Тихое вторжение - Володихин Дмитрий Михайлович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
Огромный зал. Свет подается сюда через отверстия снизу. Ажурная раковина размером с деревенский дом. Обнаженная женщина на перине под сенью верхней створки. Та самая, кого я знал до Кати. Та самая, кого я не смог до конца забыть. Та самая, с кем возлечь – беззаконно.
«Теперь это можно. Теперь всё разрешено для тебя. Ты слишком много страдал. Возьми от меня немного утешения. Я безмерно скучала по тебе…»
Не могу отвести от нее глаз.
«Ты помнишь нашу любовь? Она была возвышенной и благородной. Разве может быть возвышенная любовь чем-то неправильным? Ты помнишь, я принадлежу тебе, а ты мне…»
– Нет!
«Могу быть такой, какой ты пожелаешь. Если ты ищешь необычных ощущений, если тебе наскучила пресная простота, я буду вот такой…»
И у нее меж бедер вырастает огромный пенис.
Суки! Я не хочу жить такой жизнью! Куда вы завели меня? Я лучше сдохну, чем буду жить вашей проклятой жизнью! Я хочу свою, нормальную жизнь! Пропадите вы пропадом! Все! Все до единого, кто тут водит меня!
Я бью прикладом автомата по ее поганому члену.
Слышу злое завывание.
И опять брожу по черным туннелям. По коридорам. Чрез узкие лазы протискиваюсь, и сияние светильника расплескивается по сырым стенам. Куда ни поворачиваю, кажется, все время иду вниз. Ниже и ниже.
– Что вы ему вкололи! Какое вы право имеете! Я охрану сейчас позову!
Голос слышится откуда-то сверху, из-под потолка. Чушь. Или там есть выход? Сам я уже отчаялся найти выход.
Подпрыгиваю и хватаюсь за ржавую скобу, торчащую из стены.
– Вы слышите меня? А ну дайте сюда это немедленно!
Что мне делать?
– Эй! Я здесь! Эй! Я рядом!
Они там, наверху, отделенные от меня всей толщей железобетонного свода, десятками подземных этажей, паутиной лабиринта, не слышат моих криков.
– Эй! Э-э-э-эй! Это я, Тим! Вытащите меня отсюда! Спасите меня! Э-э-э-эй!
Одной рукой я держусь за скобу, другую сжимаю в кулак и принимаюсь отчаянно колотить в потолок – по направлению, откуда слышатся голоса. Громадная огненная муха садится мне на щеку и больно кусает.
Глупость! Да как они услышат меня? Но я все же молочу по бетону без остановки. Разбиваю пальцы в кровь. Брызги крови моей летят во все стороны.
Неожиданно бетон обваливается прямо мне на голову. Шипя от боли, я вцепляюсь в скобу обеими руками. Из открывшейся в потолке бреши на меня смотрит Дмитрий Дмитриевич Михайлов. Мой босс в течение двух последних лет.
Во взгляде его – досада.
– Я так и думал, – спокойно произносит он. Поворачивается к тощей сердитой тетке в медицинском халате и добавляет:
– Простите, пожалуйста, но не пойти ли вам отсюда на хер? Тем более, что как раз надо позвать лечащего врача… Еще раз извините.
Он протягивает мне руку и мощным рывком втаскивает к себе… куда-то к себе… не пойми куда.
Я лежу на скрипучей проволочной койке, подо мной – вонючий матрас. На мне – жиденькое казенное одеяло. Михайлов сидит у изножья, качая головой.
– Я уж думал, вы не вернетесь, Тим.
И пожимает мне руку. Мышцы мои – будто из ваты.
– Сколь… – хочу я задать вопрос, но в горле скопилась какая-то дрянь и, прежде чем говорить, надо как следует проперхаться.
Впрочем, Дмитрий Дмитриевич понял меня отлично.
– Четыре месяца там. Еще семь месяцев здесь. Нечто, напоминающее кому, но кома ли это на самом деле, я сказать вам не могу. Если требуется точный ответ, что ж, спросите Зону. Авось ответит. Крепко она вцепилась в вас и не хотела отпускать…
Осматриваюсь.
