Газлайтер. Том 17 (СИ) - Володин Григорий Григорьевич (чтение книг TXT, FB2) 📗

Эквит отбивается изо всех сил, но камни буквально накрывают его с головой. Пытается защищаться, но у меня всегда найдётся ещё один валун. Ещё пара секунд — и передо мной куча камней, из-под которой едва виден его распухший, злобный, бессильный силуэт. Он ещё дёргается, ещё пытается выпустить биомолнию, но она гаснет, так и не достигнув цели. Каждый его новый импульс приглушён новым слоем валунов. Он уже полностью обездвижен, но его опухшее, перекошенное от ярости лицо ещё торчит наружу, словно злобная маска в груде камней.

Вокруг — ни звука, только шорох камней, осыпающихся на него.

Добивать? Да нафиг. Я смотрю на его практически погребённое тело и спокойно говорю:

— Если он кому-то ещё нужен, пусть его выкопает.

Луций, который наблюдал за поединком молча, с застывшим лицом, лишь отворачивается и уходит прочь. И он явно пошел не за лопатой.

Глава 16

После вечера у домины я направляюсь в посольство Русского Царства, где поздний час, похоже, никого не смущает. Под звуки вечернего Рима, выйдя из машины, дохожу до массивных ворот с двуглавым львом. Золоченый символ нашей державы гордо блестит в свете фонарей.

Геннадий Григорьевич встречает меня в своем кабинете, словно на боевом посту, и вечерний час, похоже, нисколько его не смущает. Недаром он по телефону сразу согласился на встречу — видно, человек привычный к поздним визитам. С легкой улыбкой кивает, приглашающе жестом указывая на кресло перед ним.

— Данила Степанович! Рад, что заглянули. Давайте чайку выпьем, медком побалуемся. А то дела, знаете ли, без конца.

Я соглашаюсь, и уже через минуту на столе перед нами стоит горячий переносной самовар, чашки и тарелка с душистым медом. Геннадий Григорьевич разливает чай, довольный, словно устроил мини-праздник.

— Жизнь в Риме вам как? Успели уже с местными порядками познакомиться? — интересуется он, смотря поверх чашки.

Я киваю, посмеиваюсь:

— О, еще как. Только с вечера от домины Виргинии, и там меня уже проверили на резвость.

— Что, прямо с дуэлью? — Геннадий Григорьевич приподнимает бровь, хитро прищурившись. — И с кем же вам так посчастливилось?

— С эквитом Луция. Он наступил на ногу моей жене. Не мог оставить это без внимания.

Посол усмехается, наклоняет голову.

— В таком случае — понимаю. За жену, как говорится, честь особая. Да и Цезарь такие поступки, надо сказать, уважает. Сложный он человек, надо сказать, но принимает силу, поэтому наш Царь Борис с ним общий язык и нашел. Да и ситуация у вас с префектом, надо сказать, особая. Еще с Москвы тянется.

— Значит, вы в курсе?

— Служба обязывает, — кивает Геннадий Григорьевич. — Луций Авит, кажется, делал предложение вашей сестре, но преподнес ей, мягко говоря, сомнительный подарок — вазу, если не ошибаюсь?

— Видите ли, Геннадий Григорьевич, — я затрагиваю тему, из-за которой и пришел. — Луций не просто оскорбил мою сестру, но и покусился на её жизнь, а это затрагивает честь всего моего рода. Теперь мне приходится разбираться с ним по всем правилам. У нас с ним война. Однако Цезарь, похоже, не позволит присвоить заслуженные трофеи, например, те же склады, что сейчас горят. А ведь, по дворянским законам, победитель всегда получает всё. Так принято, такова наша традиция.

Геннадий Григорьевич, отхлебывая чай с медом, задумчиво кивает:

— Да, с моральной точки зрения с вами трудно не согласиться. По кодексу чести, вы имеете полное право на трофеи. Однако здесь вступают в силу межгосударственные отношения, надо сказать. Цезарь может не одобрить расширение иностранной собственности в Риме — ему это, скажем прямо, не по душе. Завтра у меня как раз назначена аудиенция с ним; я обязательно затрону ваш вопрос.

Хм, что ж, придется подождать еще день. Впрочем, ничего страшного: лакомства, которыми префект Аврал потчевал собак под храмом Януса, будут действовать еще пару дней.

