Вопрос веры (СИ) - Криптонов Василий (книги без сокращений TXT) 📗
В следующий миг я безуспешно попытался заорать, одновременно вдыхая. Вероника заломила правую руку, вынудила меня повернуться спиной к решетке.
- Слушай меня внимательно, урод! - Должно быть, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы направить голос мне в ухо. - Я тебя одним движением убить могу, и все будут думать, что инфаркт.
Я успел совладать с ошеломлением и теперь, из чистого любопытства, попытался лягнуть назад. Повезло, нога прошла между прутьями, но Вероника, похоже, успела отодвинуться - удар пришелся в пустоту.
- Bastardo!* (*Ублюдок! (исп.)) - прошипела она и нанесла удар сама - коленом в поясницу. Почки взорвались болью, вспыхнул плечевой сустав. - Еще поиграешь, или успокоился?
Я молчал, в три ручья обливаясь потом. Свободная ладошка Вероники нырнула в карман моей куртки, вытащила скотч.
- Не приходил, значит? А это что такое?
- Семейная реликвия, - прохрипел я.
- Ну-ну. Коснешься пальчиком и прослезишься?
Вероника перехватила мое запястье другой рукой и обследовала правый карман.
- Ой, ну надо же! - воскликнула она. - Такой же фонарик, как у Джеронимо!
- Их выдают всем бесполезным инфантам*, ты разве не знала? (*Инфант - титул принцев и принцесс королевских домов Испании)
Стук и бряк - это на пол упали скотч и фонарик. Вероника, схватив меня за шиворот, толкнула, и тут же с силой дернула на себя. Если она пыталась протащить мою голову меж двумя прутами, чтобы наградить страстным поцелуем за великолепную шутку, то не преуспела. Зато я чуть не потерял сознание, о чем и поторопился уведомить Веронику, с удивлением, будто со стороны, внимая собственному голосу.
- Закрой рот и слушай, - перебила меня Вероника. - Если он еще раз сюда придет, ты с ним вообще разговаривать не будешь, понял? Ни слова. Притворись глухонемым. Подросткам ни к чему разговаривать с мертвецами. Надеюсь на понимание.
Долбанув меня о решетку еще раз, она отпустила руку и нежно, любяще пнула по заднице. Я послушно рухнул лицом в пол и застыл без движения, пытаясь найти в своем идеальном мире место для трех очагов невыносимой боли: рука, голова и почки, перекрикивая друг друга, требовали внимания.
- Хорошо меня понял? - холодно спросила Вероника. - Если выясню, что понял плохо, вернусь с ключами.
- Может, лучше Кармен позовешь? - пробубнил я, больше обращаясь к полу. - С ней приятнее общаться, да и фигурка порельефней.
Она молчала так долго, что скрыть обиду не смогла бы ничем.
- Ciruelo* (*Придурок (исп.)), - бросила Вероника напоследок, и я услышал легкий удаляющийся шорох ее шагов.
Итак, за последние сутки я впервые ел бобовый суп, видел и даже осязал обнаженное женское тело, участвовал в заговоре, а также меня в первый раз избили. Пожалуй, в доме Альтомирано жить куда интереснее, чем в родном. Пожалуй, даже слишком интересно. С этой мыслью я закрыл глаза.
Во сне я видел просторный зал, в центре которого стоял свинцовый гроб. Из-под крышки пробивается зеленоватое свечение, знакомый голос Фантома шепчет что-то о моей неизбежной смерти...
Сон был жутким, но лишь до тех пор, пока на крышку саркофага не взобрались Вероника и Кармен. Джеронимо стоял рядом, крутя ручку своей электрошарманки с функцией палисадника, а девушки под музыку медленно двигались и помогали друг дружке избавляться от предметов одежды и нижнего белья...
- Сеньор Риверос! - разбудил меня укоризненный голос Рикардо. - Я ведь просил вас запомнить: шконка - слева, дыра в полу - справа. Почему, скажите мне, почему вы легли на пол аккурат между ними?
Я открыл глаза. Голова болит, плечо ноет, во рту пересохло, но хоть почки унялись. Термоодежда спасла от переохлаждения.
Я перевернулся на спину, покрутил головой. Рикардо сидел на шконке, перебирая мои сокровища. Рассовал по карманам мелки, часы и маркер, грустно посмотрел на меня.
- У вас синяки на лице, сеньор Риверос. Кто-то вас бил?
