Побочное действие - "Мадам Тихоня" (е книги .txt) 📗
– Отставить! – рявкнула она наконец, непроизвольно вздрогнув от слова, которое уже больше года не употребляла совсем. Потому что именно с того времени пришлось резко менять большую часть своих привычек, как и сам образ жизни. Шокер смолк тут же, на половине особенно длинного трескучего раската, будто обидевшись на то, что не сможет больше никого жалить. «Упыри» обиделись тоже, замерли, ошалело оглядываясь на хозяйку, от которой, видимо, не ожидали такой интонации. Мэллори едва удостоила лаборантов взглядом и красноречиво резким жестом сунула в руки дежурному, что всё ещё неотступно торчал рядом, его бумаги и планшет со стилусом. Немного неловко – стилус чуть не скатился на пол, и Мэл, придержав его, невольно оглянулась через плечо на обмякшего было пленника. Потому что тот вдруг пошевелился, обвёл слепяще-белое помещение почти бессмысленным взглядом и выкрикнул хрипло:
– Фашисты грёбаные!
Мэллори даже брови подняла: ну ничего себе, вот это словечки, притом что вышеупомянутых «фашистов» люди помнили до сих пор, спустя пять-то столетий. Изумление сменилось чем-то вроде болезненного интереса, а каким же словом этот тип назвал бы своё собственное времяпровождение? И Мэл, склонив голову набок и почему-то чувствуя отвращение к самой себе, коротко бросила лаборантам:
– Выйдите.
– Мэм… – дежурный единственный из всей этой почти безмолвной и совсем безликой братии общим числом в пять человек попытался возразить, но тоже повиновался нетерпеливому жесту хозяйки.
Когда за сотрудниками сектора В с шипением сошлись створки двери, Мэллори развернулась навстречу обалдело-злобному взгляду пленника и тихо спросила:
– Так чем именно такого, как ты, могут смущать наши… методы?
У этого «наши» был странный, сковывающий привкус оскомины, и Мэл криво усмехнулась тому, как легко она объединила себя с работниками ненавистного сектора В. Нет, ну по сути всё правильно. Любой «опытный образец» проходил сквозь фильтр пристального внимания владелицы станции, и прятаться от этой обязанности было бессмысленно. Да и невозможно.
– А что ты, сука, обо мне знаешь? – Этот взгляд, наверно, должен был пугать и отталкивать. Если бы у Мэллори вообще водилась привычка заострять внимание на чьих-то там взглядах, а не заглядывать сразу в глубину, проходя сквозь шелуху внешних оболочек. Хотя вот в этой «глубине», похоже, ничего нового уже высмотреть не удастся.
– Я видела в твоей голове, что ты делал с людьми. Двое на пляже. Один мёртв – у него вспорот живот. Второй ещё жив, трясётся от страха, в то время как ты собираешься прострелить ему затылок. Ах да… ещё вот тот, последний. На дереве вниз головой… а та штука, серая с проводами, кажется, называется «аккумулятор». Хранятся ещё такие, кое-где, в музеях, – подвела Мэл бесстрастный итог и пожала плечами. – Хватит?
– А ты, видать, привыкла все делать чужими руками? Или на расстоянии… убивать сотнями. И как тебя за это отблагодарили? Выбросили на свалку? – Если честно, такого Мэллори не ожидала. От дикаря, головореза, чёрт знает кого ещё, да после того, что с ним проделали лаборанты, – совсем. Такой осмысленной и точной речи, с этой мрачной и едкой иронией на слове «отблагодарили». А последние слова, на которых он повысил голос, напоминали хлёсткую оплеуху…
Глава 3
Она не совсем поняла, как это произошло. Кажется, человек на стенде, который и называться-то этим словом не заслуживал, сказал что-то ещё. Грубо, иронично и нагло, как будто даже подвешенное положение не мешало ему чувствовать уверенность в каждом слове. Кажется, что-то насчёт того, что «тюремщица» выглядит слишком паршиво — примерно как мусор, который на свалке трамбовали бульдозером. Мэллори, конечно, имела слабое представление о том, что такое бульдозер, но уловить смысл всё-таки была способна. Незнакомец каким-то чудом просто озвучил то, что она сама не так давно сказала себе мысленно. Держа в руках документ об отставке из флота. Формулировка «перевести на половинное жалование по состоянию здоровья», плюс ещё пара ничего не значащих фраз, сухих и официальных. Помнится, тогда как раз такая мысль и промелькнула: её, лейтенанта Мэллори Теа Харт, просто выбросили. Как упакованную в утилизационный мешок кучку сора. Тогда же, напрочь стирая полузабытое желание по-детски разреветься, от которого зверски пекло глаза, явилась злость вместе с диким желанием нанести удар в ответ.
