Псы войны - Первушин Антон Иванович (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗

Вот и сейчас Гуров, поглядывая на карту города, подключал камеры одну за другой в ожидании проезда автобусов и почти ни разу не ошибся. Колонна достигла Майской набережной и свернула к мосту. Рядом с мостом вэб-камеры установить не удалось – не было подходящего места, потому пришлось арендовать квартиру и оборудовать там наблюдательный пункт, который сейчас пустовал. Старший лейтенант включил камеры, установленные на домах южнее моста, но ничего важного не увидел. Мокрый асфальт, лужи, высокие тополя над искусственным скатом берега. Прошлёпал, прячась под зонтом, одинокий прохожий.

«Нужно идти, – подумал Гуров. – На месте посмотреть, что и как…»

Он, конечно же, мог бы послать к мосту одного из бугаёв ударной роты, целыми днями бивших баклуши в офисе, но решил разобраться сам. Всё-таки он числился не просто штабным аналитиком и специалистом по современным компьютерным системам, но и офицером роты разведки. А разведчики мнят себя элитой, белой костью, в сравнении с простыми спецназовцами, которые только умеют выполнять приказы начальства и в избыточной информации не нуждаются.

Вышел из своей коморки, сообщил сидящему за компьютером «бугаю»:

– Пойду прогуляюсь!

Тот нечленораздельно пробурчал в ответ: мол, понял и вопросов не имею. Похоже, «бугай» из ударной роты был сильно увлечён игрой «Коммандос», и его совершенно не интересовало, что творится вокруг.

Гуров лишний раз укрепился в мнении, что в разведку следует идти самому. Кивнув, он вышел из офиса и окунулся в тёплый, светлый, хотя и мокрый вечер.

Рождественская имела множество ответвлений, соединяясь практически со всеми улицами города, но Гуров предпочёл пройти её до конца, до набережной, нигде не сворачивая. По пути он почти не встретил людей – только кое-где прятались под козырьками ларьков небольшие компании «синяков», не успевших набраться за день.

«Скучный город, – подумал Гуров, разглядывая серые фасады выстроившихся на Рождественской домов. – Новодел».

Вскоре он оказался на набережной, свернул налево, направляясь к мосту. Но не дошёл. Его внимание привлекла группа людей в камуфляжной форме, которые мокли под тополями, о чём-то вполголоса переговариваясь.

Однако на набережной было так тихо, что старший лейтенант даже расслышал обрывки фраз:

– …Я же говорю… мля, посмотри вниз… не готовы…

Гуров приостановился, вглядываясь, и увидел, что эта компания собралась вокруг канализационного люка. Он вспомнил, что месяц назад взвод специальных операций под видом профилактических работ оборудовал в люках места для снайперов, а точнее – приварил в шахтах на глубине в половину человеческого роста две двутавровые балки. Что же это такое? Неужели тайное стало явным?.. Но как? Почему?.. Нужно выяснить.

Изображая праздного подвыпившего гуляку, старший лейтенант пересёк проезжую часть набережной и вступил на газон. Как он ни старался выглядеть совершенно посторонним лицом, его заметили. Компания замолчала, люди в камуфляже настороженно уставились на него. Гуров пошёл мимо, насвистывая под нос незамысловатый мотивчик, но вдруг остановился. Один из тех, кто стоял над канализационным люком, был ему хорошо знаком.

Старший лейтенант улыбнулся знакомцу, зашагал к нему, на ходу выставив ладонь для рукопожатия:

– Какими судьбами, товарищ май…

Договорить он не успел. Знакомец вдруг резко подался Гурову навстречу, в воздухе мелькнула полоска заточенной стали, и раздирающая боль в печени заставила старшего лейтенанта согнуться, едва сдерживая стон.

А потом накатила тьма, город и набережная исчезли, и Гуров обнаружил, что стоит на грязной палубе, среди гниющих водорослей, рядом – капитан в старом бушлате, а под фуражкой у капитана – голый череп мертвеца с пустыми глазницами.

«Двести лет, – мелькнула мысль в угасающем сознании. – Мне же обещали двести лет жизни… Мама… Мамочка…»

Штатный тележурналист «Си-Эн-Эн» Дэвид Хольц получил-таки оператора.

