Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Те большие поселения, где Окурок побывал, в подметки не годились этой жемчужине.
Даже слепой видел, что Калачевка — грязный проходной двор, где половина новых жителей, собравшихся под знамена Орды, лучше умеет отчекрыживать головы, чем работать. А уж о том, что надо ноги мыть или зубы чистить, почти никто из них не догадывался.
Муравейник, где он провел детство золотое, который они «предали огню и мечу», то есть сожгли и частично вырезали — был вонючим гнойником, с рабами, проститутками, ворами, бандитами всех сортов. Там раньше на улице разделывали собак и тут же шили из выделанных шкур перчатки, жарили крыс и голубей, тут же валялись пьяные, и кому-нибудь чистили морду под одобрительный гогот.
Ёбург был почти такой же богатый, но куда менее порядочный. Верхушка там жила неплохо, но стали бы они пролов — их низший класс — лечить забесплатно, как здесь?.. Ага, щас. Вот поэтому после штурма сами пролы помогли придушить бывших хозяев. Примерно как Гогу в свое время.
Другие места, вроде Пышмы, которую они оставили целой, лишь слегка «наказав» (потому что смутьянов на расправу община им выдала сама) — и вовсе были деревни деревнями. И там не то что коров и лошадей, давно даже кота не видели. А увидели бы — сразу бы зажарили.
А здесь даже люди были совсем не такие. Чистые, воспитанные, даже одежа у всех новая. И бабы какие… Правда, Окурок своим строго-настрого сказал своим рук не распускать под страхом отрубания. Жителей Генерал велел не обижать: «А то всех карасей распугаете».
И это не говоря о том, что в городе плавили металл, делали кирпичи, бетон, асфальт, цемент, обрабатывали дерево... И если Окурок мог оценить только то, что стреляет, то прибывшие из Калачевки техники смотрели на эти агрегаты круглыми глазами.
И такое вот сокровище досталось им без единого выстрела. Воистину велик и мудр Уполномоченный, да продлятся его дни.
«Тьфу ты, — усмехнулся Дмитрий. — Еще немного, и я сам буду балакать, как Мустафа».
Дмитрий присел рядом с компанией вооруженных мужчин. Один из бородатых, с черной повязкой на лбу, протянул ему чашку дымящегося напитка с молочной пенкой. Чай для Мустафы заваривали не абы как, а по-тибетски, как сам он говорил: с солью, с маслом, с молоком. Получался скорее суп, чем чай, но он и бодрил, и был питательным будь здоров. Высушенный чайный лист старик хранил в жестяной коробке с иероглифами. «Это китайский улун. Урожай две тысячи восемнадцатого года, — говорил он. — Память о нашем южном походе».
Для Окурка Китай был страной чудес, ведь маркировку «маде ин цхина» имела почти любая мелкая вещь. Но он знал, что поход был не туда, а ближе. В Сочи. Там в порту в грузовом терминале люди Ильясовича и нашли несколько лет назад нетронутый контейнер. Хотя для Димона и это Сочи казалось чем-то очень далеким. Но про Сочи много где было написано, даже на майках и куртках.
Чай, как объяснил старик, мог храниться очень долго. Но менял свои свойства, становясь «старше». Теперь он имел отчетливый привкус земли. Но старику нравилось. Он говорил, это приводит мысли в порядок и напоминает о бренности сущего.
— Давайте обедать, братья, — Мустафа Ильясович кивнул, указав своей козлиной бородой на их скромный «стол». — Наши дела идут все лучше. Даже когда мы несем потери, наша сила растет, потому что испытания и потери укрепляют дух выживших. Почтим память усопшего брата. Ты, Дима, отведай по православному обычаю поминальной кутьи.
— А я только недавно узнал, что он был ваш человек, — сказал Дмитрий, присаживаясь на деревянный патронный ящик и накладывая в алюминиевую миску рисовую кашу с изюмом.
К началу экспедиции риса в Калачевке уже почти не было, а изюма и подавно. Все эти редкие южные продукты они нашли тут. Здесь в Заринске питались хорошо, но не разнообразно — кроме картошки и моркохи, мало что росло тут в грунте. Зато в оранжереях города растили много чего на хитрой «гидропонке». Но это чисто так, как лакомство, в мизерном количестве. В основном чтоб подкармливать детей. Ну и к столу самого Наместника.
