Стальной Лабиринт - Зорич Александр (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Растов оторопел.
– Бариева? Это еще почему?..
– Да потому что он командир «Ивана Калиты»! Субмарины ПКО!
Хотя в итоге Растов и стал офицером-танкистом, но, так уж вышло, срочную службу он отбыл на субмарине противокосмической обороны. Называлась она «Владимир Мономах» и вместе с упомянутым «Иваном Калитой» в те годы обитала в океанах планеты Клара. Потом уже, по неведомым Растову стратегическим соображениям, субмарины перебросили на Грозный. Поэтому он краем глаза Бариева в молодости видал – тогда еще отнюдь не командира лодки, а, кажется, командира БЧ или что-то вроде того…
– А какое он имеет право?! – изумился Растов.
– Вот и я говорю: какое право?! А они: Бариев, дескать, на сегодняшний день старший чин военно-космических сил на Грозном. А стало быть, автоматически считается комендантом планеты со всеми вытекающими.
– Чушь какая-то. Хотя…
– Вот и я им говорю: чушь, хотя… Приказ-то хоть покажите! А они: планшет с приказом утрачен военно-космическим способом!
– В смысле, пролюблен?
– Ну да!.. Врут, короче. Нагло врут! Мерзавцы, я же говорю!
– А я как могу помочь?
– А у тебя авторитет. Как принято говорить, «внеслужебный».
Растов досадливо поморщился. Ох уж ему этот «внеслужебный авторитет»! Как же это, черт возьми, ответственно и утомительно: быть сыном Председателя Совета Обороны, первого лица государства Российского.
Глава 5
Блокпост
Январь, 2622 г.
Автострада Шахты – Новогеоргиевск
Планета Грозный, система Секунда
Покинув джунгли, отряд прошел первый отрезок маршрута строго по графику. Секундная стрелка командирского хронометра совместилась с минутной, только что отмерившей предпоследний час местных суток, ровно тогда, когда буксировочные рымы головного танка ПТ-50 нависли над обочиной автострады Шахты – Новогеоргиевск.
Командир ПТ-50 сержант Николаевский связался с Растовым по защищенному каналу.
– Товарищ капитан! Впереди по шоссе – вражеский блокпост. Дистанция – девятьсот. Вижу троих. Но, возможно, их больше. Прошу указаний…
Растов занервничал. И хотя с самого начала было понятно, что блокпосты будут обязательно, что без них не обойдется, – занервничал неожиданно сильно: застучало сердце, кровь ударила в виски.
Даже если Сечин будет притворяться и лгать идеально (хотя как возможно это «идеально» – он не актер, не гипнотизер, а обычный офицер-связист с задатками боксера), даже если клоны поверят, что Сечин – конкордианский офицер с провинциальной планеты Йама (откуда и акцент!), перегоняющий трофейный танк друджвантов (на башне ПТ-50 был расстелен конкордианский флаг с семиконечной звездой), то уж во что они не поверят никогда – так это что многоколесные машины, едущие вслед за трофейным танком, и в самом деле пусковые установки ракет «Фаджа».
Потому что для этого надо быть слепым маразмирующим пенсионером.
Трое слепых пенсионеров на блокпосту? Так, пожалуй, не бывает даже в клонских агитках для демов.
Но и любое промедление здесь, у въезда на автостраду, смерти подобно. Клоны, конечно, уже увидели их в ноктовизоры. Увидели и начали кумекать: а что это еще за ночные гости, про которых никто не предупреждал?
Растов немедленно вызвал Сечина, сидевшего на месте стрелка-оператора ПТ-50, рядом с непревзойденным Николаевским:
– Витя, этот блокпост надо ликвидировать. Чтобы клоны не успели связаться с начальством, бить их следует без лирики: в упор и наверняка. По возможности стрелковым оружием в режиме бесшумной стрельбы. А если в окрестностях еще кто-то замаячит, тоже не церемоньтесь… Вариантов у нас нет.
– Тебя понял. Без лирики – значит, без лирики. – По голосу Сечина Растов догадался: его бывший товарищ по рингу не в восторге от того, что ему, такому смекалистому и башковитому любимцу начальства, поручили грязную мясницкую работу. Ему, аристократу радиоэфира!
