Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Даже не думай туда ходить! Там уроды живут, живьем тебя сожрут. А еще там радиация. От нее выпадут волосы, и пиписька отвалится!», — поспешили ответить ему взрослые. Но Сашка хотел докопаться до правды. Вскоре он понял, что надо не спрашивать, а надо сходить так, чтоб никто не узнал.
Конечно, ни уродов-мутантов, ни радиации там не было. Мутантов совсем, а радиации — почти. Дед как-то подарил ему хитрую штуку — радиометр, научил ей пользоваться и объяснял, что за прошедшие с войны годы радиоактивная дрянь почти вся распалась, а та, которая не распалась — равномерно разошлась по всему свету. Даже туда, где ни одна ядреная бомба не упала. Защититься от нее так же невозможно, как перестать дышать.
Когда-то город делился на «районы». Их деревня вклинивалась в Рудничный район. Тот стоял частично порушенным, частично целым. Еще был Центральный. Тот был почти стерт с лица земли, поэтому интересного там было мало. Но даже там радиации было немного. И циферки на экранчике радиометра были совсем не страшными.
Но надо же было как-то внушить ему, несмышленышу, чтоб он к тем домам не бегал.
Он-то, конечно, став чуть постарше, не упускал случая туда забираться. Как и другие ребята. Поголовно, не взирая ни на какие запреты. Ведь там можно было найти столько интересного!
Ветер дул ему в лицо, и, надвинув капюшон на глаза, Младший был страшно горд, что выполняет ответственное задание. Первой вехой на маршруте, если не считать стоящую чуть в сторонке бывшую туберкулезную больницу, был Дэ-Ка. Большое завалившееся на бок здание Дома Культуры.
Как может Культура жить в доме, Сашка не представлял. Он знал, что культура — это правила, обычаи, умения, приличия. Как они могут поселиться в каменном здании? Или они там бродят по пустым коридорам, между облупленными стенами, по провалившемуся полу? Отголоски привычек прежних людей. Отец бы посмеялся над Сашкиной версией.
Распложено оно было так, что мимо не проедешь. Дороги здесь расходились. На юге были несколько заводов, заброшенные поселки, ничем не примечательные, и старое довоенное кладбище. На западе — район многоэтажных домов, так называемый Тырган. Ему надо было туда.
Здесь был приметный знак — Гора компутеров. Она была составлена из мониторов, ноутбуков, системных блоков, нагроможденных в виде пирамиды. Высотой метра три. Ее дед соорудил сам за пару дней очень давно, на тележках возил. Бабушка тогда крутила пальцем у виска, а он только посмеивался — говорил, это для истории, для вечности.
Сразу после Дэ-Ка надо было пересечь железную дорогу. Когда-то для этого существовал автомобильный мост, но он обвалился, уже после войны. И теперь надо было переезжать через пути там, где уклон был небольшим.
Умная кобыла не споткнулась, но повозку слегка тряхнуло, когда они переезжали через рельсы. Во многих местах те уже были скрыты землей. Сама железная дорога здесь напоминала тропу, густо поросшую кленами, которые поднимались вверх по обоим ее склонам. Клены в Прокопе были повсюду. Их можно было бы поместить на его герб и флаг. Ни одно дерево не росло так быстро и не занимало собой любой свободный пятачок. Краски осени — красные и желтые — оживляли город, делали его даже чуточку праздничным. Кроме кленов, вокруг были темно-желтые тополя, красные рябины, оранжевые дикие яблони, дававшими крохотные кислые плоды — откусишь и тут же выплюнешь.
Дальше можно было поехать двумя путями — по улице Гагарина и по Ноградской. Второй путь был сильнее загроможден остовами сгоревших машин, иногда сбившихся в причудливые кучи, иногда протаранивших стены домов и образовавших плотные заторы.
Здесь много чего можно было найти, но, помня наставление старого Мельниченко, Сашка осторожно потянул поводья и направил Чернушку в объезд поваленных рекламных щитов — по левой дороге, почти свободной, насколько хватало глаз. Только перевернутый трамвай и пара легковушек чернели вдали. Да стелились по дороге тяжелые провода с поваленных столбов, которые ни ветер, ни весеннее половодье так и не смогли унести.
