Земля вечной войны - Могилевцев Дмитрий (бесплатные онлайн книги читаем полные txt) 📗
– Куда?
– На Сарез. Да, на возера. Ту знаешь, там озеро огромное, гора сто лет назад обвалилася, завал в километр с гаком высотой. Ибрагим там заряд хочет поставить.
– Зачем?
– Как зачем? Каб козаты: давайце, козлы, выметайтесь, а не выметеся, взорву. А знаеш, шо буде, колы плотыну сарезскую прорве? Вал до Каспия дойде. По Мургабу, по Пянджу, по Амударье. Вон весь Западный Памир вынишчэ, и нижей. Да тут не миллионы, десятки миллионов загинуць. Це, браце, катастрофа на полный оборот. То не заложники в автобусе. То миллионы народу, города, кишлаки.
– Честно говоря, меня не интересуют судьбы миллионов. Меня интересует только один человек, за судьбу которого я в ответе.
– А, Юсе… думаешь, отдаст он тебе твою девку? Вот тако, ты прынесеш ему бомбу, а вон тебе отдаст ее? С какой холеры?
– Хороший вопрос, – вдруг сказала Нина. – Правильный. Я вот тоже, пока тебя тащила, думала: с какой холеры?
– Доброй раницы, колэга, – Семен сплюнул. – А с такой, что сама боялася не выйти отседа, так?
– Так, – ответила Нина. – Так.
– Чаю сделать? – предложил Юс.
– Сделай. А еще я тебя вытащила потому, что ты знаешь, как с этим дерьмом управляться. Не так это просто, правда?
– Правда. Сколько вы взяли?
– Два.
– А остальные?
– За остальными теперь нужно с аквалангом. И еще знать, где именно.
– Молодец баба. Подстраховалася.
– Не я придумала.
– Студент, круто робыш.
– У нас еще восемь баллонов газа, – сообщил Юс. – Можно покамест не экономить.
– Конечно, сделай и на него. Ему еще транспортировку отработать нужно.
– Дзенькуе бардзо. Так што ж ты, головасты студент, робуты собравси?
– Покупать. За один – Олину жизнь и свою. За вторую – жизнь Есуй.
– На меня, значит, ничого не покинув?
– Отчего ж? Вы же коллеги. Вместе пойдете.
– Це ж сволочи вы, – сказал Семен задумчиво.
– Сволочи. Надо же. Знаешь, я временами сильно сомневаюсь, что такие, как ты, – вообще люди. Похожи вы на людей – это да. За километр и не отличить. Смертны, как люди, – и слава богу. И все. На этом сходство с человечеством кончается. Ты, и такие, как ты, уже убили меня однажды. Рассказать, как? Впрочем, незачем. Нина знает. Может, расскажет как-нибудь, – если ты выведешь нас отсюда. И расскажешь, как обращаться с этими штуками.
Потом Семена тащил Юс. Долго. Не чувствуя усталости. Она перехлестнула через край и превратилась в противоположность, в унылую ишачью покорность перетруженных мышц. Вот так идти и идти, а потом упасть. И все. Но Юс не падал. Он очень хотел есть. Жевал на ходу, благо пеммикана оставалось еще килограмма четыре. Нина много его запасла. Пить тоже очень хотелось, но воды тут было хоть отбавляй. И на полу, и на стенах. И капало сверху. Хотя уже долго шли вверх, поднимались по лестницам, карабкались по проходам, а то и по вовсе не обработанным пещерам, мокро было все время. И холодно.
С Семена текло. Должно быть, у него ниже пояса перестала работать вся телесная механика, все те незаметные клапаны и тяжи, удерживающие внутри отходы. Вонь. И постоянно – горячее кап-кап на спину, на брюки. Нина несколько раз предлагала сменить Юса. Но он упорно мотал головой. В каждой новой комнате останавливались, шарили пятном фонаря по стенам, искали цифры. Долгое время их не могли найти, шли наугад, сверяясь на развилках с компасом. Наконец очутились в округлой комнате, похожей на дно колодца. Посреди нее вверх уходила винтовая лестница. С нее свисали сосульки. Лед лежал и на полу, коркой одевал стены.
– Пришли, – прохрипел Семен. – Семь-двадцать. Западный выход. Проверить трэба, ночь там ци шо. Наверху, – он показал пальцем наверх.
– Я пойду, – Нина сбросила рюкзак. – Постели ему.
Юс отстегнул коврик, расстелил. Перетащил Семена на него. Потрогал ему лоб.
– Пить?
– Да, Юсе, пить. Согрей мне, а?
– Сейчас, – Юс вытянул из рюкзака примус, – сейчас.
– Херово мне, Юсе. Не доцягнеце вы меня. У меня там, внутри, горит все. А ног не чую. Ничего от пупа.
