских сказаний с гномами, эльфами, орками и другими волшебными существами.
В России я бывал там на трехдневных военных учениях. Теперь я здесь. В другой стране и другом мире.
Лежу навзничь, раскинув в стороны руки. Звезды надо мною такие яркие, что кажется, будто до них можно дотронуться рукой.
Звезды. Сколько их там? А рядом с ними планеты. Наверняка там есть жизнь. Быть может на какой-то из планет, кто-то также как и я смотрит в мою сторону? Только вот странно получается. Для меня он на небе. А я для него где? Тоже на небе? Получается что так. Выходит так, что все мы на небе, и нет в этом мире ничего кроме неба.
С этими мыслями я не заметил, как крепко уснул. Проснулся в полной темноте, выглянул из-за прилавка. Прямо в бараке горит костер. Вокруг него собрались бойцы. Бренчит гитара.
— Я с подоконника упаааал, — слышится фальцет Гены Шихмана и хохот Васи Мухи.
Поднимаюсь и подхожу к костру.
— Дай сюда, — протягиваю руку.
Гена тупо смотрит на меня.
— Хватит падать с подоконника. Давай сюда инструмент, — настойчиво говорю, забираю гитару и сажусь на край прилавка.
Не знаю, что на меня нашло, но мне сегодня захотелось показать хоть малую часть того мира из которого я пришел. Пусть это будет в песне.
Тронул пальцами струны, и гитара отозвалась. Проиграл короткое вступление и…
На войне, как на войне:
Патроны, водка, махорка в цене…
Почувствовал, как все затихли и замерли. Когда спел второй куплет, то краем глаза заметил, как к костру подтягиваются бойцы. Ударил крепче по струнам и продолжил тяжелым ритмом:
Комбат-батяня, батяня-комбат…
Не знаю, почему я решил выдать здесь именно эту песню группы «Любе». Что-то шло изнутри меня. Может быть тоска, таившаяся внутри меня, и сожаление о том мире, который я утратил, прорвались наружу этой песней.
Не знаю. Бывает так, что человек совершает действия, которые ему самому непонятны до конца.
Мне стали подпевать. Подпевали все громче и громче. При этом я отчетливо слышал во всем множестве голосов фальцет Гены Шихмана.
Я закончил. Последний аккорд растаял в тишине вечернего воздуха.
— Мда. Круто, — нарушил эту тишину голос Сенцова. Мы все и не заметили, как он подошел.
— Встать! Смирно! — завопил Васильев.
— Сидите! — Сенцов как бы придавил нас ладонью. — Отдыхайте бойцы. Курсант Назаров! Это чья песня? Откуда она?
Я не стал что-либо придумывать и сказал, как есть:
— Это песня из моего мира, товарищ гвардии капитан.
— Из вашего мира? — комбат усмехнулся. — Мне известно, что вы имитировали помешательство в дурдоме. Продолжаете вновь прикидываться?
— Никак нет, товарищ комбат. Скажу точнее. Это песня неизвестных здесь авторов.
— А где эти авторы известны?
Я молчал.
Впрочем, мне безразлично, откуда она, — махнул рукой комбат. — Песня хорошая. Патриотическая. Но какая-то не совсем советская. Наверное, потому не желаете признаваться в собственном авторстве?
