Славянский стилет (СИ) - Врангель Данила Олегович (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
– Да-да! Старые друзья! Это очень хорошо. У меня много друзей, а вот старых пока нет, – таксист увеличил скорость и обогнал большой автобус очень старой конструкции, уверенно державший свои 90 километров в час.
– Не переживайте, это вопрос небольшого промежутка времени.
Въехали в тоннель, освещенный ярким голубым светом, весь заставленный рекламными щитами. Снова выскочили наружу и помчались вдоль небольших пятиэтажных домов, одинаковых, как сестры-близнецы.
– Отель «Тацуно» – прекрасное место, – молвил разговорчивый водитель. – Один парк чего стоит! Слоны, жирафы, муравьеды там всякие – и все из различных кустарников, подстриженных особым способом. А вдоль дорожек цветет сакура – и тишина…
– Да, мне говорили про это. Тишина в Токио – дорогостоящее удовольствие. Муравьед из стриженого олеандра – это прекрасно.
Въехали в центральные районы, промчавшись по гигантскому мосту арочно-подвесной конструкции. Страна цветущего железобетона и плетеных ковриков. Стеклоалюминиевые пятидесятиэтажки неторопливо проплывали мимо, отражая темными зеркалами окон облака. Улицы уже заполнены людьми. Все спешат на работу. Однако, надо же, есть и красотки! И тоже спешат, спешат… Куда? Музыкант с любопытством смотрел на диковинный мир, о котором столько слышал. А все было обыкновенно, только очень уж торопливо. Водитель включил радиоприемник. В салон «Мазды» ворвалась музыка. Флейта, барабаны и контрабас. Изящно, очень изящно… Прекрасный контрапункт. Слегка, правда, наэлектризованный обертонами.
Еще пятнадцать минут, и машина аккуратно притормозила у белого здания с фигурными окнами первого этажа, облицованного мраморной плиткой. Агент протянул тысячеиеновую бумажку, обналиченную в аэропорту, в банкомате: «Сдачи не надо». – «Благодарю вас».
Юркая «Мазда» сорвалась с места и скрылась за поворотом. Три десятка лет. Время собирать камни на большой скорости.
Ну, где вы там, олеандровые муравьеды и слоны из традесканции? Музыкант неторопливо направился к главному входу отеля. Навстречу выбежал служащий и, наклонив голову, представился: «Мотохаси. Администратор и консультант. Что желаете?» – «Мне нужен номер с видом на парк».
Глава 20
«Ха-ха-ха-ха-ха!» – раскатисто смеялся упитанный японец, держа в руке кружку пива, а в другой – громадную креветку.
– Коля-сан, – еле проговорил он, – эти анекдоты нельзя рассказывать в Токио. Ну, разве что мне.
Музыкант, улыбаясь, понимающе кивнул и впился вилкой в тушеного кальмара, зацепил большой кусок, отправил в рот и принялся жевать, хитро посматривая на собеседника.
Он третий день был в Японии. С новым другом познакомился случайно, в кафе-закусочной. Во время обеда за соседним столом сели трое мужчин средних лет. И в потоке японской тарабарщины изредка кто-то из них вставлял своеобразные русские фразы. Вставлял довольно сносно, почти без акцента. Закусочная находилась в противоположном от отеля конце Токио, и Музыкант решил, что поболтать с незнакомцами риска особого нет. Выяснилось, что на русском разговаривает из них только один, остальные ничего не соображают даже на английском. Русскоязычный японец неожиданно и бурно обрадовался собеседнику из России: улыбался, кивал головой, жал руку и, совсем не по местным правилам поведения, пару раз похлопал Музыканта по плечу. Представился: «Катаяма». Познакомил с друзьями. Но те сидели, как китайские болванчики: улыбались, хлопали глазами и, ничего не понимая в разговоре на русском языке, плавно вернулись к своей беседе и исчезли в звуковой мешанине многоголосого пивного процесса релаксации.
