Подрывник - Корчевский Юрий Григорьевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
В принципе, у него есть выход на подполье через Мыколу и его брата Михася. Правда, не верят они ему, но от рации при любом раскладе не откажутся — не тот случай. Рация — это связь с Большой землёй, это новости о положении на фронтах, это возможность получать оружие и взрывчатку. Потому как уже в 1942 году в расположение партизанских отрядов стали садиться самолёты, а там, где это было невозможно, сбрасывали грузы на парашютах.
А ещё — передача важных разведданных о противнике. Пожалуй, иногда это самое ценное. Саша знал, что нет ничего хуже, чем получить ценнейшие разведданные и не иметь возможности оперативно передать их в штаб. А уж там пусть командование решает, как распорядиться сведениями — прислать ли бомбардировщики или подтянуть в нужное время и место войска, либо поставить перед диверсантами цель и задачу.
Саша решил проверить рацию. Ведь при приземлении мог удариться о дерево не только сам парашютист, но и рация. Хотя, когда Саша увидел радиста, он висел спиной к дереву, а мешок с рацией был спереди, на животе. Сама рация располагалась в двух брезентовых чехлах.
Саша открыл один. Рация была допотопная по современным понятиям, трёхламповая «Север-бис». Из всех достоинств — небольшие размеры и вес: всего два килограмма. Дальность приёма — около 400 километров. Для питания использовались батареи в железном ящике, подсоединявшиеся к приёмопередатчику кабелем. Управление примитивное — всё тумблеры и ручки с надписями.
Саша подключил блок питания и щёлкнул тумблером. Теперь надо подсоединить антенну, которая входила в комплект.
Саша вышел из сарая, забросил на крышу антенный провод и разбросал в сарае антенный противовес. Пока он занимался антенной, засветился индикатор.
Саша надел наушники, повернул ручку на приём и стал медленно вращать верньер настройки. В эфире — треск, помехи; потом совсем чётко и ясно, как будто передатчик рядом — немецкий голос.
Саша повернул ручку. Послышалась музыка. Так бы сидел и слушал, но батареи на таких рациях недолговечны, могут работать всего тридцать шесть часов. Есть и запасной комплект, но этого всё равно мало.
Убедившись, что рация цела, Саша уже хотел выключить её. Ведь рация — вещь хрупкая, работает на радиолампах. Небольшой удар, и пиши — пропало. Немецкие радиолампы к ней не подходят, да их и не найдёшь.
Но, повернув слегка верньер, он замер. Передавали сообщение Совинформбюро.
В сарае ойкнули. Саша повернул голову. В проёме двери стояла Олеся с округлившимися от удивления глазами.
Саша махнул рукой, подзывая девушку к себе. Усадив на колени, он прижал один из наушников к её уху.
Торжественный и мощный голос Левитана зачитывал: «В течение ночи на восемнадцатое мая на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои в районе города Керчь. На других участках фронта ничего существенного не произошло. За восемнадцатое мая уничтожено сорок три немецких самолёта. Наши потери — семнадцать самолетов.
Частями нашей авиации на разных участках фронтов уничтожено или повреждено двадцать шесть немецких танков, свыше ста автомашин с войсками и грузами, тридцать пять подвод с боеприпасами, одиннадцать полевых и зенитных орудий. Подавлено несколько артиллерийских и миномётных батарей, разбит железнодорожный состав, рассеяно и частично уничтожено до трёх рот пехоты противника».
Сообщение закончилось. Саша выключил рацию. Настроение было приподнятым, впервые за много месяцев он услышал радиопередачу от своих.
Олеся сидела окаменевшая от услышанного. Она была удивлена и шокирована. Потом резко вскочила, и на Сашу посыпался град вопросов:
— Ты разведчик? Почему мне ничего не сказал? И почему раньше приёмник слушать не давал? Я тебе не чужая! Ты, оказывается, в курсе событий на фронте! Как ты мог молчать?
Саша, удивлённый её напором, невольно начал оправдываться:
— Олеся, не забывай: я человек военный и давал присягу. Я не могу рассказывать гражданским лицам — даже близким людям — о задании.
Олеся закусила губу.
— Но послушать-то можно было! Я-то маялась в неведении — как там Москва, не сдали ли?
