День Дракона - Панов Вадим Юрьевич (мир бесплатных книг TXT) 📗
– Можно достать другие документы?
– Медленно, – разрешил Федосеев.
– Я знаю правила.
Ундер двумя пальцами оттянул полу куртки, показав патрульным, что под ней не прячется кобура, а затем вытащил из внутреннего кармана маленькую книжечку в кожаной обложке.
– Это удостоверение члена военно-исторического клуба «Московские Рыцари». В него вложена лицензия полицейского управления. Я имею право хранить и перевозить холодное оружие. Если хотите, могу показать паспорта на те клинки, что у меня с собой.
– Нет необходимости.
Федосеев пролистал книжечку, протянул ее Ундеру и совсем другим, по-настоящему дружелюбным, тоном спросил:
– Так что в свертке-то?
Руку с пистолета он убрал. Его напарник – тоже.
– Сабли, – ответил Витольд.
– Настоящие?
– Конечно.
– Посмотреть можно?
Ундер пожал плечами, присел на корточки, развязал стягивающие сверток ремешки и развернул брезент.
– Вот.
– Они в ножнах, – разочарованно протянул полицейский и, проведя пальцем по украшенной причудливой гравировкой гарде, поинтересовался: – Старинные, что ли?
– Старинные, – подтвердил Витольд.
– Дорогие?
– Не дешевые.
– И ты ими… э-э… – Полицейский никак не мог подобрать нужного слова.
– Фехтую, – подсказал Ундер. – Они дорогие, но я ими фехтую.
– Сломать не боишься?
– Они созданы для боя, – тихо ответил Витольд, завязывая сверток. – Без него клинки умирают.
Федосеев не нашелся, что сказать. Зато его напарник, который не проявил особого интереса к старым саблям, кивнул на шрам:
– В клубе заработал?
– Да.
– И продолжаешь фехтовать?
– Мне нравится.
– Когда лицо режут?
Ундер поднялся на ноги, поправил рюкзак и посмотрел на полицейского… не угрожающе, не агрессивно, но так, что тому снова захотелось положить руку на пистолет.
– Я мастер спорта по фехтованию и кандидат в сборную России, – негромко сообщил Витольд.
– ОК, парень, – примирительно произнес Федосеев. – Мы не хотели тебя обидеть. Можешь идти.
Для большинства из нас московское метро – просто транспорт, довольно быстрый и достаточно удобный. Кто-то пользуется им постоянно, кто-то от случая к случаю, а некоторые при упоминании о подземке презрительно кривят губы. Но вряд ли в огромном мегаполисе можно отыскать хотя бы одного человека, который бы никогда не спускался по эскалатору и не мчался в трясущемся вагоне по мрачным тоннелям большого города, не пересекал московские пещеры из конца в конец. Большинство из нас не задумывается, что метро – часть нашей жизни. И уж совсем немногие понимают, что для некоторых подземка и есть жизнь, а точнее – центр их личной вселенной.
Их солнце – электрические лампы и фонари поездов, их небо – бетонные своды, а горизонт – выложенные плиткой стены. Их тишина – шум, а покой – несколько часов без пассажиров, когда по станциям проносятся ремонтные и грузовые составы. Жителей подземелья мало по сравнению с общим количеством горожан – и очень много, если их просто пересчитать. Они почти незаметны. Машинисты и дежурные по станциям, полицейские и рабочие, торговцы и музыканты, попрошайки и карманники. Повелители и слуги подземелья. Жители города под городом. Люди… и не только они.