– Само собой. У тебя пуля в позвоночнике.
– Юсе, знаю я. Кольки дзен тягнеце по воде все, по ледяной. Знаю я, што там. Не доцягнеце вы мене. Ще пару таких дзен, и амба. Вин як отрыма-лося. Та я ж знав, Юсе. Я колы шов з вами, знав. Я ж одын пышов. На всех на вас. А што было робыты? Ты Ибрагима не знаеш. Вин – курва. Така курва, што курвей на тысячу километров не знайти. Юсе, вин же порве, вин же всех людей порве, йому наплеваты, я кажу тобу, тры разы наплеваты, хоць мильоны там. Шо ж ты робыш, Юсе, шо ж ты робыш, а?
– Сейчас чай будет. Сейчас закипит, – сказал Юс.
– Юс, ты мне до чаю – того, шо мне баба колола. Чи хоць спирту. Хоць грамулечку. Пошукай, а, хлопче?
– Только выпей чаю сперва.
– Я выпью, выпью. А ты пошукай, хлопче, пошукай.
Когда Нина спустилась по лестнице, он уже спал и улыбался во сне.
– Сколько ты ему ввел?
– Все, что было в ампуле.
– Пять кубиков? Он умрет во сне.
– Может, – Юс пожал плечами. – Смотри. Он стянул с Семеновой ступни ботинок.
– Да. А выше?
– И выше, почти до колен. Ведь постоянно в ледяной воде. А ноги парализованы.
– Если он не загнется от морфина, проще его пристрелить.
– Я его вытащу.
– Куда? На ледник? До него полкилометра, и все вверх. А внизу наши общие друзья. Я видела – там внизу стойбище. Лошади. И дым. Нужно ночи ждать.
– Я его вытащу.
– Тогда мы сдохнем все вместе! Если я не пристрелю вас обоих раньше!
– Ты уверена, что друзья Семена все поймут правильно, если увидят, прилетев по маяку, тебя вместо него? Уверена?
– Твою мать!
– Чаю выпей, – предложил Юс. – Он хороший, не отсырел совсем.
Выпив чаю, Нина заснула. А Юс не смог. Сидел, обхватив колени руками. Холодно было. В этом подвале холод жил годами. Юс промерз весь, до самой последней клеточки. И снова, как когда-то на кровати в общежитии, почувствовал, что умирает. Мир стал серее, истончился. И за его мутной пленкой клубилась темнота.
Они не успели к утру. Карабкаясь в сумраке по морене, волоча на себе столько груза, едва успели подняться до ледника. Сбили колени и расцарапали руки. На морене все двигалось, осыпалось вниз. Вмерзшие в лед камешки драли ладони. На узкой полке, выпаханной в скале отступившим ледником, остановились. Не было сил идти. Ледяной ветер резал как нож, обжигали холодом промерзшие камни.
Семена все время тащил Юс. Тащил, не чувствуя ног. А на этой полке – упал. Ноги больше не слушались. От них поднялся тусклый холод и долился до сердца, до горла. Юс хрипел, стараясь выкашлять мертвую слизь, задыхался, скорчившись на чешуйчатых камнях. Тогда к нему снова пришел ангел, маленький и серый, и стал в изголовье.
Подожди немного, крылатый, – попросил его Юс, – подожди, пожалуйста. Дай мне еще немножко, а? Я ведь знаю, я ведь в долг живу, не своим живу, я почти весь в том подвале остался. Я ведь тебя знаю. Это ты тогда приходил ко мне, ты. Зачем ты не забрал меня тогда? А теперь вот, видишь, чего я наделал. Мне нужно, пожалуйста. Еще немного, а?
Ангел кивал и становился все тоньше, прозрачнее, и просвечивали уже сквозь него зубчатые грязные сераки, и серый покатый горб ледника за ними, – и вдруг там, на самом верху, загорелся тускло-желтый огонь. Заплясал, заискрил, стремительно наливаясь алым. А через минуты уже поползло наверх, за перевал, немыслимо яркое, раскаленно-белое солнце.
Первый раз по ним выстрелили через три часа, когда солнце уже растопило корку на леднике и разбудило дремавшую в его прожилках воду. Сухонько, слабо щелкнуло внизу, погнало вверх тонкое эхо. За ним – еще, и еще. Потом взвизгнуло впереди, посыпалось каменной крошкой.
– Стойте, – прохрипел Семен, – стойте. Вон, морены грэбень торчит, туда. Туда.
Юс свалил Семена на успевшие накалиться камни, упал рядом.
– Во воны, вон, – Семен показал рукой. – Все, приплыли. Нина, давай мне дубальтовку свою.
– Зачем? – спросила опешившая Нина.
