Глядящие из темноты - Голицын Максим (читать книги онлайн регистрации TXT) 📗
— К чему благовония, если в саду у меня качаются алые розы, бутоны клоня…
К чему мне, о юноша, тот драгоценный хрусталь — светлее и ярче роса на колючих кустах.
— Прекрасная дама, вот этот парчовый наряд струится, как волны морские, и радует взгляд; я отдал торговцу борзую свою и коня — ах, выйди навстречу и только взгляни на меня!
— Ах, много прекрасней, чем этот парчовый наряд, в моем вертограде бежит со скалы водопад, и радуги в солнечном свете игра мне милей шитья золотого и всех драгоценных камней.
Вышивка упала с колен госпожи Герсенды, но она не заметила этого. «Да она, никак, плачет, — подумал Айльф, — вот уж точно, все бабы с придурью, и эта ничуть не лучше остальных. Не хочет видеть, что вокруг творится, люди вокруг мрут, точно мухи, а чуть ей споешь что-нибудь жалобное, она и пойдет рыдать».
— Прекрасная дама, я продал свой щит и копье, и ныне при мне только бедное сердце мое; никто не польстится на порченый этот товар — снедает его непрестанный и гибельный жар…
— Ах, сколько бы я ни искала в зеленом саду, дороже, чем сердце твое, ничего не найду! Войди же в калитку, где дремлет мой розовый куст и шмель золотистый горячих касается уст…
— Его светлость завтра отправляется в Ретру, — мечтательно проговорила маркграфиня. — Говорят, там красиво… И твои хозяева тоже едут?
— Полагаю, да, сударыня.
— А… лорд Ансард?
— Вам лучше знать, госпожа… Но, думаю, да… его воины теперь при маркграфе, нашем государе. А он при своих воинах.
— Мужчинам, — сказала маркграфиня, — нравится ратное дело.
Точно таким же тоном она бы сказала: «Дети любят играть в игрушки».
— Что поделать, сударыня, — неопределенно отозвался Айльф, — такова уж наша природа.
— Красивые ты поешь песни, — глаза леди Герсенды вновь затуманились, — ты сам их придумываешь? Или слышал где-нибудь?
— Не знаю, сударыня, — Айльф беспомощно пожал плечами. — Они… ну просто существуют, и все.
Леди Герсенда благосклонно кивнула:
— Приятно, что они все еще существуют. Позаботься, чтобы его накормили, не тем, чем кормят в людской. Что-нибудь с господского стола, Сорейль, милочка.
Айльф поклонился как можно ниже. «Что-то она все же в мужчинах понимает», — думал он, бредя вслед за Сорейль в сторону кухни.
— Где ты, нечисть тебя побери, шляешься? — раздраженно спросил Леон. — Я же велел тебе сидеть здесь…
— Так ее же светлость… — оправдывался Айльф.
— Ладно. Ты ввел ему вакцину, Берг?
— Да, — угрюмо проговорил Берг, — ввел.
— Что ж, — Леон уселся на постель, предоставив Айльфу стягивать с него сапоги, — собирайся, парень, мы завтра едем в Ретру.
— А что мне собираться? — жизнерадостно отозвался Айльф. — Ноги в руки, и…
— Так наши вещи собери. Терранские амбассадоры должны выглядеть пристойно.
— Хлеба небось его светлость надеется прикупить, — заметил парень. — Вот уж герцог потешится вволю. Солер с Мерсией не то чтобы на ножах, но была какая-то давняя распря…
— Что, не продаст герцог Орсон зерно?
— Почему? Продать-то продаст, но поунижаться заставит.
— Ты бывал в Ретры? — спросил Леон.
— И в Ретры. И в самой Ретре.
— На что она похожа? Айльф задумался.