– Заткнись… – прикрыв глаза в попытке хоть как-то вернуть себе тающий самоконтроль, пробормотала Мэл. Почему-то заложило уши, и новая колкость пленника словно увязла в слое изоляции. Почти год назад, когда Мэллори, очнувшись после операции по восстановлению позвоночника, взяла в руки свой отпечатанный на бумаге с водяными знаками приговор, ударить было некого. Ни одним из известных ей способов. А вот сейчас…
Где-то под рёбрами, в области солнечного сплетения, зародилось жжение. Не гнева, нет – Мэл так ни разу и не смогла дать этому чувству определение. Тело человека напротив потускнело и расплылось, сделавшись похожим на рисунок электрической схемы. И, как в случае с электрической схемой, нужно было сделать совсем незначительное усилие, чтобы пережать некоторые "проводки".
– С-сссука… — только и сумел выдавить из себя пленник, когда мышцы его гортани вдруг сдавило неконтролируемым спазмом. Мэллори только улыбнулась слегка и усилила невидимый нажим, слыша, как судорожно этот человек пытается вдохнуть или выдохнуть — неважно. Если бы позволяли цепи и скобы, он трепыхался бы ещё сильнее, но получалось только хрипеть и сипеть, одаривая неподвижную «тюремщицу» уже не бранью, а только мутнеющим взглядом. С каким-то отстранённым удовлетворением Мэллори отметила: даже такое грубое, будто высеченное из камня лицо способно искажаться от инстинктивного страха, и надавила ещё сильнее. Смотрела она при этом куда-то на грудные мышцы незнакомца, которые, казалось, грозили разорвать раздражающе красную майку, и на крупные капли пота, что уже запятнали ткань влагой.
— Нужно следить за тем, что говоришь, – проговорила Мэл почти наставительно, хотя слова не имели никакого значения. Только сжимающееся кольцо… кстати, наверно, уже достаточно. Иначе этим «проводкам», которые сейчас, будто в лихорадке, бились под невидимыми пальцами от тревожных сигналов, уже ничего не поможет. – Хотя бы иногда.
Пленник с силой выгнулся ещё раз — наклонив голову, Мэллори заворожённо следила за тем, как грудная скоба, сминая чёртову красную тряпку, глубоко вдавливается под рёбра. Кажется, что-то захрустело, может быть, и сами рёбра, а может, суставы запястий, вывернутые под неестественным углом. Глядя, как трепещут веки, прикрывающие остекленевшие глаза, Мэл медленно досчитала до трёх и отпустила. С резким, болезненным выдохом – оказывается, она тоже всё это время задерживала дыхание. Невидимые «проводки» избавлялись от избыточного напряжения далеко не мгновенно, причиняя, естественно, нешуточные страдания незнакомцу, и он прерывистыми, сипящими глотками жадно хватал ставший вдруг доступным воздух. Чувствуя, как жжение в солнечном сплетении сворачивается до размеров горячей иголки, Мэллори перевела дух. Эмоции. Для проявления этой способности всегда нужны были сильные эмоции, которые Мэл вообще не особенно любила.
Нужно было сделать так, чтобы произошедшее только что лаборанты никогда не увидели, и Мэллори пошевелилась. Непринуждённые движения почему-то давались с некоторым трудом, но, слушая натужный хрип и кашель, с которыми пленник возвращал себе способность нормально дышать, Мэл в пару шагов добралась до терминала и в два нажатия подкорректировала работу камер видеонаблюдения. Взгляд случайно упал на шокер, которым воспитывали «материал», и Мэллори, улыбнувшись неожиданной идее, разрядила в воздух половину батареи устройства. «Пусть думают, что хотят», — этому девизу учил генетический дефект под названием «телепатия». Мэл давно уже усвоила урок, отношение «упырей» её и вовсе не волновало. А вот жгучую злость, которая почти внезапной волной хлынула со стороны пленника, игнорировать было сложно.
