Жесткий контакт - Зайцев Михаил Георгиевич (полная версия книги txt) 📗
Граф и Алекс согнули локти, приподняли носилки повыше и побежали. Ветка орешника хлестнула по груди Графа, прошуршала над Компасом, попробовала зацепиться за серую жесткую складку на поясе Алекса. Открытое малое пространство у подножия сосны и далекое собачье тявканье остались позади, лес нехотя поглотил скаутов, ворчливо хрустя сушняком, капризно шелестя листьями. Но лес недолго сопротивлялся вторжению людей в сером, на второй минуте движения скауты приноровились к его преобладающе лиственному характеру. Скауты чувствовали лес, как дикие звери, вырвавшиеся из клетки. Скауты любили лес, доверяли и доверились ему. Они не противопоставляли себя зеленой окружающей среде, они стали ее составной частью, слились с ней воедино. Мелкие птахи спокойно наблюдали, как по-свойски, уверенно петляет меж деревьями серое существо о четырех ногах. Серое спешит своим долгим путем, так чего ж его бояться? Любопытный бельчонок, дурачок маленький, спрыгнул на примятую траву, понюхал плоский след серого существа. Облезлая лисица выглянула из-за березового ствола, проводила желтым взглядом невиданного монстра, учуяла белку и навострила уши. Бельчонок копошился в траве совсем-совсем близко. Рыжая хищница вытянула шею, повернула острую морду...
КХА-А-А!!! Взрыв! Желтые глаза лисицы зажмурились, уши прижались к морде... К-Х-Х!!! Еще один взрыв! Бельчонок лихорадочно метнулся к березовому стволу, острые коготки царапнули кору, и не успело отзвенеть эхо второго взрыва, а бельчонок уже скрылся в зеленой березовой листве... КХА!!! Лесные птахи с писком взмыли в небо над зеленым океаном... К-Х-А-А!!! «Четыре», – сосчитал Алекс... К-К-Х-Х-Х!!! «Пятая, последняя «вонючка» сработала, – отметил Граф. – На тринадцатой минуте примерно после старта. Погранцы были гораздо ближе, чем мы рассчитывали. Ну, да ничего, пока дядюшка Компас болтается на носилках бесчувственной тушей и пока нет надобности притворяться придурками-подростками, уйдем с гарантией, яволь!»
Четыре серые ноги упорно толкают землю. Защищенные «хамелеонами» глаза не боятся солнечных слепящих бликов, грубая ткань просторных одежд не рвется, когда цепляется за сучки и ветки. Лиственный лес постепенно сменяется хвойным. Травы и папоротники уступают место мхам и лишайникам. Мошкара исчезла, ей на смену прилетели жирные комары и мухи. Примерно пять километров от места взрывов. Скауты бегут слаженно, нога в ногу. Как будто эта пересеченная местность им хорошо знакома и они заранее знают, где лучше свернуть влево, а где принять правее.
Мохнатые ели расступаются, становятся выше и стройнее. На шершавом ковре из сухих иголок гвоздиками торчат грибные шляпки. Безветрие. Ни одного насекомого в воздухе. Жарко, солнце греет макушку. Десять километров от взорванной сосны-великанши. Скауты по-прежнему бегут легко, в том же темпе.
То тут, то там появляются островки буйной травяной растительности. Рядом с елками вновь возникают прутики лиственных деревьев. Длинные тени указывают путь на восток. За плечами у скаутов кросс длиною в пятнадцать кэмэ. Резиновая прокладка «хамелеона» на лбу у Алекса пропиталась потом. Впервые споткнулся и чуть не упал Граф. Но бег продолжается.
Густая растительность, переплетение хвои с листьями, заполненные гнилой водой ямы вынуждают скаутов круто петлять на бегу, передвигаться зигзагами. Алекс сбивается с общего ритма и едва удерживает на весу носилки. Мычит, подает признаки близкого возвращения в сознание Компас. Ошибается с расчетом маршрута Граф. Скауты вязнут в буреломе, переходят с бега на шаг, приседая, ползут под мертвыми стволами, перепрыгивают шипы сухих, упавших ветвей и неожиданно выходят на просторную, поросшую ершиком мягкой травки поляну. Ранние сумерки. Над поляной бесшумно порхают бабочки. Граф останавливается, через плечо смотрит на Алекса.
– Привал?
– Яволь.
– Во-он с той стороны полянки пенек, видишь?
– Где?
– Вон, в пяти метрах от подлеска. Идем туда, к пеньку.
На краю поляны росло когда-то могучее дерево. Его сожгло молнией. Остался черный, обугленный пень и полуистлевший ствол. Обгоревшая крона дерева упала в подлесок, который, оправившись от былого катаклизма, весело зеленел нежными листиками и иголками.