Когда ПТ-50 ушел вперед по трассе метров на двести, Растов бросил в рацию, адресуясь водителю транспортера, на который был погружен его родной Т-10:
– Сержант Руссильон! Давайте тихонечко по бетону за головным танком…
Негромко урча на малых оборотах, транспортеры один за другим выбрались на автостраду и тоже покатили на север.
Последними грунтовку покинули два настоящих конкордианских грузовика. Хотя танковая дивизия полковника Святцева и не одержала в боях минувшей недели громких побед (а как их одержишь, победы эти, когда у врага такое численное превосходство?), однако кое-какими штучными трофеями орлы-разведчики разжиться успели.
Грузовики были нужны для эвакуации освобожденных пленных – тех, что томились сейчас на шелковой фабрике. Ну а в колонне фальшивой ракетной батареи они играли роль штатных передвижных мастерских.
Сечин не стал злоупотреблять своим блестящим знанием языка фарси. Да судьба и не соблазняла его к этому…
В стороне блокпоста Растов увидел несколько тусклых вспышек. Затем чуткая внешняя акустика танка передала на наушники будничное тарахтение пулеметных очередей и похоронный звон рикошетов. И не успел капитан потребовать от Сечина доклад, как осипший от крайнего волнения голос его товарища произнес:
– Приказ выполнен. Но…
– Что «но»?
– Я… ранен в живот… Больно – трындец…
– Серьезно, что ли? – переспросил Растов, хотя было понятно, что шутить с такими темами Сечин не станет. – Обезболивающее срочно коли.
– Уже.
– Пусть Николаевский едет дальше. А ты жди на обочине. Грузовик подберет.
В замыкающем грузовике ехал фельдшер Лучко. Он, как справедливо рассудил Растов, был сейчас единственным человеком, способным оказать Сечину адекватную помощь: остановить кровотечение, перевязать и тэ пэ.
Чтобы как-то поддержать товарища, Растов продолжил говорить:
– Постарайся не упасть в обморок. Думай о хорошем, о боксе. Хотя я понимаю, что это звучит как-то… по-дурацки.
– В живот, да, – невпопад повторил Сечин.
Сразу за этим проклятым блокпостом график начал сыпаться.
Оказалось, что мост через помойную речку Желтуха взорван – то ли своими при отступлении, то ли клонскими бомбами. Пришлось искать объезд.
Объезд нашелся не сразу. Брод был вязкий, неудобный, и перетяжеленные танками транспортеры отчаянно буксовали в желто-сером месиве ила.
Из кустов на эти громкие барахтанья взирали десятки пар настороженных зеленых глаз. То были крупные, но безобидные собаковидные белки, пришедшие на водопой. Но богатое воображение могло принять их за свирепых леомангустов.
Раздосадованный Растов уже был готов отдать приказ своим танкам съехать на грунт, а несчастливые транспортеры бросить, когда наконец повезло: фашины из сухого кустарника легли в точности так, как требовали разгневанные бесцеремонной побудкой речные боги, а запряженные цугом грузовики смогли дотащить упирающийся транспортер до спасительной тверди.
После всех этих отчаянных ерзаний в топкой глине даже скорость двадцать километров в час по грунтовке казалась второй космической.
Экипаж радостно перешучивался.
Чориев рассказывал, как в его родном кишлаке в «таком вот точно арыке» завяз фургон съемочной группы (она снимала исторический сериал «Александр Македонский»). Местные, чтобы его вытащить, запрягли весь коммунальный табун. Причем табун, уже подготовленный для съемок стремительной конной атаки.
– И вот представьте себе! Выхожу я из дедушкиного дома, а он у нас с таким обзором стоит, на горе, и вижу фантастическую картину: мужики в медных шлемах, а лошади – в леопардовых попонах, все впряглись и тянут из грязи фургон с надписью «Кино – в жизнь!». Клянусь тысячей ташкентских девственниц! А рядом с фургоном шесть полуголых красоток, по виду рабыни в кисейных шароварах, бесплатные советы мужикам дают… Я думал, у меня галлюцинация!
– Жаль, в этот раз коммунального табуна не подвернулось, – отирая пот с чумазого лица, проворчал Субота. – Или, на худой конец, – красоток в шароварах.
