Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Хью, если судить по кислой физиономии, снедали похожие мысли. У него, в сущности, не было настоятельной необходимости являться к Королю. Более того, ему этого очень не хотелось. Король мог не обрадоваться визиту незваного гостя, это могло заставить “монарха” вспомнить какие-то предыдущие провинности “придворного”, до которых ранее просто не доходили руки.
Это, мягко говоря, было бы скверно. Но Хью был должником Хэнка, а потому не имел права ему отказать.
Они медленно, но верно приближались к центру клоаки: пульсирующему черному сердцу, в желудочках которого полыхали злость, ненависть, алчность и ярость. Солнце преодолело зенит и начало клониться к закату. Таран рассчитывал явиться “ко двору” на пару часов раньше срока. Это, как он надеялся, произведет на Короля благоприятное впечатление.
По дороге компания мало внимания обращала на архитектурные решения Клоповника. Свита была не на шутку озабочена непосредственными обязанностями, старательно выискивая в прохожих или же строениях малейший намек на угрозу. Сам Таран все это видел не раз, а потому таковые решения давно его не удивляли, не восхищали, но и не раздражали. Собственно, на случайных пришельцев извне застройка Клоповника оказывала крайне неоднозначное впечатление, однако из указанных эмоций сильнее оказывалась именно последняя. Большинство строений, казалось, грозили рухнуть под давлением неосторожного взгляда, а остальные давно уже превратились в развалины, непригодные для человеческого жилья. Тем не менее там продолжали жить люди, потому как риск погибнуть под крышей собственного дома был все же меньше вероятности погибнуть прямо на улице, оставшись без крыши вовсе… Многие из коренных “клопов” не стеснялись прикончить соседа, чтобы взглянуть, как у того обстоит дело с дорогими имплан-татами. А посему, вопреки распространенному мнению, на улице в Клоповнике ночевало куда меньше народа, нежели в прочем Гетто.
Порой статистика выкидывает странные фортели.
Между тем процессия мало-помалу приближалась к цели. В этой связи наблюдались некоторые закономерности. А именно: прохожих становилось все меньше, а последний автомобиль, принадлежавший известному наркоторговцу, чья страсть к розовому цвету повергала окружающих в легкий шок, миновал их четыре квартала назад. Здания приобретали все более отталкивающий вид: со стен, будто струпья, падали остатки извести; свободные места, при взгляде на которые у любого уважающего себя “творца” чесались бы руки, покрывали наслоения старых граффити — бранные слова, изображения гениталий, логотипы популярных хэви-металлических команд и прочая чепуха. Оконные стекла, судя по всему, были запрещены в этих местах неким священным обычаем, нарушителя которого ожидала скорая и неминуемая расправа. В пустовавших проемах дверей то и дело мелькали какие-то тени, которые, завидев компанию хмурых вооруженных людей, явно не считавших себя легкой добычей, благоразумно убирались восвояси.
В этих местах, по слухам, обитали безумцы. Самые голодные, отчаявшиеся и злые ублюдки, которых только можно было сыскать во всем человеческом роду. Они пожирали друг друга, случайных гостей, а также те подачки, которые им подбрасывал Король.
“Монарха” такое соседство устраивало. Сумасшедшие отпугивали любопытных, а сами довольствовались малым.
Тем не менее Хэнк Таран не опасался осложнений. У него был пропуск — черная пластина с голограммой короны. Человек, повесивший себе на шею что-то подобное, мог пешком пройти весь Клоповник — голый, безоружный, с татуировкой “Ударь меня!” и остаться целым и невредимым. Его не тронули бы даже отъявленные головорезы. Однако производство Черных Меток еще не решались ставить на поток.
Постепенно хозяин Подворья успокаивался. Он уже почти не боялся покушений. Ни один снайпер, если он весил хотя бы пару килограммов, не смог бы удержаться на этих трухлявых крышах. Внутри же хватало жильцов, а пролейся кровь, сюда набежала бы толпа не только из ближайших домов. На Тарана снизошло то самое долгожданное состояние, которое он испытывал в бытность гладиатором, — перед каждым боем. Волнение, страх смерти отходили на задний план. Все должно решиться в самом скором времени— так или иначе. Для всего остального слишком поздно.
