Дорога в один конец - Конторович Александр Сергеевич (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
– Встать! – отчего-то по-немецки.
Не раскрывая глаз, на том же языке посылаю будильщика в далекое пешее путешествие. В ответ меня попросту трескают по спине.
Ну, сейчас у меня этот товарищ огребет! Рывком сажусь на койке и продираю глаза.
Здрасьте, приплыли!
Незнакомый лейтенант и два бойца. Так это я их матерно послал? Утешает только то, что по-немецки. Авось народ не понял и не обиделся.
– Старшина Красовский? – недружелюбно спрашивает меня офицер.
Ну, точно, он знает немецкий язык. То-то и смотрит на меня волком. Ну, извини, мужик: спросонья-то кого хочешь послать можно, пусть даже и самого Верховного. Это ж сон, там чего только не бывает.
– Я, товарищ лейтенант. Я Красовский.
– Документы ваши разрешите.
– Нет ничего, товарищ лейтенант: у старшины документы мои, не получил еще. Порядок же такой: кто в поиск уходит, документы и награды старшине сдай. Никаких личных вещей иметь с собой не положено. А я ночью вернулся, вот и не стали его будить.
– Ваше оружие?
Киваю головой вбок. Один из бойцов уже держит в руках ремень с пистолетной кобурой.
– У него. Винтовка в углу стоит.
– Не стоит уже. Одевайтесь, Красовский, пойдете с нами.
– Это с какого такого горя, товарищ лейтенант? Час с небольшим как лежу, только-только разоспался!
– Вы арестованы, Красовский. Рекомендую вести себя правильно.
Вот это здрасьте, пожаловали! Это с какого ж бодуна меня арестовали-то?! Я что, реально Верховного во сне матерно послал? Не похоже, чтобы лейтенант шутил. Только сейчас я замечаю, что он сам и оба бойца, его сопровождающих, насквозь мне люди незнакомые. Не встречал я их, а вроде многих в дивизии знаю.
Но делать нечего. «Когда прокурор говорит «Садитесь!» – как-то неудобно стоять». По-моему, так говорили в каком-то фильме. Или в книге. Сейчас уже и не помню.
Встаю, одеваюсь и по привычке тяну руку за ремнем. А его-то и нет.
Проходя по деревне, ловлю на себе удивленные взгляды бойцов. Морда моя им достаточно хорошо знакома, и узреть меня в таком вот сопровождении для многих удивительно.
Идти оказалось относительно далеко. Никакого транспорта для доставки арестованного никто, разумеется, не выделил, и в Особый отдел мы пришли уже ближе к полудню. Задавать вопросы своим конвоирам я не стал, прекрасно понимая, что никаких ответов не дождусь. Да и не знают они ничего, скорее всего. По прибытии на место меня суют в какой-то сарай, на окнах которого наскоро присобачены ржавые решетки. Именно что присобачены. Иначе назвать сей шедевр строительной мысли просто язык не поворачивается. Ладно, хотя бы посплю. Охапка сена есть, шинель с собой.
Но вот как раз поспать-то мне и не дали. Стоило только задремать, как в дверь кто-то стукнул. Вскакиваю на ноги как раз для того, чтобы узреть на пороге двоих очередных конвоиров.
– Красовский! На выход.
Идти на этот раз оказалось совсем близко. Буквально несколько шагов. У дверей дома стоит часовой, который, посторонившись, пропускает нашу процессию внутрь. Здесь когда-то было правление колхоза или еще какая-то аналогичная организация. На дверях комнат еще сохранились таблички с именами обитателей кабинетов.
Постучавшись в один из них и дождавшись ответа, передовой конвоир распахивает дверь, а его товарищ подталкивает меня в спину.
В комнате неожиданно светло, сразу четыре окна. Никаких решеток на них нет, и комната на первый взгляд напоминает кабинет директора какого-нибудь сельскохозяйственного предприятия. Сходство усиливается висящим на стене лозунгом: «5 в 4!» Ага, это, как я понимаю, пятилетку имели в виду. Интересно, нынешние обитатели кабинета данными лозунгами руководствуются или нет?
Правда, обитатель в кабинете всего один – высокий стройный капитан с приятными чертами лица. Он подтянут, безукоризненно выбрит. Не вижу его сапог, так как он сидит за столом. Но уверен в том, что в них можно смотреться, как в зеркало.
