Приглашение в Ад - Щупов Андрей Олегович (книги полностью TXT) 📗
Глава 16
Этого требовало тело, этого жаждала душа. Сон следовало развеять, протрясти в мелком сите и забыть.
Поболтав немного с Фемистоклом, Дымов откопал в ящике пару дюпелей и в полчаса приколотил к стене полку для «нужных» книг. Новая полка – новая жизнь. Полюбовавшись на свой труд, он приблизился к спальне и напряг слух. Молодые чуть слышно ворковали и, похоже, покидать спаленку не торопились. Вадима это вполне устраивало. Глотнув вчерашнего чая и закусив сухарем, он пристегнул под мышку кобуру с револьвером и, набросив куртку, выскочил на улицу. Дурное проходит в работе и в движении. Именно так, кстати, объяснял изуверские дела «бульдогов» Поль. Безделье – страшная штука. К нему не привыкнуть. Даже самому ленивому. Потому как и этому лентяю утро посылает пробуждение. Глаза распахнуты, мозг включен – что-то срочно надо делать. Можно, конечно, перевернуться на другой бок, но это лишь на час, на два. А дальше мускулы начнут ныть, в голове поднимется болезненный зуд. Вот и подымается шпана на дела подлые да незамысловатые. Нет работы, значит, отыщется подлость, – закон сообщающихся сосудов.
Оставив позади полуразрушенный цирк, Вадим задержался у стены, густо заклееной афишками, объявлениями и вырезками из газет.
«…Меняю… Куплю… За килограмм сухарей продам следующий инвентарь…» Он бегло изучал строчки. Ага! Вот и ребятки из бульдожьего племени расписались: «…Вечеринка с музыкой и буйством. Всех миловидных, не старше двадцати милости просим… Праздничный ужин, танцы, подарки и море удовольствий гарантируем!..» Ишь, ты! – не старше двадцати! Даже адрес не постеснялись указать. Впрочем, этому объявлению уже не менее полугода. Давно, верно, оттанцевались. Да и черт с ними!.. Чуть ниже Вадим углядел рекламу ломбардов. Так называемый сегодняшний черный рынок. За серебро, золото можно купить что угодно – от ручного пулемета до банки с черной икрой… Отвернувшись, Вадим поежился под порывом ветра и вновь тронулся по улочке.
Он шагал в каком-то полузабытьи, переваривая мысленный хаос, пытаясь сбить его в некое подобие стройного единства. Ночные видения основательно баламутят душу. Чепуха – а все равно впечатляет. Даже сердце иной раз начинает ныть. Кто знает, может, и Лебедь умер от того же? Правда, Панча говорил, что в руках он сжимал галстук. Но зачем? Для чего? Или куда-то намеревался отправиться?…
Кутерьма в голове сделала свое дело, – Дымов заблудился. И немудрено. Город менялся ежедневно и ежечасно – ветшая и рушась, выцветая, как осенняя роща, покрываясь ржавчиной и грибной плесенью. Отказываясь от прежних улиц, люди терпеливо протаптывали новые тропки, огибая места пожарищ, держась в стороне от черных подвальных дыр, откуда тянуло сыростью и запахом тлена.
Телефонная будка, на которую он набрел, казалась на первый взгляд совершенно целой. Даже стекла в верхних пазах удивительным образом сохранились. Это было настолько поразительно, что Вадим машинально шагнул внутрь, разом перенесясь из эпохи развалин в эпоху работающих светофоров и мирных пешеходных потоков. Черная трубка сама легла в ладонь, он прижал ее к уху, как младенец прижимается к материнской груди. Нечто далекое, почти забытое. Телефон, гудки на том конце провода, глупейшие розыгрыши… Але, это баня?… Какая баня! Морг, дорогой… А-а, а я думал баня. Может, все-таки не морг?… Да нет же, гастроном! Неужели непонятно?… А-а, а я думал, что морг… И так далее, до бесконечности.
