Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович (полная версия книги .TXT) 📗

– Знаю, – кивнул я. – Потому и лечил ваших раненых, а офицеров позвал к ужину. Накормил бы и нижних чинов, но у нас нет столько провизии. Сейчас не то время, господа, чтобы смотреть, у кого каша в котелке жирнее. У всех одна беда.

Не удержавшись, я продекламировал, изменив на ходу гениальные строки поэта:

– Чьи это стихи? – воскликнул прапорщик Ильин, когда я смолк.

– Его, – указал на меня Спешнев. – Платон Сергеевич у нас еще и пиит. Добавлю, господа! Сегодняшнему успеху мы обязаны именно ему. Это Платон Сергеевич убедил князя Багратиона создать такую часть, он придумал, как остановить неприятеля. Мы побили сотни французов, не потеряв при этом ни единого человека. Даже раненых нет.

– На самом деле? – не удержался майор. – Сотни?

– Идемте! – предложил Спешнев и, встав, прихватил из костра горящую ветку. Подведя гостей к повозке с задней стороны, он сунул факел внутрь, осветив груду сабель в ножнах.

– Трофейные, – пояснил офицерам. – Собрали на поле боя. Или вы думаете, что французы нам их добровольно отдали?

– Хотел бы я так воевать! – воскликнул Ильин. Майор посмотрел на него с осуждением, но другие офицеры закивали.

– Поздно, господа! – сказал Спешев, бросив ветку на траву. – Завтра с рассветом вставать. Благодарю за компанию.

– И вам спасибо! – загомонили офицеры.

– Ваших раненых завтра подвезем, – сказал я. – Посадим на пушки и лафеты.

– Это запрещено! – удивился майор.

– Нам можно, – успокоил Спешнев. – Мы особые!

Последнюю фразу он произнес с гордостью. На том и расстались.

Глава 13

Багратион был зол, и я его прекрасно понимал. 2-я армия вышла из Смоленска искать встречи с неприятелем и дать ему сражение. Не получилось: французов не нашли, а затем прибыл гонец от Неверовского с сообщением: противник переправился через Днепр большими силами и подступает к Красному. Дивизия вступила в неравный бой… Пришлось поворачивать армию и буквально лететь на помощь. Только зря. Дивизия, дав французам отпор, благополучно пришла в Смоленск, чему в немалой степени поспособствовал летучий отряд егерей, созданный по предложению некого лекаря. Того самого лекаришки, который о фланговом обходе предупреждал, но генералы пропустили это мимо ушей.

– Вы нарушили приказ! – напустился командующий на Спешнева. – Я ведь велел вам не покидать Смоленска. Зачем пошли к Красному? Отличиться захотелось?

– Проводили учения, – заикнулся было Семен, но генерал его оборвал:

– Молчи, штабс-капитан! Знаю, кто тебя к этому склонил. Он! – Багратион ткнул пальцем в меня. – С ним все ясно – набрался у французов. С такого чего взять? Певун… Но ты… Кто у вас командует ротой? Офицер или лекарь?

Я стоял, изо всех сил изображая ветошь. Когда начальство в гневе, спорить бесполезно. Нужно терпеливо переждать, пока спустит пар.

– Неверовский просит наградить вас, – продолжил Багратион. – Уверяет, что без помощи роты, дивизию разгромили бы. Говорит, что побили чуть ли тысячу французов, не понеся при этом потерь. Не верю, не бывает такого [94], поэтому наград не будет. Не заслужили. Но и наказывать не стану, раз Неверовский вступился. Свободны!

Спешнев козырнул, я поклонился, и мы вышли из кабинета командующего.

– Говорил ведь! – сказал Семен в коридоре. – И что? С наградой не вышло и самих отругали, – он вздохнул.

– Не переживай, друг! – хлопнул я его по эполету. – Посмотри на ситуацию с другой стороны. Мы испытали роту в деле, провели боевое слаживание новичков и опытных солдат. Те и другие убедились: французов можно бить, причем, малой кровью. Отработали взаимодействие егерей и артиллерии. А насчет наград… Как там с деревенькой? Еще не набралось?

– Тихо! – прошипел Семен и нервно оглянулся по сторонам. – Услышат!