В упавшем стволе жили муравьи. Обугленный зуб пня насекомые не тронули. Поставив носилки на траву возле пня, Алекс и Граф с удовольствием сели, облокотившись спинами о почерневшую древесину.
– Устали, херр Карпов?
– Обижаете, херр Таможин.
– А вы не обижайтесь, херр Карпов. Сэкономили силы, будьте любезны, как положено, осмотреть прилегающую к месту стоянки территорию. А я, уставший и обессиленный, займусь херром Компасом. Яволь?
– Сволочь ты, херр Таможин. Хитрая и подлая притом.
Застонал, замычал, зашевелился дядька Компас на носилках. Алекс подтянул колени к груди, перекатился через плечо и, очутившись у изголовья носилок, занялся распутыванием веревок, фиксирующих тело больного. Граф крутанул шеей, размял плечи, спину, встал прыжком, не спеша потрусил к подлеску на краю поляны. Ближайшие пять-десять минут скаут Карпов будет шнырять по лесу вокруг травянистой плешки, знакомиться с местностью, наметит пути для экстренного ухода и заодно соберет дровишек для костра.
– Ты... ты кто?.. – открыл глаза Компас, прищурился, напрягся.
– Я Саша. Шурик. – Таможин, мысленно ругая себя последними словами, стянул с лица серый шарф, сдвинул на лоб очки-»хамелеоны».
– Шурик, чего со мной, а?
– Вы болеете, дядя Компас. Вам на сосне плохо стало, и мы...
– Это я помню. Подмогни сесть, Шура.
Таможин помог Компасу сползти с носилок, оттащил плохо слушающееся хозяина тело к пню, худо-бедно усадил.
– Шурик, чой-то ты на себя напялил?
– Вы позабыли, дядя Компас! У нас с Евграфом были спрятаны в рюкзаках самые настоящие костюмы скаутов. Их нам Хохлик подарил...
– Мудак Хохлик! Скаутов в Ближнем Лесе не любят, хоть ни одного живьем близко и не видали, но...
– Вы это уже объясняли, дядя Компас...
– А ты еще раз послушай. Оно пользительно, старших слушать. Ой-й... Башка закружилась. Найди-ка, малой, таблеточку для дяди Компаса. У самого дяди руки онемели, до карманов не подымаются.
– У вас сердце...
– Замолкни, пацан! Лучше жить с больным сердцем, чем помереть со здоровым. Где Евграф?
– Дрова в лесу собирает.
– Угу. Рюкзаки вы бросили, переоделись, меня в охапку и тикать?
– Да, мы...
– Замолкни. Далеко утекли?
– Километров на двадцать без малого от той сосны.
– Ого! Это ж сколько времени я без памяти был?
– Сутки, – не моргнув глазом соврал Алекс.
– Ого! Куды вы тикали-то хоть? В какую сторону?
– Все время двигались на восток.
– Едрить твою! Натворили, вашу мать! Малый, жить хочешь – сувай таблетку мне в зубы, и двигаем отсель с темпе вальса!
Изобразив испуг на лице, Алекс полез в нагрудный карман тужурки пожилого курьера.
– Дядя Компас, может, вы зря беспокоитесь? От пограничников мы ушли...
– Силушек бы мне, я б дал тебе в зубы! Ушли! Ушли-то ушли, а пришли куда?
– Куда? – Алекс достал колесико таблетки, застегнул обратно на пуговичку карман тужурки Компаса.
– Чуешь, Шурик, комарье исчезло?
– Ну?
– Не нукай, не запрягал! Суй мене в пасть таблетку, суй, не брезгуй... От так... От молодцом, засранец... Щас рассосу, и тикаем... Слухай сюда, ребенок. Вертолеты за нами гнались?
– Нет...
– Не гнет, а вороной! Не гнались. А почему? А потому, что дяденька Компас думал, где ходить. За нами лопух-лейтенант взвод рядовых вел. Молоденький лопушок, с шилом в заднице, по неопытности в казаков-разбойников игрался. Я пацана в погонах специально вбок с трассы повел. От той сосны надоть было взять правей и через болото, крюком обратно на маршрут. А вы, разгильдяи, прямиком в Ближний Лес поперли. Комарье исчезло – первый признак Ближнего Леса!
– Дядя Компас, но мы ведь так и так шли в Ближний Лес...
– Так и сяк! Здеся, вблизи Белого Леса, место месту рознь. Я вел к знакомому месту, к деревне Шалая, а вышли мы не дай бог к поселку Дальний.