Новый знакомый безо всяких комплексов лепил иногда свои фразы из дикой смеси фени, сленга и литературной классики. Языку он обучился в России, где отсидел почти три года в тюрьме, а точнее – на зоне общего режима. Школа оказалась настолько эффективной, что японец заговорил по-русски на третий день, в геометрической прогрессии увеличивая свои способности к коммуникации. Возможно, сыграло роль то, что в том лагере он был единственным представителем страны Восходящего солнца, и обнаружить там иероглифическое выражение мысли было столь же вероятным, как найти у себя под нарами ящик водки. Полторы тысячи русских со своими понятиями – и один японец. Весьма стимулирует к адаптации. Уже через полгода он часами спорил с соседями по нарам, взявшими его в семью, и те порой не всегда узнавали свой язык, знакомясь с некоторыми оборотами русской речи из уст разговорчивого японского коллеги. А тот напролет читал Достоевского, Чехова, Толстого и даже издания типа «Незнайка на Луне» и «Красная Шапочка», усмотрев в последней элементы теории психоанализа Фрейда. Полностью, с головой уйдя в русскоязычный социум и став думать на языке общения, он, по его словам, в первые дни по возвращении домой не вполне хорошо понимал родную речь. Сказалось влияние агрессивной среды, инстинкта выживания и неожиданного интереса к русской культуре. К концу срока Катаяма настолько перестарался в общении, что чуть было не схлопотал два года дополнительно. В это время случилась российско-японская встреча на высшем уровне, и в качестве жеста доброй воли россияне досрочно амнистировали заключенных дальневосточной империи, не совершивших особо опасных деяний. За воротами Катаяму никто не встретил, да он и не ждал никого, и упругой походкой полуголодного самурая двинулся на родину, зарекшись заниматься коммерцией на территории непредсказуемой Большой Российской Медведицы с ее виртуальными законами и вертухаями от закона.
Музыкант с любопытством слушал.
По пути домой без проблем не обошлось. Привыкнув к плотному и расписанному по минутам распорядку жизни в лагере, нерусский вольноотпущенник был довольно удивлен, обнаружив, что взял билет на поезд, который ушел в рейс на пять часов раньше расписания из-за изменения в графике движения. И он, Катаяма, оказался в составе единственным пассажиром, не считая двоих членов экипажа антикварного дизель-локомотива, который тянул несколько на ладан дышащих, рассыпающихся вагонов времен Столыпина. К тому же время от времени состав двигался в режиме «автопилота», когда единственный машинист, он же начальник поезда, уходил к единственному проводнику (электрику, сантехнику, ремонтнику по совместительству) расслабиться от монотонности одноколейного пути и выпить горького стимулятора, дозаправляясь вдохновением довести состав до намеченной цели – конечной станции. Естественно, Катаяма был третьим. Он не ожидал обнаружить в России потенциальных камикадзе, мчащихся в неуправляемом составе под звон стаканов, хотя и слышал о феномене «русской рулетки». Оказывается, российское православие имеет очень много общего с буддизмом и индуизмом. Сверхоптимистическая вера в положительную карму, независимо от ее реальной составляющей (что ни есть – все к лучшему), еще раз убедила Катаяму, что он пока далек от проникновения в сущность русской души, хотя алгоритмы ее выражения уже освоил хорошо.
В разгар обмена взглядами на жизнь уютное уединение закончилось экскурсией в кабину тепловоза – показать Катаяме искусство российских мастеров управления локомотивами, обученными двигаться самостоятельно. В этот момент и увидели прямо по курсу группу людей с красной тряпкой на длинной суковатой дубине. Бригаде с дубиной повезло: «автопилот» на красную тряпку скорее всего бы не среагировал. Оказалось, что пассажирский самолет, летя в том же направлении, куда двигался тепловоз, тренируемый работать самостоятельно, потерпел аварию и с отлетевшим хвостовым оперением, судорожно поджав закрылки и дергая элеронами, упал в густые кроны трехсотлетних дубов. Он пробороздил с десяток деревьев и глухо грохнулся в кусты, издавая вопли и отборный мат, доносящиеся из пассажирского салона и кабины пилотов соответственно. Отойдя от шока, озлобленные пассажиры выгребли из грузового отсека мешки с товаром (почти все были микро-коммерсантами) и километра три продирались сквозь колючки и заросли крапивы, ведомые испуганными летчиками. Те, боясь суда Линча, на вытянутых руках несли перед собой, как святыни, карту местности и громадный компас.