— Батарей для питания надолго не хватит, надо беречь.
— Сам — так слушаешь, а мне нельзя?
Олеся возмущённо фыркнула, дёрнула плечиками и ушла.
Саша упаковал рацию и затолкал брезентовый мешок подальше в сено. Плохое место для хранения — обнаружить легко; но в подвале ещё хуже — сыро.
Следующим же днём, намеренно одевшись в немецкую форму и сунув в карман солдатскую книжку парашютиста, Саша отправился к железной дороге. Он пересёк железнодорожное полотно и повернул вправо. Надо было искать Мыколу, а через него — Михася. Саша не встречался с ними уже полгода, и за это время многое могло измениться.
Деревню, где жил Мыкола, Саша нашёл быстро — бывал уже здесь, а зрительная память у него отменная. На улице подозвал пробегавшего мимо паренька.
— Мыколу позови.
— Не знаю такого. Да и нет таких у нас в деревне.
— Дело срочное есть. Я не немец.
Парень демонстративно осмотрел Сашу, хмыкнул, но ушёл.
Саша вышел за крайний дом.
Буквально через четверть часа к нему подошёл Мыкола. Он осторожничал, смотрел исподлобья.
— Ты что же, не узнаёшь старого знакомого? — рассмеялся Саша.
— Дядько? А я понять не могу, какой немец меня спрашивает!
— Давай отойдём.
Они направились к лесу, благо — совсем рядом был, метров пятьдесят.
— Мыкола, слушай меня внимательно. Мне надо связаться с твоим братом. Жив ещё Михась?
— Чего с ним сделается? Работает!
— Причём встретиться нужно срочно. У меня для него, вернее для подполья, есть радиостанция.
Глаза Мыколы радостно вспыхнули.
— Где и когда?
— Завтра в полдень в урочище, где пушка была. Помнишь?
— А то! Жди там.
Паренёк скептически оглядел форму, в которую был одет Саша, улыбнулся.
— Немцам служишь, дядько?
— С убитого снял, для маскировки, — спокойно ответил Саша.
Парень удовлетворённо кивнул и ушёл.
На следующий день Саша отправился на встречу, захватив рацию. Он снова надел немецкую форму, закинул за плечо карабин, в карман сунул пистолет.
На встречу явился загодя — за два часа до полудня. Сначала припрятал рацию — мало ли что? Обошёл вокруг урочища — нет ли чужих следов? Не обнаружив ничего подозрительного, уселся на поваленном дереве.
В назначенное время из-за деревьев вышел Михась. Видимо, предупреждённый Мыколой, он не испугался и не удивился немецкой форме. Подошёл к Саше, подал руку для приветствия. Хм, странно: в прошлую встречу, подозревая Александра в предательстве, руку ему при встрече и расставании демонстративно не подавал.
Оба внимательно посмотрели друг на друга.
— Ты не изменился, Михась!
— Да и ты ничего, дядько! Только видеть тебя в чужой форме непривычно.
— Маскируюсь.
— Я понял. Предателем оказался Янек, с тебя подозрение в измене снято. А он успел внедриться ещё в один партизанский отряд и выдал его дислокацию немцам. Но он уже был у нас на подозрении — успели допросить и расстрелять. Всё рассказал, паскуда!
— Как говорится, справедливость восторжествовала.
— Ты зачем меня на встречу звал? Мыкола что-то про рацию говорил.
— Было дело. Парашютиста я позавчера с дерева снял. Приземлился он неудачно — на дерево. Травмирован был смертельно, перед смертью только и успел сказать, что рация для отряда Коржа.
— Понятно. Жаль человека.
— Жаль, молодой ещё совсем. Похоронил я его.
— А рация где?
— Радист-то есть у вас? — вопросом на вопрос ответил Саша.
— Найдётся.
Михась кивнул, потом приложил ко рту обе кисти рук и трижды гукнул.
Из леса на поляну вышли трое, все при оружии.
Саша обеспокоился.
— Это кто?
— Партизаны — ты же их видеть хотел.
— Хоть бы предупредил.
Партизаны поздоровались, но смотрели настороженно и отчуждённо. То ли форма немецкая их смущала, то ли просто не доверяли незнакомцу.
