Дикий Порт - Серегин Олег (книга бесплатный формат TXT) 📗
Никнущее солнце проливало по серебристой лазури волн золотую и алую дорогу заката.
Легкий, яркий, как крыло бабочки, навес трепыхался под ветром. Высокая узорная ограда городского пляжа отбрасывала длинную тень, которая медленно ползла к ногам занятых ужином посетителей кафе.
Высокий мужчина, широкогрудый и крепкорукий, с обреченным видом вылил себе в бокал остававшееся в бутылке вино.
– Ты уедешь, я один пить не буду, – сказал он, – вообще, а то сопьюсь к чертям. А с тобой как-то по-человечески.
– А Дима не пьет?
– Как верблюд. Но когда он напьется, за ним следить надо…
Женщина подняла свой бокал, все еще полный на четверть.
– За то, чтобы все обошлось.
Ее вознаградил благодарный взгляд.
– За это.
Она убрала за ухо золотистую прядь, встрепанную капризным ветром. Собеседник хмурил густые брови; его темные волосы уже пробивала седина. Несмотря на различия внешности, пару скорее можно было принять за сестру и брата, чем за супругов или любовников: что-то сходное было в манере двигаться, держать себя, в мимике.
– Север, а у тебя родители где живут? – спросила женщина, явно пытаясь отвлечь сотрапезника от мрачных мыслей. – В Степном?
– Почти, – вздохнул Шеверинский. – Раньше в Старом городе жили, а теперь в Белокрышах. Это не сам Степной, это пригород.
– Тот, где дома под гжель расписаны?
– Нет. Гжельский район – это Заречье, а мы дальше. Южнее. У нас графикой оформлено.
– Графикой? – с сомнением проговорила она. – И как?
– Отлично! – отмел возражения Север. – Ты чего, Тась, Белокрыши сам Хасанов оформлял, который старый комплекс Райского Сада выстроил! Помнишь, там какие мозаики? А парк?
– Парк – да, – мечтательно согласилась Таисия. – Ты поедешь в этом году на выпускной? Я хочу все-таки выбраться. Соскучилась по нашим.
– Я не могу Димку бросить, – понурился Шеверинский. – Если он оклемается, то поедем…
Таисия покусала губу.
– А мои в Излуках живут, – продолжила она, неуверенно улыбнувшись. – У моря.
Шеверинский уставился на другое море, так непохожее на суровые пейзажи Седьмой Терры, роскошное и нестрогое. За буйками с дикими воплями катались на скутерах.
– А вчера ему мать звонила, – сказал, постукивая по столу донышком фужера. – Он до этого в депрессии был, а после в буйство впал. Циклотимик, сволочь. А через две недели будет циклофреник.
– Север, – мрачновато сказала Таис, – хочешь совет? Подай рапорт о расформировании. Он тебя в могилу сведет.
– Он нормальный был! – взвился Шеверинский. – Знаешь, какой он нормальный был раньше, когда Ленка была!
– Значит, вам просто амортизатор нужен. Третий.
– А где его взять? У меня показатель – четырнадцать, у Птица – вообще пятнадцать, где мы третьего-то возьмем? Сильных амортизаторов еще меньше, чем корректоров. Это нас хоть ложкой ешь…
Таисия опустила глаза. Север поглядел на пустую бутылку и вспомнил, как Димочка разговаривал с матерью. Сразу на ум пришло, что тетю Шуру кто-то уговорил позвонить сыну и навел ей храбрости для такого дела. Алентипална, скорее всего, или Ия Викторовна, координатор.
Сама тетя Шура никогда бы не осмелилась потревожить Его Высочество.
– Димочка, – торопилась она, подняв тонкие брови, – не переживай, жизнь ведь не кончилась, найдешь другую девочку…
– Я не Димочка, – свистящим шепотом сказал тот.
– А…
– Я Синий Птиц.
Шеверинский смотрел, стоя в дверях, и думал, что вот злосчастная женщина, у которой негаданно родился мальчик-звезда. Она даже принарядилась для такого события – звонка по галактической связи собственному сыну.
– Что ты от меня хочешь? – процедил Птиц, исподлобья глядя на дрожащие накрашенные губы.
– Я ничего, просто… что ты здоров, миленький, я ведь беспокоюсь… приехал бы в гости, в отпуск, я бы сырничков испекла, ты ведь их так любил когда-то… У Марты Валерьевны дочка выросла, красавица…
– Тебе местра Надеждина велела позвонить?
– Н-нет… я с-сама…
– Врешь, – тяжело сказал Птиц. – Не ври мне.
Кнопка, Лена Цыпко, девочка, которой не могло быть замены, настояла когда-то, чтобы Птиц познакомил их с матерью. Тот долго отнекивался, но Кнопке отказать не смог. Тетя Шура, робкая, добрая и хлебосольная, только что не молилась на них; чуть в обморок не упала, когда Лена после обеда начала сама убирать со стола. Рукастый Шеверинский починил диван и две розетки, размышляя, что такие, как Птиц – все нервные, болезненные, истеричные. И как, должно быть, тетя Шура намучилась с обожаемым сыном, бегая по поликлиникам, изостудиям, спортивным секциям: все для него, лишь бы ни в чем не узнал отказа…
Жил-был белобрысый шпингалет Дима Васильев, которому по жизни везло. Так везло, что однажды школьный психолог отложил в сторону его характеристику, и после шестого класса Васильев отправился в лучший лагерь отдыха, который только можно вообразить.
В Райский Сад.
Он провел там лето, прошел тестирование – и, переведенный в спецшколу, не заехал навестить мать. Оказавшись достаточно ребенком, чтобы купиться на верховую езду, лаун-теннис, аквапарк и пейнтбол; достаточно подростком, чтобы поступить так жестоко.
А она простила. Димочка и раньше-то был для нее божеством, а когда оказалось, что плод ее чрева – сверхполноценник…
– Ты как себя ведешь?! – гневно спросил Шеверинский после того, как Синий Птиц оборвал связь с домом.
– Она как валенок простая, – отмахнулся Димочка, – только и знает за кассой сидеть…
– Она мать твоя, сволочь, – безнадежно сказал Север.
– У тебя мать в университете преподает. Ты не поймешь.
– Чего я не пойму? Что ты подонок?
– Алентипална, – Птиц поднял брови, в точности как мать. – Ратна. Интан Юргина. Это дамы. А это кто? Это баба.
– Ур-род… – с чувством сказал Север, и они опять перестали разговаривать друг с другом.
– Идет, – пробормотал Шеверинский.
– Что?
– Сюда чешет. Чую. Он по набережной гуляет с полудня. Фейерверки устраивает.
– Фейерверки? Как на Диком Порту?
– Ну да… а ты откуда знаешь? – встревожился Север. – Тебе Настька звонила?