- Не, - отмахнулся я. - Просто... Просто бобовый суп был таким великолепным, что я перестал себя контролировать. Принялся носиться кругами, пока не врезался в решетку. Отрубился и упал. А все эти вещи... Мне их подбросили, пока я спал.
Рикардо хлопнул в ладоши и просиял.
- Так и думал! - воскликнул он. - Знал, что суп придется вам по душе, и принес еще. Сегодня там немного курятины, постарайтесь получить удовольствие. Кстати, я принес вам виселицу, сеньор Риверос.
Я же заметил, что здесь что-то появилось! Передвижная виселица с утяжеленным основанием стояла в коридоре, похожая на башенный кран из дерева, а в камеру тянулась ее "стрела" с болтающейся веревкой. Я машинально сглотнул, глядя на петлю. Представил, как веревка вопьется в горло...
- Оставлю ее вам, сеньор Риверос, можете играть, сколько захотите, но помните, что этот бобовый суп - последний бобовый суп. Эта кружка воды - последняя кружка. Но только не подумайте, сеньор, что вам придется тащить к веревке тяжеленную привинченную к полу шконку! Нет-нет, сеньор, я принес вам легкую и удобную табуреточку. Чуть качнитесь на ней, и она развалится, потому будьте благоразумны, ведь и табуреточка - единственная.
- Эй, Рикардо! - крикнул я, когда добродушный тюремщик запирал клетку. - Сейчас примерно половина одиннадцатого утра?
Рикардо вынул из кармана золотые часы, отщелкнул крышку.
- Именно так, сеньор Риверос.
- Точно сколько?
- Десять тридцать четыре. Нет... Уже тридцать пять.
Я кивнул. Рикардо что-то продолжал говорить, но я слушал не его. Я слушал биение сердца. Когда погасли лампы, я разлепил пересохшие губы и шепнул:
- Десять сорок одна и двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять...
Это был день боли, жажды и размеренных ударов сердца. Я лежал неподвижно, вглядываясь в темноту, и порой мне казалось, что я вижу веревку, свившуюся петлей. Она болталась, будто ветер колыхал ее. Она манила.
Ровно в три часа я начал разрабатывать правую руку. От первых движений боль была адской, но к четырем я привык. В половине пятого аккуратно сел, без пятнадцати встал. До шести ходил по камере, повышая частоту сердечных сокращений. Потом выпил воды.
К тому моменту, когда я поставил шаткий табурет под петлю, до которой мог дотянуться вытянутой рукой, чувство времени уже не зависело от сердца. Я просто знал, что сейчас половина шестого.
Несмотря на полную мою бездарность, отец все же дал мне традиционное образование, куда входила и физподготовка. Итак, я умел бегать, прыгать, приседать, отжиматься и подтягиваться, но, что еще важнее, умел лазать по канату. Правда, никогда не приходилось делать этого с пульсирующей от боли рукой, но уютная камера просто располагала ко всему новому и неизведанному. После трех неуклюжих попыток я понял, что руки меня не вытянут, а четвертый потуг может стать последним для табуретки. Поэтому в двенадцать минут седьмого я прочитал на испанском "Отче наш" и что есть силы прыгнул.
Повис на руках, коленями еле-еле зацепился за вихляющуюся веревку. Даже сквозь пелену парализующей боли я услышал треск, знаменующий конец табуретки.
Будь у меня в голове пояснее, я бы спрыгнул обратно и воспользовался для своих целей обломками. Но одна часть моего сознания корчилась в судорогах, другая считала секунды, а третья, самая крошечная, отчего-то решила объявить войну самой идее самоубийства.
Я подтянул ноги к груди, зашарил ступнями в темноте. Когда руки уже готовы были разжаться, правая нога попала в петлю. Я с облегчением застонал. Сунул туда же левую и встал, давая отдых руке.
- Сеньор Риверос! - почти услышал я печальный голос Рикардо. - Как я мог забыть... В петлю нужно совать голову, а не ноги!
Но это лишь игра воображения.
Шесть тридцать, и я решился. Слившись с веревкой воедино, стараясь использовать правую руку лишь для страховки, я пополз вверх. Между мной и "стрелой" всего сантиметров двадцать, но иногда двадцать сантиметров - это бесконечность. В шесть тридцать две, крепко обняв "стрелу" левой рукой, я тихо заплакал от облегчения. Шесть тридцать четыре - я лежу на "стреле", а подо мной - черная бесконечность.
