Опасный преступник (СИ) - Зубков Алексей Вячеславович (серии книг читать бесплатно .TXT, .FB2) 📗

Замечательная цитата из детской книжки. Эти русские начинали подготовку к войне с еще более раннего возраста, чем граждане Океании. Говорят, русские не выдавали такие книги на дом, держали их в читальных залах библиотек. Толстый фолиант на добротной белой бумаге с цветными иллюстрациями. Ее должны были читать как на конвейере один «будущий командир» за другим.

Бакалавр Смит состоял на хорошем счету, и ему разрешили писать дипломную работу по русским детским книжкам, которые не входили в программу обучения. Диплом вышел настолько ценным, что научный руководитель полностью присвоил текст и отправил истинного автора на флот вместо продолжения научной работы.

Уинстон затаил обиду, но простил научного, когда после демобилизации случайно узнал, что того отменили как евразийского шпиона.

- Вы ведь немного спортсмен? – спросил Стивен после третьей кружки, - Нельзя пройти колледж, университет и флот, не вставая со стула. Или шахматы – одна любовь на всю жизнь?

Бармен принес стейки. Уинстон переложил вилку в левую руку и взял нож в правую.

- Нельзя отрываться от коллектива. В свое время я хорошо поиграл в футбол.

- Дайте угадаю. Вы стояли на воротах?

- Да. Но прошло лет двадцать! Как Вы догадались? Видели мое личное дело?

- Вы откровенно не командный человек, одиночка. И говорите, что играли в футбол. Голкипер, менее вероятно, полузащитник. Я думаю, Вас и на ворота поставили не по Вашей инициативе.

- В общем, верно.

- А на флоте? Шахматы?

- Я выходил на турнир, но в третьем туре понял, что должен проиграть старшему по званию, или мне это не простят. Правдоподобно проигрывать тоже надо уметь, но это не моя стихия.

- Но раз уж Вы начали выступать за честь корабля, нельзя так просто взять и отказаться. Что выбрали?

- Угадайте.

- Определенно, не бокс. Что еще есть из военно-прикладного, но не командного, где не требуются особые физические данные и можно достаточно хорошо выступать с самого начала, но не подниматься выше, чем считаете нужным?

- И где собирается приличное общество, не хуже, чем в шахматах.

- Не могу быстро сообразить. Наверное, я далек от флота.

- Стрельба из винтовки. Солдат без винтовки не солдат, а матрос и без винтовки матрос. Среди стрелков-спортсменов у нас были одни офицеры. И, кстати, это достаточно сложно, чтобы не приходилось мазать специально. Я никогда не занимал призовых мест, но и не проваливал упражнения. Просто всегда приходил на соревнования трезвым. В командном зачете наш экипаж часто попадал в тройку. А боксом я с детства хотел заняться, но все тренеры сплошные пролы, и ученики у них соответствующие.

- Интересно, с какого возраста Вы начали не любить пролов?

- Сколько себя помню.

- Я давно заподозрил, что у Вас очень нетипичное воспитание. Как давно Вы умеете есть ножом и вилкой?

- С детства.

- Но фиш энд чипс Вы ели без ножа.

- Рыбу не едят ножом.

- Вас джентльменом никогда не называли?

- Нет, а то бы я давно попал в подвалы Министерства Любви.

- Вы знаете, что у Вас оксфордское произношение?

- Нет. У меня правильное официальное произношение.

- Для Вашего круга. Уверен, что в университете, а, тем более, в Министерстве Правды не говорили на кокни. И флотские офицеры, надо полагать, тоже.

- Конечно. На кокни говорят матросы и пролы.

Последнее время Уинстон возвращался домой раньше, чем соседи. Иногда здоровался на лестнице, но без лишних разговоров.

Сегодня, похоже, толстячок Парсонс заглянул в паб после работы. Пахло от него не только потом, но и пивом. Проловским как бы пивом.

- Уинстон!

Том Парсонс пока не набрал вес до старых размеров со времен встречи в застенках Министерства Любви, но бодрость духа, похоже, восстановил.

- Здравствуй, сосед, - ответил Уинстон.

- Как ты там, правда ведь, что на повышение пошел? – с искренним интересом спросил Парсонс. Будь он трезвый, поостерегся бы.