Я только улыбнулся. По прибытию в Смоленск Синицын немедля навестил знакомого лавочника. Обратно вернулся в сопровождении трех крытых повозок, которые проследовали к конюшням, где рота выгрузила добычу. Лавочник забрал все и, по словам фельдфебеля, почти не торговался. Трофейных лошадей купил владелец конюшен. Заплатил, не скупясь.

– Зачем ему лошади со стертыми спинами? – удивился я, выслушав рассказ Синицина.

– Заживут спины, – махнул рукой Потапыч. – А пока в повозки запрягут. Хомут на шею и потащит. Кавалерийского коня для такого пользовать плохо, но при нужде… За лошадь в Смоленске большие деньги дают – утекает народ из города.

Это было правдой. Услыхав о приближении французов, жители спешно покидали город. Архивы и прочую документацию увезли, следом отправился губернатор с чиновниками, после чего смоляне осознали: спасение утопающих – дело рук самих утопающих. На восток потянулись беженцы. Цены на лошадей и повозки взлетели многократно. Хорошо мы подгадали.

Синицын вручил нам с Спешневым по пачке ассигнаций – и вновь вышло более чем по тысяче каждому. Не обидели егерей и новичков – каждый получил по десять рублей – годовое жалованье [95]. Не забыли и нестроевых. Унтер-офицерам, в том числе вновь назначенным, а также фейерверкеру выдали по двадцать пять рублей, фельдфебелю и каптенармусу – по пятьдесят. Такие деньги и офицеру за счастье. Для ориентира: годовой (!) оклад командующего армией – две тысячи рублей. На артельные деньги рота закупила провизию – сало, мясо, водку; и устроила сабантуй. Солдаты пели и плясали, отмечая успешное боевое крещение летучего отряда.

– Разбалуем мы их, – сказал Семен, морщась от звуков песни, которые лились в открытое окно. Мы с ним тоже отмечали операцию, только отдельно, как и подобает командному составу.

– Нисколько, – возразил я, подцепив вилкой ломтик ветчины. – Погуляют, проспятся, и снова под ружье. Поверь: будут стараться. Потому что знают: начальство о них заботится. Где еще в армии так поощряют солдат? Где дают деньги сверх оклада, кормят мясом и водкой не обделяют? Только у нас. Они это уже поняли. Будут рвать жилы, чтобы остаться в роте такого командира, – я изобразил поклон в сторону штабс-капитана. – И второе, – я прожевал ветчину и отложил вилку. – Сегодня мы совершили должностное преступление – сбыли трофеи, минуя интендантов. И что было бы, не поделись мы с солдатами? Кто-нибудь обязательно донес бы. Теперь станут молчать в тряпочку – от добра добра не ищут. А вздумает кто распустить язык – товарищи обстоятельно объяснят. Кулаками.

– Это точно, – согласился Семен. – Я еще Синицына попрошу, чтобы напомнил. У него это хорошо выходит.

Я кивнул: кулаки у Потапыча тяжелые. Кстати, о деньгах. Таскать с собой пачку ассигнаций было стремно, я хотел положить их в банк, но тот эвакуировался, как и прочие учреждения. Я поинтересовался у Спешнева, можно ли сдать деньги на хранение интендантам, на что Семен только руками замахал:

– Рехнулся! Ладно, ты, но откуда у штабс-капитана тысячи рублей? Мигом под подозрение попадем! Молчи и никому не говори.

Свою будущую деревеньку Спешнев сейчас носил в сумке, я – тоже. Не деревеньку, конечно, нахрен она мне сдалась, но толстую котлету из ассигнаций, завернутую в полотно, таскал. Ходить с ней было опасно, особенно сейчас, когда власти в городе нет. В городе бардак. На улицах стали мелькать типы с разбойными рожами, которые оценивающими взглядами провожали статского на лошади. Такие за рупь зарежут – и глазом не моргнут, а тут две с лишним тысячи. Огромные деньги по нынешним временам! На офицера напасть поостерегутся, но я-то без мундира – лакомая добыча. Спокойно себя я чувствовал только в расположении роты, в город без оружия не выходил. На портупее – тесак. За эти дни я с ним свыкся настолько, что ощущал себя неуютно без привычной тяжести на плече. Правда, фехтовальщик из меня, как хирург из тракториста, потому не расставался с огнестрелом. В седельных кобурах – «шкатулки», под сюртуком, который я носил в городе – кобура с компактным пистолетом. Где взял? В трофеях нашелся. Пистолет притащил Синицын после негоции.