Вадим вставил палец в отверстие номеронабирателя и медленно раскрутил. С трескучим жужжанием диск поплыл обратно. Трубка, разумеется, молчала. А он ждал, словно надеялся, что пространство, лишенное проводов и тока, сжалившись, подхватит игру, ответив голосом того же Володьки, Лебедя или кого-нибудь еще…
Почувствовав, что на него смотрят, Вадим нахмурился. Игру перебили, а таких вещей он не любил. Чувство чужого присутствия выработалось в нем давно. Такие на дворе громыхали времена. Выживала настороженность, выживало внимание, и, положив свободную руку на рукоять нагана, Вадим медленно повернул голову. Но это оказался всего-навсего безобидный оборванец. Он пялился на Вадима и ничего не понимал. Возможно, для него это тоже казалось проблеском из прошлого – наткнуться вот так запросто на звонящего по телефону-автомату. Впрочем, и этому наваждению суждено было быстро завершиться. Заметив характерное движение руки человека в будке, оборванец неловко пригнулся и юркнул под прикрытие бетонного хлама. Вадим слышал, как, шурша и оскальзываясь, удаляются его шаги. Бежал усталый, больной человек, неспособный обогнать ребенка.
Выйдя из будки, Дымов присел на корточки. Серое небо лишь намеком указывало, где находится солнечный диск. К этому тоже успели привыкнуть. Как к ежедневным пожарам, как к полуразрушенному городу. Вадим сунул в рот случайную щепку, стиснул зубами. Шорох близкого ветряка не взволновал его. Шипение прошло мимо, так и не обнаружив себя визуально. И в эту самую минуту за спиной коротко тенькнул звонок. Вадим вздрогнул и обернулся. Словно подтверждая, что человек не ослышался, телефон-автомат выждал театральную паузу и зазвонил вновь.
Вадим оторопело смотрел. Больше звонков не было, но и тех, что были, хватило с избытком. Сердце стучало, как барабан, ладони вспотели. Он медленно выпрямился. Проще было списать все на помрачение рассудка, на слуховую галлюцинацию, но Вадим не стал прибегать к простому. В этот звонок – не чей-нибудь, а СВОЙ, он поверил сразу и безоговорочно. И только теперь он понял, что сегодняшние сны тоже были вещими. Зачем-то он должен был их увидеть, и это тоже представлялось загадкой, которую Дымову предлагалось разгадать…
Переворот произошел буднично, практически без сопротивления. Горстка охраны выслушала краткую речь Пульхена и в готовности закивала головенками. Они не схватились за оружие и не пришли в восторг, хотя некоторое оживление на их лицах все-таки отразилось. Кое-кто даже просиял. К полковнику относились куда более лояльно, нежели к чиновничьему племени. А пока шел разговор с военными, большая часть тех же чиновников, узнав о готовящемся «свержении», решила проявить мудрую инициативу и благоразумно покинула здание мэрии. От греха подальше и поелику было еще возможно. Уносили ноги и остатки самодостоинства. Впрочем, сам мэр расторопности не проявил. Более того – встретив оппозиционеров в своем кабинете, показался им даже несколько возмущенным. То есть, может быть, и не возмущенным, но уж во всяком случае – раздосадованным. Было очевидно, что очень ему не хочется расставаться со своим постом. Высокий чин успел ему полюбиться, – эти же люди не собирались ни объяснять, ни уговаривать, – просто протянули бланк с протоколом чрезвычайного совещания и попросили подписать. Подобру-поздорову и как бы даже добровольно.
– Не тяните резину, – предупредил Вадим. – Через несколько минут у нас запланировано первое организационное собрание.
– Можно было бы и как-нибудь поделикатнее, ммм…
– Ничего, не Николай Второй. Переживешь, – Пульхен раздраженно прикусил губу. Мэра он недолюбливал по множеству причин. Оно и понятно, – тот, кто служит под чужим началом, лучше других знает достоинства и недостатки начальства.
– Кстати, посидите пока в приемной, – добавил Вадим. – Панча, вызови караул и поскучай с ним, ага?
– Это еще зачем? – мэр, крупноголовый рыхлый мужчина, съежился и побледнел. – Вы сказали, я все понял. Зачем нам охрана?
– Охрана – чтобы охранять, – объяснил Вадим. – От возможных, так сказать, посягательств.
Оглядев обстановку кабинета, он удовлетворенно кивнул:
– Годится. Пожалуй, можно звать остальных. Узнай-ка, Панча, насчет секретарей. Пусть организуют чаю да побольше.
– Есть печенье, пирожные… – засуетился мэр. – У нас ведь здесь своя пекарня. Все как положено.
– Ну, раз положено, значит, положено, – Вадим подмигнул бледному и растерянному Ганисяну. – Каково?… Давно твои голодранцы не баловались пирожным с печеньем?
