Вторая и последующие жизни (сборник) (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
И не я один так считаю.
Есть у меня друг. Мы с ним еще с тех давешних времен дружим, когда название нашей страны укладывалось всего в четыре заглавные буквы, зато писались они на пространстве от Тихого океана до Балтийского моря. С тех пор конечно много воды утекло, но дружба наша не иссякла. Встречаемся, плохими новостями делимся, справками о состоянии здоровья друг перед другом хвалимся…
В тот день, когда я впервые этот вертеп посетил, дружок мой как раз в круиз по санаториям органов движения поправлять здоровье отправился. Ну, вот две недели прошло, и вернулся мой приятель. Как тот приехал я тут же к нему. Радостью поделиться.
— Знаешь ли ты, Михалыч, что наука на месте не стоит? — спрашиваю. — Ведаешь ли, что есть место такое волшебное, в котором можно вторую жизнь прожить. Хочешь — миллионером, а хочешь комиссаром партизанского отряда или стахановцем.
— А женщиной можно? — ернически спрашивает товарищ, обновленными суставами похрустывая. — Стахановкой? Или медвежонком коала?
Михалыч человек недоверчивый. Жизнью ученый. Но вопрос действительно интересный.
— Не знаю, — отвечаю. — Но можно узнать, если захочешь. Сам спросишь.
— Ну, вот когда узнаешь — приходи… Обдумаю твое предложение…
Вижу таким способом его упрямство не своротить. Михалыч — он как очень крупная мышь. Чтоб его с места сдвинуть, большой кусок сыра показать надо. Вот тогда этот человек куда хочешь пойдет. И самое главное знаю я, какого сорта этот сыр должен быть.
Спрашиваю его: что ты о Первом и Последнем президенте думаешь?
Ответ-то я давно знаю, общий смысл, разумеется, и даже отдельные слова, что надеюсь услышать, себе представляю.
— Редиска он. Я хоть и полный обратный тезка этого гаденыша, — отвечает мой товарищ, — однако почтения к нему никакого не испытываю.
Угадал.
— А точнее?
Друг мой тогда зубами заскрипел, точнее остатками, ибо жернова жизни перетирают не только время, но и здоровье и несколько замечательных слов сказал, которые, к сожалению, я тут привести не могу в силу своего воспитания и их излишней экспрессии. Такими словами, я слышал, хорошие командиры в Войну батальоны в атаку поднимали.
— А про просто Первого?
Тут он повторил вышесказанное и еще кое-что сверх того добавил, включая два слова, о которых я когда-то знал, но теперь совсем позабыл, так как очень давно ими не пользовался. Сразу видно, что эта личность еще больший вал эмоций у него вызвала. Хотел я еще у него для сравнения про Гитлера спросить, но передумал — этот старый фашист личность известная, а повторяться пожилому человеку вряд ли захочется, да и новые слова я от него вряд ли услышу. Ненавидеть этого древнего гада так остро как первых двух уже нельзя. Гитлеровцы — они уже в далеком прошлом, в исторической памяти народа, а оба этих огородных сидельца в нашей личной памяти сидят. А так — все правильно. Верной дорогой идем, товарищи!
— А дорого бы ты дал, чтоб с ними один на один остаться, и у тебя в руках бита бейсбольная или садовые ножницы?
Михалыч только оскалился. Он-то как убежденный материалист в чудеса не верит, но на всякий случай говорит:
— Ножницы предпочтительнее… Уж я бы разгулялся. И мастерок строительный… Если его правильно наточить большая от мастерка польза может выйти!
Сказал и зажмурился и даже руки потер от недоступного удовольствия. А когда глазки-то открыл — огонек в глазках-то! Огонек! Словно четверть жизни с плеча сбросил!
Такой душевный подъем дорогого стоит. Что наша жизнь теперь? Так… Тьфу… Пенсионерское времяпрепровождение. На работу не берут, перед школьниками выступать не приглашают, значит остаётся сидеть и вспоминать, только на такие воспоминания никакого сердца не хватит… Одну великую страну наше поколение под мудрым руководством тех двоих просрало, а то, в чем нынче живем даже не страна, а так… Территория… Почти подмандатная. Во всех смыслах этого слова.
Так что все наши радости в прошлом.
Ну, было так совсем до недавнего времени.
Позавидовал я Михалычу по белому.