Город мертвых показался бы постороннему мрачным, но Сашка здесь родился и вырос, и он его совершено не пугал. Светило солнышко, остатки асфальта были покрыты разноцветной палой листвой, которая еще не успела побуреть, и этот октябрьский день было довольно погожим. Но осень уже прозрачно намекала, что зима не за горами. Где-то за темными облаками на горизонте прятался дождь (к счастью, теперь не опасный), а может, и первый настоящий снежок.
Зима… Под ее знаком прошло почти все, что он мог вспомнить в своей недолгой жизни. В том, что Сашке упорно снилась зима, не было ничего удивительного. Странно было бы, если бы он увидел жаркое лето.
Зима была его первым воспоминанием.
Вот его несут, беспомощного и завернутого, как капуста. Несет, скорее всего, отец, а не мама — руки сильные, но грубоватые. А с неба падает снег. И мороз щиплет щеки. И кажется, что не его несут, а мир движется вокруг, разворачиваясь как полотно — черное с белыми крапинками. Крапинки — это снежинки и звезды.
А вот ему шесть лет, и его уже отпускают играть одного. Хотя и не разрешают отходить так далеко, как он хочет, и лазить по «пустырям». Но он же не трус и не девчонка и не может играть в песочнице, когда пацаны постарше осваивают дикие места, где нога человека не ступала! Правда, приглядывать за ним никто не будет, несмотря на наказ взрослых другим детям: глаз не спускать с малыша.
Вот так и случается, что в один из дней под его ногами проламывается тонкий ноябрьский лед и разверзается бездна. Он проваливается в дыру в асфальте, где раньше была крышка железного люка.
Была осень по календарю, но погода давно стояла зимняя и снега было сколько хочешь. Никто не заметил его исчезновения, и Сашка утонул бы, если бы не ухватился за кусок железной арматуры. Он чудом отделался мокрыми ногами и даже не простыл. Хотя мать боялась, что он подхватит воспаление легких.
«Каналолизационный люк» — сказали ему потом взрослые. С войны открытым стоял. И вот в эту «каналолизацию», которая раньше была нужна, чтоб грязную воду из кухонь и фекалии из сортиров выводить, а теперь стала просто системой полузатопленных колодцев, ям и пещер, он чуть не угодил.
Сейчас у них таких чудес не было. У большинства были простые выгребные ямы, да у некоторых удачно расположенных дворов стоки сливались по хитро уложенным трубам в большой овраг, который был достаточно глубок и наклонен, чтоб уносить их на безопасное расстояние. Вот и вся «каналолизация».
После внушения, направленного в основном на его старших товарищей, он до конца года сидел в своем дворе. А потом снова был переведен на более длинный «поводок».
А вот он чуть постарше, ему восемь, и Данилов-Младший уже участвует в битве не на жизнь, а насмерть. Идет то ли игра в снежки, то ли реконструкция одного из сражений прошлого. Бой идет за заснеженные руины заправочной станции. И злость в какой-то момент становится вполне настоящей.
«На тебе, гнида фашистская! Подыхай! Ур-а-а-а!»
Хрясь! Ледышка попалась кому-то под руку вместо снежка. А может и специально, в азарте, в запале.
Больно. И искры из глаз. Но хорошо, что в лоб, а не в висок и не в глаз. Да и в бровь было бы не очень приятно.
Хорошо, что никто из них не носил такую штуку, как «очки» — компьютеров у них не было, и даже книжек он тогда не читал (а другие вообще не читали). А один на всю деревню телевизор с «видаком» (дед говорил, что правильнее сказать «дивиди») смотрели издалека и получали по рукам даже за попытку дотронуться до старинной вещи своими «граблями» или «культяпками». Чинить такие штуки умел в деревне всего один человек, с тех пор как умер старый Петрович — дядя Слава. Он собирал транзисторы-резисторы и прочие запчастики по подвалам города. Мастеру было уже за шестьдесят, да и нормальные запчастики было найти все труднее. За них он даже давал детворе небольшие куски свекольного сахара. Поэтому «ящик» вместе с «видаком» и «мафоном» доживали свои последние годы.