— Геннадий Григорьевич, а не могли бы вы подсказать Цезарю, чтобы он не сдерживал свою фантазию? Например, дал бы мышке кусок, с которым она явно не справится.

Геннадий Григорьевич задумчиво делает глоток чая, затем, уловив мою мысль, понимает и кивает:

— Вполне возможно. Но вы уверены, что сможете «проглотить» этот кусок?

Я усмехаюсь:

— Конечно. Я ведь не мышка. У меня на гербе изображен филин. А филины, как известно, как раз и питаются мышами.

Золотой дворец, Рим

На следующий день Цезарь беседует с послом Геннадием Григорьевичем, завершая обсуждение ключевых вопросов. Римский Император довольно склоняет голову, оглядывая гостя:

— Знаете, меня радует то, как Борис ведет дела с нашими конкурентами — с Пруссией и Британией. Жестко, последовательно. Он точно знает, чего хочет. Взять хотя бы недавнюю акцию с зерном — ловко обыграл британцев. Пока те устраивали торговые барьеры, Борис заключил выгодные соглашения, и теперь весь рынок под контролем. Да и Акулья Падь в Финляндии — это, конечно, хитрый шаг. Теперь у вас есть больше выходов на Балтийское море, причем с отличным стратегическим расположением.

Геннадий Григорьевич кивает, уловив одобрение в словах Цезаря.

— Его Величество предпочитает не оставлять слабых мест в политике. Это ценят и его союзники, и соперники.

Цезарь усмехается, заметно довольный:

— Такой подход мне по душе. Мы всё обсудили?

— Ваше Величество, надо сказать, есть еще одна деликатная тема. Речь о конфликте между графом Данилой Вещим-Филиновым и префектом Луцием.

— А что тут обсуждать? — сразу хмурится Цезаря. — Вроде оба большие мальчики. Пускай разбираются сами.

— Всё так, надо сказать. Но согласно кодексу чести, граф имеет полное право на трофеи в этой войне, ведь Луций покусился на жизнь его сестры, пытаясь ее отравить.

Цезарь хмыкает:

— Трофеи, говорите? И что же именно хочет граф Данила в качестве трофеев?

Геннадий Григорьевич дипломатично отвечает:

— Ваше Императорское Величество, всё на ваше усмотрение, надо сказать. Я лишь напоминаю о пункте кодекса чести. — Он делает небольшую паузу. — К тому же, у графа с собой здесь только небольшой отряд, надо сказать. Едва ли он сможет удерживать крупные предприятия.

Цезарь задумывается. Ему докладывали, что численность отряда Данилы — всего двадцать человек. Цезарь мысленно улыбается, понимая, что такой ограниченный состав гвардии может сыграть ему на руку. «Хм, всего двадцать человек,» — размышляет Цезарь, глядя на Геннадия Григорьевича. — «Этим можно воспользоваться… дать птенчику такой лакомый кусок, от которого он сам захлебнется».

Цезарь прикидывает возможный план: у русского телепата нет ни ресурсов, ни достаточно людей для длительного удержания или защиты крупного объекта. Но гордость и чувство чести могут завести молодого графа слишком далеко, заставив его принять «трофей» — не подозревая, что это обернется неподъемной ношей. Идея становится всё заманчивее, и Цезарь уже видит, как этот «трофей» может стать обузой, не укрепляя, а уничтожая графа.

— Что ж, тогда пусть попробует взять завод Ланг. Если у него хватит сил на такой трофей, я не возражаю. Этот завод, как-никак, символ власти префекта Луция, да и вина там производят одни из лучших. Граф Данила вправе захватить его — сестра это святое, а мы, римляне, как никто другой ценим родственные связи.

Геннадий Григорьевич моментально осознает коварство Цезаря. Ах да, завод Ланг. Маленькая крепость в миниатюре. Простой трофей? Не совсем. Для его захвата и удержания потребуется куда больше людей, чем может позволить себе Данила с его двадцатью бойцами. И, конечно, гораздо больше усилий — это ведь не какой-то склад, а целый производственный комплекс. Завод, вокруг которого буквально вырос городок.

Пять рот — вот минимум, чтобы взять и удержать Ланг. Двадцать человек? Это едва ли больше, чем тень. Но Геннадий Григорьевич предпочитает не возражать. Граф Данила сам просил «гигантский кусок»— что ж, теперь он его и получил. И, конечно, нет сомнений, что этот хитрый телепат задумал что-то по-настоящему грандиозное.