Милосердие спецназа (СИ) - Соколов Вячеслав Иванович (версия книг TXT) 📗
Мля-я-ять! Я слышал эту песню в госпитале, её пел мой друг Санька! Горло перехватывает спазм, и на меня накатывают воспоминания…
Глава сорок восьмая
Это произошло на следующий день, после того как Степаныч и Васильев привезли нам страшное известие о том, что Вовка умер. Лаки взяв стул, поставил его посреди нашей общей палаты, попросил Пепла подать гитару, привезенную Степанычем вместе с остальными вещами и убрать костыли.
— Как вы знаете, братва, певец из меня так себе, — тяжело вздохнув, выбивает пальцами дробь, по лакированной поверхности инструмента.
— Не прибедняйся, — качаю головой. — Давай, братка, понятно же, что ты не просто так весь прошлый день молчал и в стену пялился…
Кивнув, Сашка ударил по струнам. Именно тогда, я впервые услышал рвущие душу слова этой песни. Сказать, что мы не остались равнодушными, это не верно. Это был, как крутой раствор соли, на свежие ещё даже не подёрнувшиеся корочкой раны. Лаки пел с закрытыми глазами и дёргающимся голосом, а сквозь сжатые веки бежали слёзы.
Не только у него, у меня, у остальных парней и у сгрудившихся в дверях слушателей из представителей медперсонала и таких же как мы пациентов, сбежавшихся на голос. С последними звуками аккордов наступила тишина, нарушаемая только, всхлипыванием женской части слушателей.
— Мощно, — раздался от дверей голос старлея из соседней палаты, встречались с ним в курилке. — Спасибо, братишка, за песню такую, — прижимает ладонь тыльной стороной к глазу и резко дёргает головой. Убрал слезу. — Я запомню, увезу в часть. Вы ведь живая легенда ВДВ, парни. Богатыри. И песня эта — ваша былина.
— Хорошо сказал, — раздался голос Степаныча, стоявшего в задних рядах. — Вот только богатырь этот, старшину своего в сержанты разжаловал. Нехорошо, — и протолкнувшись сквозь зрителей, уточнил: — Или ты кого другого в виду имел?
— Да нет, Мажора, — вздыхает Лаки, — рифма у меня на старшину не шла. Но, конечно, надо подумать и переделать…
— Отставить, — смотрю Сашке в глаза, — не надо, брат. Иначе это будет другая песня. Ты лучше спой ту первую, которая, про Ваньку. Пусть тоже запомнят…
Сашка кивает и, проведя пальцем по струнам, запел:
Допев вторую песню, исполнитель собрался сесть за свой стол, но я окликнул его и попросил подойти. Вблизи стало понятно что это тот, которому прилетело ногой его же компаньона. О чём свидетельствовал фингал под глазом. Остановившись возле стола, парень слегка смущённо смотрит на меня:
— Звали, Егор Анатолич?
Встав протягиваю руку для пожатия, затем слегка хлопнув по плечу, говорю:
— Звал, звал. Возьми стул и садись. Поговорить надо.
С вопросом смотрит на дядю Петю. Тот, вздохнув, командует:
— Что смотришь? Садись, давай!
Берёт пустой стул и присаживается справа от меня, слева сидит Мила.
— Как зовут-то тебя?
— Костя.
— Скажи мне, Костя, откуда ты знаешь эти песни? — смотрю в глаза.
Вопросительно смотрит на своего начальника — дядю Петю. Тот, направив на него вилку с насаженным куском мяса, поинтересовался:
— Что-то секретное?
— Да нет, — пожимает плечами Костя.
— Тогда не тяни кота за интимности. Рассказывай!
Костя поёрзал на стуле, тяжело вздохнул...
— Ты не волнуйся, — слегка толкаю его в плечо, — они только с виду такие, но если их регулярно кормить, то вполне ничего такие дядьки...
Папа и дядя Петя только фыркнули, пытаясь не засмеяться, а вот Мила не сдержалась, но под строгим взглядом своего отца тут же успокоилась... Костя слабо улыбнулся и начал:
— Я недавно по делам в Красноярск летал. Вот… А у меня там родители живут, я же красноярец. Приехал, значит, а там брат, двоюродный — Санька. Вот… Дембельнулся он! Ага… Награды у него! Во-о-от… И с палочкой ходит. Ранили его. Вот он и спел песню, то есть обе... Говорит в том бою его и покалечило! — помолчал. — А вторая это тоже про него, я даже парня того, что погиб знаю. Вот… Всё вроде!
— Да, Костя, ты поэт, — развожу руками. — Партизан на допросе, — вздыхаю. — Я б даже сказал: «птица Говорун»!
Парень потупил взгляд:
— Ну, а что ещё? Вроде всё?
— Ладно, — отмахиваюсь, — суть понятна. Ты мне вот что скажи: чем твой брат сейчас занимается, как здоровье, работу нашёл или нет? Ну не томи, говори.
— Простите, Егор Анатолич, а вам зачем? — смотрит мне в глаза, с лёгким недоумением во взгляде.
Судорожно сглотнув, хватаю его за затылок и, прижавшись лбом к его лбу, выдыхаю:
— Парня которого ты знал, Ванькой звали, ух как они с Сашкой люто дружили, — усмехаюсь, — а вот сержант из песни это я. Понимаешь, я, — хватаю со стола бутылку коньяка, наливаю в бокал и залпом опрокидываю в себя, не чувствуя вкуса. А он смотрит на меня, большими глазами, и улыбается. — Чего смешного? — спрашиваю, пытаясь продышаться. А вокруг немая сцена: смотрят как... не знаю на кого.
— Егор, сынок, а почему ты ничего не рассказывал? — папа смотрит на меня каким-то странным взглядом.
— Думаешь, мне хочется об этом рассказывать? — мотаю головой.
— Думаю, нет, — кивает, — ладно, потом об этом. А сейчас, Костя, расскажи моему сыну всё, что он хочет знать!
— Я не смеюсь, Егор Анатолич, — улыбается Костя, отвечая на ранее заданный вопрос. — Я удивляюсь!
— Чему же? — в непонимании смотрю на него.
— Как мир тесен... Сашка ведь говорил, как вас зовут, только я представить не мог, о каком Егоре речь. Спасибо вам за брата, ведь вы ему не раз жизнь спасали.
— Нет, Костя, не так всё просто, — качаю головой, — мы с твоим братом крепко повязаны. Так что считать, кто кому обязан — неблагодарное дело! Пойдём-ка лучше ко мне, посидим. Расскажешь, как он там. Надеюсь, не откажешься пообщаться с боевым товарищем своего брата?