Самый паршивый вариант больницы, какой я только мог себе представить. Над моей койкой, вторым ярусом, нависает вторая. Проволочная сетка ничуть не мешает мне разглядеть огромное пятно от мочи, протекшей сквозь матрас. Справа от меня, слева, спереди и сзади – койки, койки, койки, койки, поставленные рядами. Старые, армейского вида тумбочки у каждого изголовья. Узкие проходы. В воздухе – чудовищная смесь запахов: пищеблок в стиле low-middle, давно не мытое тело, не успевший добраться до унитаза вторичный продукт, ядрёные химикаты для помывки полов. Вялые разговоры, бряканье каких-то лечебных железок, пердёж «овощей».
– Чем вы меня извлекли… из… из забытья?
– Это? – Он поднимает руку с маленьким шприцем. – Производится в Канаде, стоит примерно четыре ваших годовых оклада, Тим, и называется так длинно, что моя гуманитарная память не способна воспроизвести все коленца. Еще производится на окраине подмосковного города Подольск, сто?ит примерно один ваш годовой оклад, содержит ингредиенты от четырех артефактов и называется «Мозгожарка». Я удовлетворил ваше любопытство?
Просеките, ребята, хороший лектор, он и в любой вонючей дыре – хороший лектор.
Тут в ближайшем проходе показывается процессия. Я вижу только ноги: щепки, обтянутые белесыми колготками в халатчатом обрамлении; тумбы в форменных бриджах; нечто довольно аккуратное в темных брюках с наутюженной стрелкой плюс опять же докторский халат. Остальное закрыто вторым ярусом коек.
Издалека доносится раздраженный говорок всё той же вредной медсестры: я ему запретила… еще ругается… бессовестный…
Михайлов потирает лоб. У него до смерти усталый вид. Он всегда был щеголем, любил хорошие костюмы, модные галстуки, безупречно сверкающие туфли. Обращал внимание на парфюм. Среди моих знакомых один-единственный человек продолжает носить запонки, и это именно он. И еще трость. И коричневую испанскую шляпу из мягкого материала. И часы на цепочке – механику, конечно же изготовленную лет сто назад. А сейчас… сейчас он без галстука, без трости, в мятой рубашке, мятом костюме… белки глаз исчерчены красными «жилками», щеки одряблели. Кажется, морщин на лбу добавилось.
Вздыхает.
– К нам приближается потеря времени.
Говорила мне бабушка: «Не плюй в колодец – сам в него попадешь!» Зачем я всегда так ругал наши больницы?
Та самая медсестра. Охранник… то есть, охранница. Тумбы, коммод, брыли, бейсболка. Руки в боки. Электрошокер. С ними – молоденький доктор. Такое же, как и у Михайлова, усталое лицо. Красные глаза.
Медсестра бренчит и бренчит. Присутствие Михайлова стимулирует ее перейти на повышенные тона. Охранница прерывает медсестру решительным жестом и обращается к врачу:
– Што? Убрать это отсюда? – тройным подбородком указывает на Михайлова.
Доктор потирает лоб точь-в-точь таким же движением, как это сделал Михайлов полминуты назад. Усталые люди похожи друг на друга…
– Подождите.
Смотрит на меня. Удивляется. Подходит ближе, тискает мне лицо ладонями, оттягивает веки, заставляет открыть рот и высунуть язык. Потом щупает пульс.
– Хм, – глубокомысленно сообщает он.
– Вот и я говорю, гнать отседа таких вот прохиндеев! Никакой дисциплины! Никакой культуры поведения!
Доктор поворачивается к ней и говорит:
– Если понадобится ваша помощь, я позову.
– А с этим-то как?
– Разве я не ясно выразился?
Кудахча себе под нос какие-то недовольности, медсестра отчаливает. Доктор обращается к Михайлову:
– Чем?
– Мозгожарка.
– Мытищи?
– Подольск.
– Сын?
– Сотрудник.
– Когда заберете?
– Дайте хотя бы трое суток. Ему надо восстановиться.
– Двое.
– Доктор…
– Что – доктор? Сами видите, как тут у нас. Двое суток.
И, повернув голову к охраннице:
– Всё нормально.
– У меня правила режима!
– Через пять минут наш гость покинет палату. А сейчас идите, нам есть о чем поговорить.
– Пять минут! – грозно напоминает охранница.
– Нда-да.
Когда она уходит, я вспоминаю об одном крайне неприятном обстоятельстве. На сколько же я проворонил казенного барахла?.. Оружие, камера…
– Простите, Дмитрий Дмитриевич, но из Зоны меня эвакуировали голеньким. Ни камеры, ни дисков с собранной информацией, ни амуниции моей… – он машет рукой, мол, понимаю, мол, не воротишь, и ладно.