– Товарищ капитан! – докладывает ему первый конвоир. – Арестованный Красовский по вашему приказанию доставлен.
– За дверью подождите.
Дождавшись, пока за конвоирами закроется дверь, хозяин кабинета кивает мне на табурет:
– Садитесь, Красовский. Поговорим.
Не ломаюсь и опускаюсь на указанное место. Что это за капитан такой? Не видел его раньше.
– Моя фамилия Азаров, Игорь Павлович. Я занимаюсь вашим делом, гражданин Красовский.
Так… Уже гражданин. Фигово.
– Простите, товарищ капитан…
– Гражданин капитан. Вы арестованы, Красовский, и я рекомендую вам это понять. Понять и усвоить, что вы сейчас находитесь в Особом отделе. А время нынче военное, если вы это еще не позабыли. Времени у нас с вами мало, и разводить здесь антимонию никто не собирается.
– В чем же меня обвиняют, гражданин капитан?
– В измене Родине. Выразившейся в форме работы на немецкую разведку.
– Ничего себе подарочек! – не сдержавшись, я аж присвистнул. – И когда же это я успел на них поработать? Что сделал? Какие награды получил?
– А вот вы сами сейчас обо всем мне и расскажете. Имейте в виду, что даже тех данных, которыми мы сейчас располагаем, для трибунала будет вполне достаточно.
Что он за ерунду несет? Какая немецкая разведка, какая работа? Тут что, все дружно умом подвинулись? Да не должны бы вроде: Особый отдел, место серьезное.
– С чего же рассказ начинать, гражданин капитан?
– Как давно и при каких обстоятельствах вас завербовали?
– В одна тысяча восемьсот шестьдесят шестом году. Во время прохождения воинской службы в рядах Второго Фузилерного полка Его Высочества принца Вюртембергского.
Капитан ошалело смотрит на меня:
– Вы серьезно?
– А вы?
Мой собеседник медленно багровеет.
– Вот что, Красовский, хватит нам тут ваньку валять. Немцы подтвердили факт вашей вербовки, вы понимаете? Немцы! Подтвердили! Сами! И никто их при этом за язык не тянул!
– А следовало бы. Глядишь, и еще что-нибудь полезное узнать бы удалось. Интересно знать, гражданин капитан, каким таким образом немцы вдруг вспомнили про никому не известного старшину? Вам посыльного сюда прислали или как?
Капитан хмыкает и кладет передо мной лист бумаги.
– А вы почитайте. Тут все написано.
Быстро пробегаю глазами текст и пожимаю плечами.
– Интересно, гражданин капитан, а если бы они указали в этой радиограмме фамилию командира дивизии, например? Как скоро бы он у вас тут оказался?
– Ну, вы себя с комдивом-то не равняйте! Где он и где вы?
– Он в штабе, я на допросе.
– Вот именно, Красовский, на допросе, а не на чаепитии с блинами. И не таких, как вы, раскалывали, не обольщайтесь.
– Да я как-то и не особо… А конкретно что от меня нужно? Относительно вербовки – так я вам все сказал. Хотите – вносите в протокол эту дату, хотите – не вносите никакой.
– Каким образом вы передали немцам план операции на артиллерийских складах?
– Никаким. Ибо некому было передавать. Ничего, гражданин капитан, что я и сам туда отправлялся? И имел все шансы быть прихлопнутым в случае неудачной атаки?
– В которой вы, между прочим, не участвовали. Шлялись неведомо где и вышли в точку сбора только после того, как бой был уже окончен. Вас ведь никто не видел в рядах наступающих. Где же вы были? Сказочки про зенитный расчет можете оставить для кого-нибудь другого: здесь настолько легковерных нет. Там, чтобы вы знали, почти десяток человек. Даже когда вы атаковали зенитное орудие, причем почти целым взводом, у вас и то без потерь не обошлось. А вы пытаетесь меня уверить, что незадолго до того в одиночку сделали то же самое и даже не получили при этом ни одного ранения?
– Ну, во-первых, гражданин капитан, не взводом. Нас и было-то примерно одно отделение. А у немецкой зенитной пушки расчет одиннадцать человек. Нам еще повезло, что двоих удалось снять до этого. Ведь стрелять-то было нельзя. Оттого и потери у нас были.
– Угу. А перед этим вы, стало быть, в одиночку все сделали?
