Хватай Иловайского! - Белянин Андрей Олегович (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
Вывески продолжали радовать глаз. Вот что значит гулять, а не бегать. Театр «Ромэн. Пляшем, гадаем, воруем!», «Познакомлюсь с гаремом. Интим не предлагать», кафе-бар «Трещина», «Распродажа морковки для женских монастырей», «Похоронное агентство „Смайлик. Печальный долг с улыбкой!“»…
Пока дошёл до заднего двора Катиного дворца, насмотрелся и начитался такого, что лучше б и грамоте не учён был. Вот ясно же, что нечисть поганая, вроде всё как у людей, а всё равно не по-людски. Интересно, кто на такие объявления откликается, в такие лавочки ходит, в таких ресторациях штаны просиживает. Я вдруг поймал себя на мысли, что, несмотря на всё возмущение, пожалуй, тоже заглянул бы в пару мест, ну хоть чистого ознакомления ради.
Кто-то из святых отцов католиков говорил: дескать, чтобы бороться с грехом, его следует, как минимум, знать! Вот ради этого знания и… Тьфу! О чём это я?! Тьфу, тьфу, тьфу! Господи Боже Иисусе Христе, прости меня, грешного, за такие мысли!
Я сам себя нахлестал по щекам, обошёл железный забор и постучал в медные ворота. Щёлкнул замок, отворяя маленькую калитку. Никаких приглашений при этом, впрочем, не прозвучало, но ведь и огнём из львиных голов не опалило? А могло бы, зная Катенькин нрав…
— Заходи, — неприветливо поприветствовали меня на пороге горницы. — Чаю-кофею не предлагаю, облезешь. Чего хотел, говори быстро, я не в настроении!
А у меня и все слова-то напрочь позабылись, как только её, красу милоликую, увидел… Катенька грозно сидела на своём вертящемся стуле, в облегающем зелёном платье, эдак лихо выше колена, в чудных чулочках на дивных ножках, в туфельках (видать, заморских), блестящих так, что глазу больно, и с каблучищем, что твой плотницкий шкворень, на шее бусы переливаются, а в ушах серёжки мудрёные, вроде рыбьих скелетиков, но из серебра. Очи карие тенями густо-зелёными обрисованы загадочно, ресницы длиннючие и тёмно-синие, как ночь, губы алые, словно в крови искупаны, а грудь божественная при вдохе-выдохе то накатывает, то откатывает, ровно морской прибой… И я тону в нём с головою, слюной захлёбываясь. А ещё казак…
Эх, пропадай ни за грош головушка моя чубатая! Щас как ухвачу зореньку ясную поперёк талии и да расцелую, куда дотянусь, да словлю по морде, да по шеям, да… Нет, на этом мои фантазии заканчиваются, потому как дальше лично мне уже неинтересно.
— Ещё раз для военных, — остудила мой пыл Хозяйка Оборотного города. — Говори, зачем пришёл, или сваливай молча.
— Хочу…
— Стоп, самотык дизельный! Обломись с хотелкой. Всё, что касается наших личных отношений, посыпь пеплом голову (или чего у тебя там) и забудь. Другие дела есть?
— Прошу поучаствовать в судьбе Маргариты Афанасьевны, младшей дочери генерал-губернатора Воронцова, — скрипнув зубами, выдавил я. — Сия девица была похищена этой ночью из отеческого дома неизвестным злодеем под моею личиной.
— А почём мне знать, что это не ты сам отметился? Доказательства? Голословные утверждения не есть факты.
— Да зачем же мне это?!
— А я знаю? Вот ты мне и расскажи зачем…
— Пожалуйста, посмотри в своей волшебной книге, — окончательно растоптав свою гордость, попросил я. — Батюшка её Афанасий Петрович нервничает, мой дядя вообще с ума сходит. Он на ней жениться вознамерился, а теперь по всем параметрам выходит, будто бы я у него невесту из-под носу увёл.
— А мне-то что за дело до всей вашей родственной «Санта-Барбары»?
— Ну хоть девицу невинную пожалей. Уж небось ей и страшно, и несладко в плену у нечисти поганой сидеть…
— Ох, знаешь, а вот её сложности меня тем более никаким боком не колышут! — твёрдо обрезала Катенька, но тем не менее тут же развернулась к ноутбуку, начав быстро щёлкать клавишами. — Чем могу, Иловайский, тем и помогу. А могу немногим. Проверяем, проходила ли вышеозначенная особа, именуемая в дальнейшем как «овца», через арку? Нет. Не проходила. Следовательно, в Оборотном её нет. Вопросы?
— А тайно провести не могли?