— Ретра? Ну, знатный город. Солеру не чета. А уж дворец — замку его светлости до него… Сам-то я внутри не бывал, понятное дело, но рассказывали — позолота там везде, смальта, даже двор мрамором выстлан… А еще ихний герцог всякие механические игрушки любит — говорят, птички заводные там поют на золотом дереве, а на ветках яблоки из ясписа…
— Ясно, — сказал Леон. Что-то исподтишка грызло его, и он никак не мог понять, с чем связана эта бесформенная, но ощутимая тревога. — Послушай, а как там наша Сорейль?
Айльф покачал головой.
— Госпоже она вроде полюбилась. Из ихних покоев и не выходит. Но она вообще… тихая, держится неприметно.
«Вот оно, — подумал Леон, — я ничего не чувствую… У меня прерывалось дыхание от одного ее вида, а сейчас лишь какое-то странное опустошение, словно… словно ее и не было».
Он заставил себя сказать:
— Ты поговори с дворовыми, чтоб ее не обижали, пока нас не будет.
— Кто же дурочку обидит? — удивился Айльф. — Грех это.
Берг пошевелился, точно хотел что-то сказать, но промолчал.
— Вот и хорошо. Возьми парадные платья, те, шитые золотом, почисть их и уложи. И, не постучавшись, не входи, слышишь?
Оставшись наедине с Бергом, он открыл тяжелый кованый сундук и осторожно провел пальцами по дну в поисках потайного замка. Наконец он нащупал нужный гвоздь — раздался тихий щелчок и снаружи выдвинулась крышка крохотного потайного ящичка. Он запустил руку в образовавшуюся полость.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
Ему снилось, что тьма за окном уплотнилась, стала почти материальной — субстанция, нечто вроде старомодного мирового эфира, и эфир этот был насыщен призраками — голосами и расплывчатыми образами, которые, раз появившись, никуда не деваются, никуда не исчезают, а так и продолжают блуждать в сыром воздухе… нужно лишь уметь их разглядеть. А он не умеет. «Это потому, что ты видишь лишь внешнюю сторону», — сказал кто-то. «Простите, — возразил он, — а разве есть что-то еще?» — «Изнанка, — сказал суровый голос, — суть». — «Но суть и изнанка — отнюдь не одно и то же». — «Разве?» — удивился этот кто-то и стал расплываться, пропадать, тьма ползла, точно ожившее покрывало, душила его…
Он проснулся.
Шорох.
— Черт, — произнес Леон, — никак, крыса.
Он был почти рад, что шорох выдернул его из тягучего ночного кошмара, но крыса… Он ненавидел крыс — темное атавистическое чувство, омерзение, выворачивающее желудок наизнанку.
Он откинул подбитое мехом одеяло и осторожно встал, сжимая в руке тяжелый башмак. Уголья на жаровне бросали отблески на пол, на стены, но свет был багровым, муторным. А уж углы комнаты и вовсе тонули во мраке.
Шорох стих. Он аккуратно положил на пол башмак, чувствуя себя полным идиотом, и, подобрав щипцами уголек с жаровни, зажег фитиль масляной лампы. Дрожащий огонек показался ему удивительно ярким.
Это ему, знавшему, что такое электрическое освещение!.. Когда-то…
Он высоко поднял плошку, освещая комнату. В стене что-то блеснуло — мимолетная искра, бледное сверкающее привидение… и это не были глаза крысы.
Он подошел к источнику света. Уже по тому, как тот мигнул, когда светильник в его руке качнулся из стороны в сторону, он понял, что это вовсе не свет — отражение пламени светильника, призрачный хрусталик, непонятно почему вмонтированный в сырой камень.
Подойдя поближе, он потрогал стекляшку пальцами… и не стекло это вовсе… скорее, горный хрусталь или… непонятно. Огранка была, но такая мелкая, что на расстоянии двух шагов поверхность уже казалась гладкой. Вблизи она сверкала и переливалась, как фасеточный глаз насекомого. Украшение? Амулет? Во всяком случае, странная технология.
