Год 1914-й. Время прозрения - Михайловский Александр Борисович (читать книги без сокращений txt, fb2) 📗

- Но я всего лишь хотела быть счастливой! - шмыгнула носом эта особа.

- Нет на этом свете такого человека, который не хотел бы быть счастливым, - сурово ответил я, - но далеко не каждый готов ради этого шагать по трупам. Идите и помните, что, принимая решение, я был к вам недопустимо мягок, ибо у меня есть правило давать еще один шанс даже самым падшим людям. Ибо, как сказал один не самый глупый человек, «нет отходов, а есть кадры». Если вы пойдете по этому пути, то вам не придется умирать в полной нищете...

И все: ни стона, ни слезинки. Ушла, задумавшись, но я уверен, что через некоторое время товарищ Бергман начнет ее подготовку в качестве секретного сотрудника. Зато Ольга с Татьяной обрадовались за дядю Мишеля и поспешили сообщить новость бабушке, проходящей в нашей епархии курс омоложения, а также своему отцу (пока еще императору всероссийскому), чем их немало порадовали, ибо сидела у них в семье эта «госпожа Брасова» как ячмень на веке. Но мне от их радости ни холодно, ни жарко, ибо все это я делал не ради абстрактной «семьи Романовых», а для того, чтобы избавить от проблем хорошего человека, который может принести еще много пользы своей стране. Так, кстати, я и ответил госпоже Дагмаре из четырнадцатого года, вздумавшей благодарить меня за содеянное.

Кстати, вчера вечером, после ужина, Дима-Колдун сказал мне, что у Михаила Александровича сам собой разблокировался генератор Харизмы, работающий сейчас на холостом ходу - так глядишь, еще немного, и дело дойдет до Призыва. Кстати, между дядей и племянницами стало больше человеческой теплоты, поскольку исчезло то, что их прежде разделяло. Встречать «Гёбен» они все втроем пошли чуть ли не как на праздник, а вот Коба откровенно начал ревновать. Пришлось сказать будущему товарищу Сталину, что эйфория от воссоединения семьи через некоторое время пройдет, а вот хорошие, теплые отношения, которые он наработал с Ольгой Николаевной, останутся, главное сейчас - сохранить выдержку и ничего не испортить. Кстати, его младший брат, то есть Сосо, был уже замечен на танцульках в компании директора нашей школы Ольги Александровны Романовой из того тысяча девятьсот пятого года. Они оба уходят с нами «наверх», а потому конфетно-букетный период в их отношениях имеет все возможности перерасти в нечто большее.

И вот наблюдатели на высоте «30.6»20 докладывают, что над слоем тумана, сплошной пеленой покрывающего море, видны густые угольные дымы приближающегося линейного крейсера, и ту же информацию подтвердила моя супруга с борта штурмоносца. Если бы в береговой обороне действовала система центральной наводки, наблюдательные пункты которой базировались бы на высоты с отметками более пятидесяти метров, то любой враг был бы у русских артиллеристов как на ладони, невзирая на полумрак и утренний туман. А сейчас более-менее приемлемые условия для стрельбы - только на батареях северной стороны, в то время как южную часть бухты затянуло сплошное молоко. Торчат над уровнем тумана и мачты броненосцев с командно-дальномерными постами, как, впрочем, и мачты «Гёбена». Только русские морские артиллеристы видят огромное черное облако, что тянется за германским линейным крейсером, движущимся к берегу на полном ходу. А вот их оппоненты на командно-дальномерном посту «Гёбена» не в состоянии разглядеть в предутренних сумерках тонкие линии мачт, торчащие из тумана, и смешивающиеся с ним едва заметные дымы над трубами русских броненосцев, чьи котлы в экономичном режиме работают только на вращение бортовых динамо-машин. По неопытности в черноморских водах в условиях сумерек и тумана германские штурманы подвели свой корабль к берегу ближе, чем рассчитывали. Ровно в шесть ноль-ноль приближающийся германский линейный крейсер был опознан на батареях северной стороны, в то время как южную часть по прежнему закрывал туман. Первый залп береговых батарей получился откровенно плохо. Второй и третий не лучше.