Таран чувствовал биение большого черного сердца, слышал его зов. И он не собирался заставлять себя ждать.
Наконец, когда притяжение стало совсем нестерпимым, Хэнк скомандовал остановку.
— Тебе вовсе не обязательно идти дальше, — сказал он Лысому Хью. — Этого я не могу у тебя просить. Мало ли что стукнет ему в голову… — Хозяин Подворья кивнул на северо-запад. — Если хочешь, возвращайся. Спасибо, что составил компанию.
“Агент” киллеров помолчал, пристально глядя на Тарана, потом повернул голову и посмотрел в указанном направлении.
— Знаешь, — проговорил он наконец, — мне всегда было интересно, как он… там.
— Интерес — вовсе не повод, чтобы рисковать своей шкурой, — сказал Хэнк.
— Знаю, но рано или поздно мне все равно пришлось бы нанести визит. Просто из вежливости. Что он мне сделает? — Губы Хью разошлись в улыбке. — В худшем случае — выгонит вон.
Хмырь и Шило тут же погрустнели. Физиономия последнего искривилась под жутким углом.
— Что ж, как знаешь. — Таран кивнул, затем повернулся к четырем молодцам в черных безрукавках. — Ну, а как насчет вас?
Те переглянулись.
— Мы не оставим вас, шеф, — быстро сказал один. — Куда вы, туда и мы.
Остальные закивали.
Таран почесал заросший щетиной подбородок. С одной стороны, он был озадачен, с другой же — ему было приятно. Если ему суждено умереть, он будет не один. Утешение небольшое, но только не для того, кто половину жизни никого не мог назвать другом.
Возможно, где-то в иной Вселенной скупая слеза скатилась по иссеченному шрамами лицу.
— Что ж, тогда вперед.
Им оставалось преодолеть два-три квартала. Таран, во всяком случае, в это верил. Он не страдал амнезией, как и прозаичной забывчивостью; он ни единого раза не пытался проследить за человеком, приходившим к воротам Подворья раз в год, чтобы забрать дань. Руины вовсе не пестрели дорожными указателями с надписями “К Королю — 1,5 км”, никто не выглядывал из окон и не извещал о том, какой избрать курс. Даже Хью, и тот упрямо молчал, если и впрямь бывал в этих местах.
И все же Таран прекрасно ориентировался и даже как будто что-то узнавал. Как ни странно, этому имелось предельно простое объяснение: Хэнк ни разу в жизни не видел этих руин, но выслушал такое неимоверное количество сплетен и слухов, что смог бы ориентироваться тут даже с закрытыми глазами. Источниками информации, разумеется, служили те, кому посчастливилось возвратиться из этих мест живыми и невредимыми. Но рассказчиков, как ни странно, было на порядок больше. Каждый из них скромно уходил от вопроса “Был ли ТЫ там?”, но рассказывал собеседнику о каждом придорожном булыжнике с таким осведомленным видом, будто бывал тут каждую неделю.
Таким образом, Хэнк узнавал не только булыжники, но и примечательные здания, их номера, а также названия улиц. Слышанный сотню раз рассказ звучал приблизительно следующим образом: “Идешь прямо, по Сталелитейной. Затем направо, ну, у развалюхи с логотипом “Annihilator”. Потом опять налево, там по проезжей части лежит поваленный столб… И — направо, пока на стене слева не заметишь русалку вот с такими титьками. А там уже рукой подать…” Так оно и получилось.
Король жил в противоядерном бункере.
Услышав такое, всякий, наверное, удивился бы и даже испытал уважительный трепет. Но потом задумался бы: кто может жить в противоядерном бункере? Бомж, сумасшедший или мультимиллионер. Если с первыми двумя все ясно, то третий, если он не пожелал ограничиться роскошным дворцом на каком-нибудь верхнем ярусе, очевидно, имеет чрезвычайно много врагов. Король Клоповника не был ни бомжем, ни безумцем. Зато его недруги могли пойти на столь рискованный шаг, чтобы сбросить на него небольшую бомбу мощностью в пару тысяч килотонн в тротиловом эквиваленте.