Бергштейн и дети города с радостью уступили новым хозяевам свои деликатесы. Был там и виноград, часть которого сушилась, а часть перерабатывалась в винцо, вкуснее которого Окурок не пробовал. Рядом с ним то, которое пил Гога, казалось кислятиной. Раньше тут, говорят, растили даже апельсины, но потом хозяйство захирело — вырождались деревья и семена.
Рядом сидел врач по кличке Айболит, настоящее имя которого они уже и не помнили. Тощий, маленький и сморщенный, он был мобилизован на Урале, но был очень лоялен СЧП, потому что в его родном поселке его хотели за какие-то поступки повесить. Вроде бы он кого-то зарезал, пытаясь сделать пневмо-катаракс. Он умел прекрасно править суставы и присыпать раны порошками, но пил слишком много «синьки». Правда, не при бородатых братьях. Ему Генерал поручил инвентаризацию всего, что было в больнице Заринска и на складах.
Сам Генерал в Сибирь приезжать не собирался, руководя только по радио. Сеансы дальней радиосвязи были раз в день.
Окурок вспомнил, что обычно на этом ящике сидел татарин. Марат относился к хараму куда спокойнее и мог тоже выпить бормотухи или спирта. Но только когда Мустафа-ходжи не видел. Где он теперь? Там же, где и все. Сам в земле, а душа в облаках.
— Мне старый хрыч не рассказывал, что мусульманом стал, — повторил Дмитрий.
— Перед кончиной Иваныч сам решил принять нашу веру, — отвечал Мустафа-хаджи, хитро улыбаясь и выбирая изюм деревянной ложкой.
— Я, когда придет время кони двинуть, тоже приму, — усмехнулся Окурок. — Мне ваш рай больше нравится. Есть чем заняться, хе.
— Ну, так чего ждешь? — старый узбек нахмурился из-за явного богохульства. — Любой из нас может отправиться к Аллаху в любой день, даже в святые праздники.
— Я — нет. Я заговоренный.
Несмотря на отправившегося в лучший мир кореша, у него были причины для хорошего настроения. Прошло всего несколько месяцев, и как много изменилось. Эх, видела бы его мама… Он не прогадал, прибившись к этой силе. Это было теперь гораздо больше, чем просто банда.
Правда, они были у черта на рогах, отмахав по разбитым дорогам две Америки.
Но лучше калымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме, как говорил еще один мамкин мужик, дядя Коля, который был налетчик. Правда, к маленькому Димке он был добр и даже показывал, каким хватом держать нож, когда всаживаешь его в печень.
— Камрады, оставьте нас, — обратился старик к доктору и бородатым из отряда «Казбек». — Важный базар есть.
Те поднялись, брякнула сбруя — автоматы они взяли с собой. Ножи и пистолеты были при них и подавно. Костоправ засеменил за ними, явно жалея, что выпить в такой компании удастся только чай.
— Мы возвращаемся в Заринск, — произнес Мустафа, когда они скрылись из виду, и поднес к пламени костра исписанный лист бумаги. — Город не удержать. До зимы мы должны выжать из него все, что нам нужно. Если барашка нельзя дальше стричь, его надо резать.
«Рэзать». Сказал он с наигранным акцентом. И провел пальцем под кадыком.
В красных отблесках костра старик казался уже не джином из детской сказки, которую мама иногда читала маленькому Димке, а дедушкой, направившим два самолета на большие пиндосские башни. У того на фотографиях лицо и глаза тоже были добрые, но где-то внутри горели дьявольские огни, похожие на отсветы пожара.
Окурок не решился возражать, хотя у него екнуло сердце. Старик держал прямую радиосвязь с Генералом, а тот говорил голосом Уполномоченного и был его правой рукой.
Значит, зря они с пацанами из «Черепа» укреплялись на своем Молочном заводе и готовились зимовать! Значит, все придется бросить к чертям и опять ехать через этот ядовитый Урал, стараясь успеть до большого снега. А тот начнет валить уже скоро.
Ах ты, жеванный крот и етишкина бабушка.
От воспоминаний о том, как они ехали через зараженные земли Пояса, законопатив все щели, стало на душе муторно. Окурок видел тогда за окном мертвые поля, где даже трава не росла, а летом, видимо, и насекомых не было. Над землей стелился желтоватый от пыли туман. Ехали даже ночью, при свете фар. Для поездки отобрали машины с самыми надежными двигателями, но все равно было стремно… А после того, как проскочили, наряд на мытье машин давался всем по очереди — чтоб никто не схватил опасной дозы… И придется проходить через это снова!