— Хм… чего ради? Овца она и есть овца, смысл с ней тайные церемонии разводить… Ладно, забиваем в поиск ещё раз. И что? Угу… да, проходила. Точнее, была пронесена, судя по картинке, в полной-отключке.
Я рванулся к экрану монитора (да, уже сто лет в обед как успел все эти слова новомодные выучить! Не считайте казаков тупее паровоза!) и, небрежно сдвинув Катеньку вместе со стулом в сторону, впялился в картинку. Трое неизвестных мне упырей в косоворотках без рукавов катили тачку всяческого тряпья. Ну вроде как раздели покойников на кладбище и вещички на продажу привезли. Вот только из-под серой мешковины виднелся краешек белой кружевной сорочки, слишком новый и слишком чистый.
— Я за упыриные радости не отвечаю. — Моя любовь сразу скрестила руки на груди… грудях… поперёк грудей… тьфу, сгинь наваждение! — Это тебе к твоим дружбанам надо. Нет, меня с тебя периодически клинит, Иловайский, вроде православный казак, а с Моней и Шлёмой дружбу водишь. Ты хоть в церкви за это каялся?
— В церкви мне за другое каяться надо, за то, что тебя полюбил, — вздохнул я, поправил папаху и развернулся на выход.
— И что, вот так уйдёшь, что ли? — с всхлипом раздалось мне вслед.
— А как надо? — сцепив зубы, простонал я.
— Не подойдёт, не поцелует, не обнимет, не утешит бедную девушку…
Я, не дослушав, бросился назад, упал на колени и прижал к груди свою ревущую недотрогу. Катенька вновь рыдала так искренне и заводяще, что меня тоже пробило на скупую слезу. Я гладил её по голове, перебирая густые тёмно-каштановые пряди, и думал о том, что, пожалуй, самый действенный выход из сложившейся ситуации — это… дать ей как следует по темечку, завернуть в ковёр, чтоб не брыкалась, и на руках унести в родную станицу. Там маменька так спрячет, что ни одна учёная полиция из ихнего будущего не найдёт, а я с войны вернусь, тогда и обвенчаемся по православному обычаю. Прав был дядя: чего она у нечисти забыла? Детей рожать и без диссертации можно!
— Знаешь, а я вот думаю порой, — всё ещё всхлипывающая Катенька подняла на меня бездонные карие очи, — чего мы с тобой маемся?
— Да, родная, да…
— Ведь люблю я тебя, правда, люблю. А вот рычу, ругаюсь, это же неправильно, надо ведь по-другому, верно?
— Верно, ласточка моя. — Я беспомощно озирался в поисках подходящего тяжёлого предмета, ибо бить женщину кулаком есть грех.
— Может, мне тебя украсть надо? Дать разок чем-нибудь массивным по затылку, перенести в будущее, уволиться с работы, и ты мой! Я тебя спрячу, пусть поищут, у меня тоже там пара подружек есть, пропишут как двоюродного брата, и отвали, моя черешня, весь научный педсовет! Иловайский, — неожиданно отодвинулась она, — а чего у тебя глаза такие странные?.. Ты чего удумал?
— Честно говоря… то же самое, что и ты.
— То есть меня хотел по голове… — Она сдвинула брови и ладошками упёрлась мне в грудь. — Всё, у дураков мысли сходятся. Обиды не держу, понимаю двойственность сложившейся ситуации. Давай пока не будем гасить друг друга по слабому месту, тормознёмся, возьмём тайм-аут и вернёмся к этой теме на неделе. А ты там вроде бы какую-то невинную деву спасать собирался?
— Да. Кстати. Спасибо, что напомнила, — поспешно согласился я, вставая с пола и отряхивая колени. — Маргарита Афанасьевна, поди, перепугана вся, её же в любой момент съесть могут. А у меня дядюшка на неё глаз положил.
— В гастрономическом смысле?
— Хуже, — признался я и, махнув рукой, быстренько рассказал ей всю историю.
Разлюбезная моя скоро вытерла слёзки, даже рассмеялась пару раз, чмокнула меня в нос и, бодренько постучав по клавиатуре волшебной книги-ноутбука, дважды нажала на какую-то коробку, коя, прожужжав, выдала ей на руки расчерченный лист бумаги.
— В картах сечёшь? Гляди сюда. Вот мой дворец, вот улица направо, по ней два квартала до фонтана, там налево и дуй прямо, никуда не сворачивая, практически до крепостной стены. Вот эта улица, вот этот дом, там эта девушка, что ты влюб… — начала напевать Катенька, но почему-то прикусила язычок и сунула бумагу мне. — Короче, в кружочке хата Мони и Шлёмы. Дуй к ним. Если твою девицу уволокли упыри, то эти двое точно замешаны.