После того, как репортаж о штурме отрядом спецназа редакции национальной газеты «Летопись Биармии» и о гибели журналистки Риты Лани от пули «озверевшего русского солдата» прошло в блоке экстренных новостей без картинки, а только с закадровым голосом Хольца, руководство канала почуяло, что на Биармии можно поднять рейтинг, и командировала в помощь Дэвиду опытного парня, прошедшего огонь и воду с видеокамерой «Сони» наперевес.

Парень по имени Ефим оказался из местных, в смысле – из Санкт-Петербурга. Когда познакомились и разговорились, выяснилось, что биография у него действительно насыщена необыкновенными приключениями.

Начинал он оператором «TV–XXI» – первого коммерческого телеканала города Мурманска. Потом руководитель программы новостей оказался замешан в какой-то тёмной истории, и местное ФСБ обвинило всю команду в измене Родине, выразившейся в шпионской деятельности и в пособничестве террористам. [6] Стали искать крайнего и порешили, что это оператор, который снял «неправильный» репортаж. То, что он сделал это по приказу режиссёра, а не по собственной инициативе, никого уже не интересовало. Пришлось Ефиму уволиться и навсегда уехать из северного города. После этого он брался за любую работу, а поскольку нигде и ничего его не держало, то и слонялся он подобно перекати-полю из одного города в другой, от одного телеканала к другому, легко соглашаясь на опасные командировки и рискованные авантюры. Он побывал и в Косово, и в Чечне, участвовал в съёмке знаменитых репортажей о секретных тюрьмах Туркмен-баши и мутантах Чернобыльской зоны. В «Си-Эн-Эн» он устроился по рекомендации одного американского журналиста, которого Ефиму пришлось спасать после того, как этот самоуверенный болван попёрся через границу в Белоруссию, сочтя, что может там находиться на нелегальном положении и сделать материл о свободолюбивом подполье, которое борется с тоталитарным режимом Лукашенко. Подполья он там, разумеется, никакого не нашёл, а вот неприятностей на свою задницу – с избытком. По счастью, увидел на улице Минска фургончик с эмблемой «РТР», рванул к нему, а Ефим, добрая душа, помог уйти от слежки и здоровым вернуться в Москву.

И вот теперь – Биармия. Какие-то события здесь безусловно назревали. Это носилось в воздухе, но пока никаких сенсационных новостей, которые можно было бы, не задумываясь, пускать в прямой эфир, не поступало. В то же время руководство, у которого начался зуд после репортажа о захвате редакции в Алонце и расстрела праздничной демонстрации в Белогороде, требовало выдавать информацию на гора, и Дэвид в компании оператора Ефима и бритоголового спецкора Романа Ковача, как чумные, носились целыми днями по Белогороду и окрестностям, снимая виды и записываясь на интервью к политикам, к руководителям разных фондов и общественных организаций, – всё это могло пригодиться потом, когда будет монтироваться актуальный материал. Отснятые ролики пересылали через спутник прямо в Штаты, там их обрабатывали и до поры откладывали в архив по Биармии.

Хольц сам задавал сумасшедший темп: работа помогала отвлечься от тяжёлых воспоминаний, связанных с гибелью Риты – девушки, в которую он имел неосторожность влюбиться. Дэвид был человеком достаточно разумным и умеющим себя контролировать; он понимал, что память о минутной симпатии не может всю жизнь преследовать его, когда-нибудь это пройдёт, у него будут ещё девушки, однако сейчас, казалось, всё напоминает о Рите, а больше всего напоминала о ней тишина одиночества, когда начинают возвращаться образы из прошлого: выстрел, крик…

«Боже! – думал в такие минуты Хольц. – Ведь это была случайность. Чуть в сторону, чуть по-другому, и всё могло бы сложиться совсем иначе. И почему нельзя вернуться и переиграть? За что нам такая жестокость?..»

Спецкор Роман всё знал, понимал, но вопросов не задавал.

Оператор Ефим ничего не знал, но многое понимал и вопросов тоже не задавал.

Постепенно Хольц сдружился с ним, и стал ценить даже больше, чем Романа – может быть, ещё и потому, что Ковач невольно связывался в его памяти с несуществующей больше газетой «Бьярмскрингла» и с Ритой. Ко всему прочему, благодаря богатому жизненному опыту, Ефим был поистине бесценным кладезем информации на тему выживания журналиста в условиях дальней командировки и имел свои собственные суждения (и довольно необычные) по любому вопросу.