Скоро совсем, ну если малой копейки не пожалеет, получит товарищ свое удовольствие.
Сам-то я уже через это прошел. Получил радость… Не знаю, что и как они там это сделали, но наслаждение я получил огроменное. В том сне такой набор предметов оказался — куда там бейсбольной бите! Зерноуборочный комбайн, не хотите ли? И по полю на хорошей скорости! С ветерком за этим вертким пионером…
Чувствую, что порадую товарища, хотя сам такой острой радости ощутить уже не смогу (хорошая, добротная ненависть она ведь как первая любовь — не повторяется), а я три раза там уже по этому сюжету отметился.
— Ладно, — говорю, — Помогу я твоему горю, обращу его в радость, как воду в вино… Есть одно место… Покажу как родному… Будет там тебе и бита и садовые ножницы. Только пенсионное удостоверение не забудь…
А с тем Продавцом я не то чтоб подружился… Скорее общие точки соприкосновения нашел. Все-таки возраст близкий и образование советское. Он, между прочим, университет закончил. Тот самый. Не Марксизма-Ленинизма, разумеется…
Привел я к нему Михалыча, отдал из рук в руки и сел газетку полистать. Газету перелистываю, а в душе — тихая светлая радость за товарища. Через четверть часа выходит мой друг из-за занавески сияющий словно свежеснесенное яйцо Фаберже и руку ко мне тянет. Что он там в своей неизвестно какой по счету жизни с президентами делал, чем их на прочность испытывал, я спрашивать не стал, а просто пожал протянутую руку. Угодил, сразу видно…
Он, в еще не до конца пережитом восторге, мне прямо от двери заорал:
— Как я его гонял! Как эта тварь бегала! Как орала! А еще можно разочек?
Это, конечно уже не мне, а продавцу. Очень мой друг походил в этот момент мальчишку, только что спрыгнувшего с карусели.
— В принципе да, — ответил за меня Продавец. — Но я бы не советовал. Во всяком случае, не сегодня — слишком сильный эмоциональный накал вы испытали. Сердце поберегите. Вам сейчас что-то легкое через себя пропустить надо. Разгрузиться, так сказать.
С пониманием товарищ.
— Так вот за этим мы и пришли! — говорю я, складывая газету. — Хотелось бы на природе побывать… Есть у вас такое?
— Не вопрос! Надо только выбрать.
Он эдак ручкой махнул.
— По желанию трудящихся: есть отдых в Крыму, на байдарках по Сибирским рекам, Каракумы… С распеванием у костра песен советского периода.
— Это все у нас в прошлом и в натуре состоялось. Что-то более экзотическое предложить можете?
— Тайланд? Эмираты?
— Тьфу на них!
Продавец призадумался, что-то вспомнил и головой качнул удовлетворенно.
— Прошу за мной…
Мы прошли в служебные помещения. В коридоре за пластиковыми занавесями угадывалось биение чужих ненастоящих жизней. Слышался шепот, шуршание раздвигаемого пластика, сопение…
Я невольно заинтригованный сладострастным стоном отодвинул ближнюю занавеску. Ничего интересного. Мужик какой-то лежит почему-то к кровати привязанный и пустой экран у него в головах. Такого раньше не видел. Не успел я вопрос задать, как Продавец мне сам ответил:
— Это мы по договоренности с Институтом Сербского некоторых их психов сканируем.
— На предмет?
— На предмет пополнения нашего ассортимента. Хороший абсурд не во всякую голову придет.
— А экран?
— Так за ними пригляд нужен, — пояснил хозяин, — а то такого намыслят. Вот мы и подглядываем…
Я тут же представил прыщавого подростка около дырки в женской бане. И видимо что-то у меня такое во взоре просквозило. Продавец замахал руками.
— Нет, нет… Ничего скабрезного. Ну, сами посмотрите…
Он щелкнул каким-то выключателем и по экрану побежала черная линия… На наших глазах она задрожала, качнулась туда-сюда и в один миг стала синусоидой… Экран поголубел, налился небесной синевой…
Синусоида гигантским размахом уходила в безоблачное небо и терялась там, залитая солнечным светом. А я смотрел на неё, ведя взглядом по черной плавно изогнутой линии, вспоминая бедро Медеи Гивиевны и сокрушаясь внутренне, что математической функции недостаёт изящества живой женщины. Что делать? Где-то глубоко-глубоко внутри себя я остался поэтом…