Береговая оборона Севастопольской крепости к «внезапной» германской побудке оказалась не готова. Все эти фатально устаревшие одиннадцатидюймовые мортиры, которыми переобременена артиллерия крепости, уже лет двадцать были не в состоянии работать по скоростной, активно маневрирующей цели. И лишь десятидюймовые орудия двух батарей: № 16 на северной стороне и № 15 на южной - обладали пригодной для такой задачи баллистикой. Но и с ними было далеко не все ладно, ибо относительно современные пушки (отставание от сего момента всего лишь на двадцать лет) были установлены на морально устаревшие станки Дурляхера и наводились при помощи физической силы расчетов, в то время как во всем мире уже давно использовались электромоторы или гидравлика. К тому же пристрелка каждой батареи по отдельности оказалась невозможна, потому что два десятка разнокалиберных батарей создавали такую путаницу всплесков от падения снарядов, что ориентироваться в ней оказалось невозможно. Вот и получалось, что шума оказалось много, а толку мало. Торжественный салют таким образом изобразить было можно, а вот отражение вражеского нападения - уже нет.

Сплюнув, адмирал Эбергард приказал береговым батареям прекратить стрельбу, тем более что шестидюймовые и стадвадцатимиллиметровые снаряды даже в случае попадания не могли бы причинить противнику серьезных повреждений, а попасть в маневрирующий «Гёбен» из одиннадцати- или девятидюймовой мортиры можно было только случайно. Вот если он подорвется на минах и потеряет ход, тогда обстрел мортирными батареями обретает смысл по принципу «не мытьем, так катанием». А пока эстафетную палочку передали на броненосцы. А вот тут было уже не как здесь, ибо при адмирале Эбергарде моряки Черноморского флота стрелять умели. С третьего залпа «Евстафий» взял незваного гостя под накрытие, после чего дистанция и поправки были переданы на другие корабли отряда, и начался откровенный расстрел турецко-германских младенцев. Впрочем, турецкие миноносцы, едва поняв, что утро перестало быть томным, развернулись и, пользуясь своей малозначительностью, постарались, не привлекая внимания, удалиться в направлении открытого моря. Никто о них не жалел, ибо экономичным ходом идти обратно к Босфору больше суток, а за это время Елизавета Дмитриевна на своем штурмоносце найдет их и убьет.

Тем временем в окрестностях Севастополя продолжалась артиллерийская канонада. В битве при Доггер-

Банке у англичан в цель попадал один процент снарядов, у германцев - два процента, а при расстреле «Гёбена» из засады в тумане в цель попадал как бы не каждый десятый снаряд. В бинокль на вражеском линейном крейсере совершенно отчетливо наблюдались яркие вспышки разрывов, оставляющие после себя облака густого черного дыма и летящие во все стороны обломки, а также лес водяных столбов от падений не попавших в цель снарядов. Злосчастный «Гёбен» пытался отвечать и главным и средним калибром, но получалось это у него откровенно плохо. Большая часть снарядов ложилась в «молоко», ибо в утреннем тумане артиллерийские наблюдатели на КДП германского крейсера не видели ни черта, кроме вспышек залпов и очертаний крупных предметов на местности - например, контуров двухэтажной Константиновской батареи, построенной еще до Крымской войны. Вот по ней-то германцы, уже разворачиваясь на обратный курс, и влепили несколько снарядов главного калибра - скорее, из желания самоутвердиться, чем с целью нанести какой-нибудь реальный ущерб. Еще десятка два выстрелов было сделано примерно в направлении города, и один из одиннадцатидюймовых снарядов лег во дворе морского госпиталя, по счастью, не попав в само здание.

К тому моменту, когда «Гёбен» завершил разворот и тоже собрался удирать, в него попало два десятка двенадцатидюймовых и три десятидюймовых снаряда с броненосцев. Вполне достаточно для повышения реноме моряков-черноморцев и крайне мало для утопления бронированной лохани в двадцать пять тысяч тонн водоизмещением. Конечно, если бы хоть на один выпущенный в его сторону снаряд была наложена печать «хаос-порядок», то дело закончилось бы быстро и страшно, но таких полномочий у нас с Коброй на этот раз не было. Вместо того в воздух поднялся «Каракурт» и бочком-бочком, чтобы не пересечься с траекториями снарядов, летевших в сторону германского суперкрейсера, вышел на рубеж атаки. Хоть защита «Каракурта» превосходит все мыслимое в нашем мире, встречаться с двенадцатидюймовым снарядом, мчащимся к цели на скорости в два с половиной маха, нежелательно даже для него.