Цвет ярости — алый - Романовский Александр Георгиевич (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Вместе с тем он знал прецеденты. Эффект “расслоения времени”, как его называл Таран, переживали считанные единицы среди лучших бойцов. Они неким образом погружались в себя, благодаря чему каждое мгновение реального времени растягивалось наподобие жевательной резинки, превращаясь в мгновения СУБЪЕКТИВНЫЕ. У этих бойцов появлялось достаточно времени, чтобы принимать верные решения и выходить победителем из неравного боя. Сам Таран испытывал подобное всего три раза — давным-давно, в залитой кровью Яме. И — этим вечером.
Такой способностью хозяин Подворья чрезвычайно гордился — до самого недавнего времени,
В те нечастые моменты, когда ему удавалось разговорить Курта Страйкера (этот мохнатый паренек, как Таран обнаружил, был не то чтобы болтлив, но довольно общителен — тягостное молчание его угнетало), Хэнк узнавал множество любопытных вещей. В особо экстремальных ситуациях метаморф тоже переживал эффект “расслоения времени”. Хотя и по-другому. Легендарные гладиаторы “античного прошлого” Клоповника в подметки не годились метаморфу. Он мог не только тормозить субъективное время, но и, что самое любопытное, форсировать собственный организм до соответствующей скорости. Легендарные гладиаторы могли сколь угодно просчитывать свой следующий шаг. Волк пронесся бы меж ними смертоубийственным вихрем, безжалостно, стремительно и хладнокровно.
В настоящий момент Хэнк завидовал именно этой способности. Невзирая на состояние, в котором он пребывал, хозяин Подворья был бессилен что-то предпринять. Свирепость и — главное — скорость Страйкера ему бы очень пригодились. Но, как обычно, довольствоваться приходилось только тем, что послал Господь Бог, а потому Таран отбросил праздные мысли. “Волчонок” сидел в своей клетке. А если бы и не сидел, то, в любом случае, не стал бы помогать тюремщикам…
“Черепа” доставали оружие. Охрана Подворья разразилась гневными криками — звуки растягивались, размазывались по застывшему воздуху, — кто-то также тянулся к кобуре. Ситуация стремительно достигала критической массы. А в центре этого реактора, конечно, стоял Кастет со своим пакетом. Он с удивлением обнаружил, что намерения бандитов далеки от благих, но еще не сообразил, что лично он, Кастет, может с этим поделать. Погибать не хотелось. Неизбежность, тем не менее, зачитала приговор.
Тарану было непросто судить, однако, похоже, его заторможенный крик все-таки вылился в конце концов во что-то членораздельное. “БРОСЬ ПАКЕТ, ТУПИЦА!! ТАМ БОМБА!!!”
Вот что крикнул Хэнк Таран. И тысячу раз пожалел, что не придумал что-нибудь короче. Хватило бы единственного слова. Вроде “БРОСЬ!”, “БОМБА!”. Но не “ТУПИЦА”… Это Таран твердил потом каждый день.
Охранник с томительной медлительностью перевел взгляд на сверток, который он тискал в своих сильных руках. Выражение его лица менялось с недоверчивого на разочарованное (точь-в-точь как у ребенка, который рождественским утром обнаруживает под пластмассовой елью не вожделенную кибердеку новой модели, а коробку оптических дисков с ускоренным курсом японского), а затем — на уродливую маску, расписанную черными узорами страха, гнева и ярости. Охранник наконец-то понял, в чем фокус.
Череп, впрочем, вел какое угодно шоу, но не “ЧТО? ГДЕ? КОГДА?” Он не вручал призы догадливым и не делал подсказок самым тупым. Тянуть не имело смысла, требовалось вскрыть “черный ящик” по-настоящему, оголить его секретное нутро.
Гангстер привел в действие прибор, что сжимал в руке. Пошла цепная реакция. Пауза заняла доли мгновения, но Хэнк, тем не менее, ее остро почувствовал. Радиоволна преодолела считанные метры и передала команду “штаба” приемнику. Ну а тот, в свой черед, замкнул нехитрую цепь: детонатор — капсюль — энное количество популярной на черном рынке взрывчатки. Назначение такого устройства заключалось в разрушении. Саморазрушение — единственная достижимая цель.