- Не совсем, просто сдвинули в сторону. Работа большая, важная, но не срочная. А ты где сейчас? – Уинстон понадеялся, что Парсонс испугается сказать что-то лишнее и свернет ненужную беседу.

- На твоем месте. Я уж думал, осудят. Нет, сделали внушение и вернули обратно. Кто без нас с тобой работать-то будет? Набрали новых с десяток, я уже перестал их запоминать, текучка страшная. Твою работу сейчас мы вчетвером делаем. Я да умный парень один, да двое новеньких, никто не приживается. Выпускающий редактор зверь. Постоянно на доработку возвращает. Ужас. Только сейчас понимаю, сколько на твоих плечах держалось!

- Денег-то добавили?

- Какое там. После ареста я о добавке и не заикаюсь. Ладно, хоть работу не отобрали. А то, не знаю, слышал ты или нет, уже и семье ордер на выселение принесли. Освобождайте, мол, служебное жилье.

- Не слышал.

- Сын тогда учудил. Пожаловался на несправедливость. Он старался, доносил на изменника, то есть, на меня, и ему же от этого хуже стало. Жить на одну мамкину зарплату да еще и выметаться с квартиры в общежитие на окраину.

- И что? – спросил Уинстон, догадываясь насчет ответа. Старшего мальчишку он давненько не видел.

- В приют отправили. Тем же днем, даже домой не дали зайти. Ну ничего, там его научат Большого Брата любить. Как ты думаешь, научат ведь?

- Думаю, да. Если будет сотрудничать с администрацией…

- Конечно, будет!

- … то не пропадет. Но могут и побить, в приютах разные дети бывают.

- Мой шустрый, отобьется.

Уинстон вздохнул, но не стал разочаровывать. Во взрослом возрасте лишние три-четыре года ничего не решают, а десятилетке даже от одного подростка отбиться сложно.

- Может вернешься? Я замолвлю словечко, а? – предложил Парсонс.

- Не надо, - ответил Уинстон, внутренне сжавшись и похолодев, - На меня вчера заявка пришла из Министерства Изобилия. Все согласовано.

- Да? – Парсонс пьяно качнулся, - Жаль. Ну, то есть, удачи тебе. Слушай, тебе тогда ведь надо будет квартиру освободить. Переедешь в новую служебную. Давай унитазами поменяемся? Мы свой вчетвером засрали уже, а у тебя, наверное, как новый.

Картина мира. Гайд-Парк.

До Революции Гайд-Парк считался заповедником свободы слова. Таким и остался к середине восьмидесятых. Здесь, в бывшем «уголке оратора» давали слово военнопленным. Они могли говорить что угодно. Могли кричать, могли петь. Могли даже ругать Большого Брата. Толпы лондонцев приходили сюда, чтобы их послушать.

По пути от входа в парк до «уголка оратора» честной народ проходил под транспарантами, настраивающими на нужный лад.

ВОЙНА — ЭТО МИР

СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО

НЕЗНАНИЕ — СИЛА

За спинами ораторов и чуть выше висел плакат «БОЛЬШОЙ БРАТ СМОТРИТ НА ТЕБЯ». Прямо над пулеуловителями.

В прошлые пару лет пленных вешали. До этого рубили головы. Сейчас начали расстреливать. Раньше, говорят, тоже расстреливали, только из пистолетов или из винтовок. Некоторые вспоминали, что когда-то было из минометов, а еще травили собаками. Одинаковые зрелища приедаются, и пролы начинают требовать больше хлеба. Это, конечно, гипербола. Никто не выйдет на улицу и не потребует. Потому что специально обученные люди выпускают пар в нужные свистки. Так написано в должностных инструкциях профильных ведомств.

Пленных еще не привезли, но броневик с пулеметом приехал пораньше, чтобы покрасоваться перед публикой. Не примелькавшийся всем в военной хронике FV601 о шести колесах. Не музейный «Роллс-Ройс» времен Первой Мировой, как в прошлый раз. Сверкающий хромом генеральский «Астон-Мартин» из «представительской» серии для американского рынка.

Лет десять назад с точки зрения пролов и сразу после революции с точки зрения официальной пропаганды Большой Брат выпустил ряд законов о борьбе с роскошью. В том числе ввел комбинезон уставного образца в качестве рабочей одежды для членов Внешней и даже Внутренней партии. И ограничил использование лимузинов представительского класса средним руководящим персоналом Министерств.