Шуму-Шуму Витольд заметил, едва поднялся по эскалатору в вестибюль станции. Старуха обедала, или завтракала, или просто ела, потому что она не разделяла приемы пищи и не выбирала меню исходя из времени суток: искала еду, только когда испытывала голод. Шума-Шума стояла у стены и жевала булку с вареной сосиской. Дешевый соус, жидкий, бурого цвета, стекал по пальцам и капал на пол, но старуху это обстоятельство не смущало. Вряд ли она вообще замечала, что испачкалась. И прохожие старались не замечать, отворачивались, ускоряли шаг, торопливо проходили мимо. Кому интересна жующая нищенка? А Шума-Шума ничем не отличалась от бродяг, периодически появляющихся в московских подземельях. Она носила длинную юбку, когда-то цветастую, похожую на те, что так любят цыганки, а теперь просто грязную, стоптанные кроссовки, серую водолазку, надорванную на шее, кофту грубой вязки и красную бейсболку, козырек которой хранил отпечатки грязных пальцев. Рядом со старухой безучастно стоял мальчик лет девяти, белобрысый, круглоголовый, с сонными туповатыми глазами. На нем были длинные, до колен, шорты, сандалии на босу ногу и грязная футболка с полустершейся от стирок физиономией зубастого мультипликационного героя: то ли адский сатана, то ли робот-трансформер.
Со стороны могло показаться, что жадная старуха оставила ребенка без еды, однако на самом деле мальчику пища не особенно требовалась. Он был ненастоящим.
Голем по имени Шнырек.
– Привет. – Витольд улыбнулся.
Шума-Шума прищурилась. Узнала. Откусила от бутерброда еще один кусок, прожевала и сообщила:
– Хороший день выдался.
Она никогда не здоровалась.
Шнырек скользнул по молодому чуду безразличным взглядом и отвернулся.
Никто в Тайном Городе не помнил настоящего имени старухи. И хотя в архивах Зеленого Дома наверняка сохранились точные записи, все предпочитали называть бродяжку так, как она хотела: Шумой-Шумой. Нейтрально. Потому что настоящее имя вызывало в памяти простую и страшную историю о том, как двадцать лет назад, во время войны Великих Домов, чересчур горячий маг нанес слишком сильный удар по врагам. Настолько сильный, что помимо противников досталось и жителям дома, во дворе которого развернулась схватка. Четырнадцать трупов. Двенадцать челов, муж Шумы-Шумы и ее ребенок. Витольд знал об этой истории с детства. И, как и большинство чудов, считал, что смертная казнь, к которой приговорил горячего мага великий магистр, была слишком суровым наказанием за небольшую оплошность. Считал так до тех пор, пока не познакомился с Шумой-Шумой – фатой Зеленого Дома, не сумевшей оправиться от того удара.
От удара, который ее не задел.
От удара, который сломал ее жизнь.
– Заработала сегодня?
На лице старухи появилась хитроватая улыбка.
– Много. Да.
Застывший на губах соус напоминал размазанную помаду. Витольд кивнул:
– Значит, действительно хороший денек.
Ее пытались лечить, но безуспешно – разум женщины отказывался возвращаться в реальный мир. Ее пытались запереть, но она билась в истерике и пробовала покончить с собой. И тогда, убедившись в том, что старуха безвредна, ее отпустили. Приглядывали, конечно, но в жизнь потерявшей себя фаты не вмешивались. Шума-Шума бродила по городу, промышляла мелким воровством, и единственным, к кому она по-настоящему привязалась, был маленький туповатый голем.
– А я на турнир решил съездить, – сказал Витольд. – Размяться.
Старуха затолкала в рот последний кусок бутерброда, прожевала, вытерла губы и руки скомканной салфеткой и, только сейчас обратив внимание на сверток, произнесла:
– Сабли!
– Угу, – подтвердил Ундер.
В ее глазах мелькнула тревога.
– Война?
– Нет, – успокоил Шуму-Шуму чуд. – Турнир. Тренировка.
– А.
Одиночества притягиваются.
Витольд познакомился с Шумой-Шумой чуть меньше года назад. В тот день старуха оказалась на нуле, почти без магической энергии, и вряд ли смогла бы отбиться от группы бомжей, тащивших ее на пустырь за Савеловским вокзалом. С какой целью? Да какая разница с какой? Витольд избил бродяг, отвел Шуму-Шуму домой, а после несколько раз навещал, приносил продукты и немного денег. Впрочем, люды тоже не забывали о старухе, в ее холодильнике всегда была еда.
Вот только настоящим именем старуху старались не называть.
– Никто не приставал?
Шума-Шума отрицательно покачала головой.
– Ладно, еще увидимся, – буркнул Витольд и, поправив рюкзак, быстрым шагом пошел к выходу на вокзал.