Тарану казалось, будто сердце бьется у него в ушах. На самом деле это пульсировало ВРЕМЯ. Мгновения срывались с эталонного хронометра и мчались вниз, к бренной земле, чтобы разлететься вдребезги. Так на заре времен, когда время еще не являлось таковым, деформация породила существующую ныне материю. Смерть — суть и мера всех вещей. Энтропия и время — ближайшие родственники.
Кастет попытался избавиться от свертка. С тем же успехом можно отбивать кассетные бомбы кухонной сковородой. Не успели подушечки пальцев прервать контакт с бумажной упаковкой как на свет родился взрыв. Он прорвал упаковку, и, набухая, стал расширяться в объеме, отталкивая застывшую воздушную среду. Огонь развернулся наружу широким стеганым одеялом, которым тут же и укутался Кастет.
В восприятии Тарана это произошло не единовременно, но в несколько обстоятельных этапов. Первыми показались огненно-ржавые языки, полощущиеся в сознании Хэнка лоскутками безобидного шелка. Они протянулись к Кастету и сомкнули в страстных объятиях, будто возлюбленная. Руки бедолаги исчезли в мгновение ока — по самые локти, клыки пламенной пасти сомкнулись и уже не разжимались. Лопнула кожа, из прорех, испаряясь, взвихрились кровавые гейзеры. Мышцы были буквально сдуты ударной волной. Кости разлетелись тысячей осколков.
Каким-то необъяснимым образом Таран подмечал каждую неприглядную деталь, для фиксации которых на самом деле потребовалась бы, вероятно, масса сложного оборудования. Его мутило, потому что ТАКОГО ужаса он еще не видел (а повидал Хэнк, как известно, немало). Желудок непременно исторг бы ужин наружу, если бы успел, — метаболизм трудился в своем обычном ритме. “Расслоение времени” затрагивало лишь сознание.
Затем у Кастета исчезло лицо — огненные языки будто слизнули его. Тарану показалось, что он заглянул в лицо самой Смерти — обожженный череп, вскипевшие глазницы, обугленная ветошь мышц, артерий и вен…
Волна жара и давления начала опрокидывать Кастета наземь. А мгновение спустя, когда изуродованное тело почти уже коснулось земли, Хэнк испытал настоящий шок. Трансцендентное состояние достигло логического завершения, то есть окончилось. Барабанные перепонки сотрясались под шквальной атакой. Она росла и ускорялась, точно запись на магнитном носителе, снятая с “pause” и набирающая обороты. Время вернулось в наезженную колею. Хозяин Подворья ничем уже не отличался от тех медлительных идиотов, чьи помыслы столь легки и поверхностны. Приходилось приспосабливаться к реальности заново — пропасть субъективного времени имела и свои недостатки. Таран пришел в себя и понял, что вокруг стреляют.
Пули по-хозяйски летали по двору — из конца в конец. Появились первые жертвы.
Вот, оказывается, — сообразил хозяин Подворья, — что это были за круглые, неспешные пчелы, передвигавшиеся исключительно по прямым траекториям… Хэнк не обращал на них внимания. Разглядеть их как следует не получалось (глазные яблоки, составная часть всего остального организма, не поспевали за приказами сознания), не говоря уже о том, чтобы повторить трюки Нео из “Матрицы”.
Сделав эти открытия, Таран растерялся, впервые за долгие годы. К-панике, по сути, недвусмысленно подталкивало то обстоятельство, что ускорение металлических “пчел” равнялось кинетической энергии, необходимой, чтобы продырявить человеческое тело насквозь. Произведя столь нехитрые расчеты, Хэнк не придумал ничего другого, как ничком броситься на землю, еще дрожавшую от отзвуков взрыва.
Таран был не солдат, не полицейский и даже не гангстер, хотя и прожил в Клоповнике всю свою жизнь. Перестрелки он привык наблюдать со стороны — на полицейском канале или в голофильмах, — развалившись в любимом кресле. Куда больше Хэнк доверял своему верному “гладиусу”, чья благородная сталь не знала осечек и была в любой момент готова выполнить такой объем работы, какой требовал хозяин — не более. Чтобы стать настоящим мечником, следовало овладеть МАСТЕРСТВОМ, степень которого выяснит Яма. Это была своего рода мистерия.
Палить же из пистолета, но мнению хозяина Подворья, мог каждый дурак. Это, впрочем, не делало “черепов” менее опасными. Прильнув к земле, Хэнк накрыл голову руками.
