Стриптиз (СИ) - Бирюк В. (читать книги полные TXT) 📗
О каждом подобном торговом предприятии можно сочинять саги и складывать былины. Что, кстати, и делают:
Это — про Илью Муромца, когда он каменных надписей начитался. География у «казака старого» — разнообразная.
Беня не настолько «добрый молодец», с камней на дорожных развилках инфу не считывает, да и «грязей смоленских» пока нет. Что радует — нет и «сорока тысяч разбойников». Есть, однако, другая напасть — «ушкуйники новгородские». Не из тех, кто как увидит — сразу «сарынь на кичку!» — орёт. Но тоже… «сильно вольные люди». В смысле: отморозки отвязанные на прогулке.
У устья Унжи Бенина эскадра наскочила на новогородский караван.
Нормальный ежегодный караван в два десятка ушкуев. Полтысячи здоровых мужиков. В иные времена такие караваны города брали и царства по кочкам разносили. А уж как они выжигали Ярославль, Кострому, Нижний… я про это уже…
Встретились бы караваны на фарватере — сразу сцепились бы.
— А кто это, кроме нас — вольных людей новогородских, по нашей Волге ходить себе позволяет?!
По счастью — новгородцы стояли на берегу, вели торг с вылезшими с Унжи мерянами.
Беня, совершенно естественно — стереотипы поведения мелкого торговца, воспитанные десятилетиями предыдущей жизни, всплывают мгновенно — решил быстренько мимо «гостей» проскочить и бегом-бегом…
«Огородами-огородами… ушёл к Котовскому».
Но Кастусь возмутился.
— Это что ж? Мы — струсили?!
А Сигурд поплямкал и обосновал:
— У нас — гребцов некомплект, ушкуи гружёные. А они барахло на берег выкинут и десятком пустых лодеек… с переменой гребцов… Да и Кострома та… Защиты от них не получить, а до Ярославля… сдохнем на вёслах.
Беня, сколько бы он себя пяткой в грудь не бил, а с детства впитал: князю и ярлу говорить «нет» — нельзя.
Кукиш в кармане — можно. Но вслух… Потом… где-то как-то… шёпотом за углом…
И вообще: в воинских делах аристократы понимают больше.
— И чего высоко-родные и глубоко-отважные э… господа изволят делать?
Господа изволят делать своё обычное господское дело — посылать простолюдинов «на грабли».
— Ты пойдёшь туда и будешь делать свою работу.
— Шо?! Хто?! Я?!
— Да. Ты скажешь им… разных слов. И мы разойдёмся мирно.
Беня, таки, знал. Остальные недостающие слова и фразы — придумывал на ходу. Отчаянно труся от непривычной роли — публичное лицо каравана, по которому бить — будут в первую голову, он двинулся на переговоры. Пугать безрассудно храбрых и дурить беспредельно хитрых новгородских… «добрых молодцев».
Отцепили от ушкуя таскаемый за собой ботник и переправились через Волгу — «мордой торговать». Новгородцы встретили… напряжённо. Особенно, когда вылезший, вслед за нервно дёргающимся и интенсивно потеющим обширным лбом переговорщиком, Харальд Чернозубый оценивающе смерил ушкуйников взглядом и выразительно сплюнул им под ноги порцию чёрной жвачки. А второй сопровождающий, вадавас, на голову ниже Харальда и вдвое шире по всему телу, достал боевой топор и страдальчески почесал им спину сквозь кольчугу — комары заели.
Беня, по привычке своей, рассыпался мелким бесом, «я — не я, корова — не моя», «врио младшего помощника третьего дворника по женской линии». А караван ведут ярл с князем. Они-с, особы высокородные, изволют-с путешествовать с супругами-с.
— А скажи-ка нам, мил человек, а много ль у вас воинов?
— Ой, да на шо вам мои слова?! Вы же сами люди умнющие! С мозгами, с глазами! Через одного. Это ж пьяному карасю в Волге понятно! Такие особы… Такие! С супругами! Без достойной охраны… Об чём тут говорить и воздух сотрясать?!
Новогородцы загрузились. Мой караван сразу выпал из категории «торгового». Имея более чем двукратное превосходство по кораблям и трёхкратное — по головам, ушкуйники рисковали нарваться. На профессиональных бойцов. Свита Бени в формате: плюющийся жёванным углём нурман и почёсывающийся топором вадавас — это наглядно иллюстрировала.
Одно дело — охрану купеческого каравана погонять, новгородцы сами такие. Другое дело — торговцам наскочить на гридней. Волга кровью молодеческой потечёт…
А Беня продолжал рассказывать страсти. Про смерть боярина Радила. Тут новгородцы уже были в курсе. Про передачу князем Андреем Городца «Зверю Лютому»…
— Как это?! Чтобы Боголюбский вашему плешивому уроду город отдал?! Не верится.
— Дык… Не запросто ж так! Воевода Всеволжский подати Городецкие платит. Втрое! За три года вперёд! Сами ж подумайте — что князю прибыльнее?
Про победу на Земляничном ручье — в Новгороде уже знают. Про крещение мордвы…
— Ну них…! Вот так вот прям всю мордву?! Не верится…
— Да ты чё?! В крест православный не веруешь?! В силе его сомневаешься?! Да ты гляделки-то разуй! Ты на меня глянь! Во! Иудей правоверный! Самому царю Давиду потомок почти прямой! Обрезанный! Показать? — А крест — ношу! Во, видишь? А почему? — А потому, что богородица сподобила! Сама! Повстречал я на Оке-реке… Кого-кого… Зверя Лютого! И уверовался. Прости мя, господи, грешного. А нынешний инязор — во Всеволжске гостил, с самим Воеводой в баньку ходил… И — просветлился! Сила в ём такая… просветляющая…
Беня, выдернув из-под одежды нательный крест, махал им перед ошарашенными новогородцами, завораживал серебряным поблёскиванием символа веры, широко клал крёстное знамение и старательно воспроизводил простонародное наречие.
Артист. Звуко-подражатель.
Про согласие Боголюбского на открытие фактории в Ярославле…
— Погодь-погодь! Мы в Булгар идём, на что нам ваши дела Ярославские?
— Э… достопочтенные… и уважаемые… но… Не ходили бы вы в Булгар. Ниже Городца Воевода не пустит.
— Как это?! Ему велено держать пути свободными! Никаких препон торговым людям не чинить…!
— «Как» — не знаю. Придумает чегось. Он же… Ваше степенство! Люди православные! Братцы! Купцы новогородские! Откуда бедному еврею знать мысли самого Воеводы Всеволжского?! Или я похож на вашего батюшку, чтобы он передо мной исповедовался?! Но я, чисто из своего погреба глядючи, чисто нюхом чуячи… Вы рабов везёте? Рабынь? — Тогда хана всему вашему почтенному обчеству. Не любит он этого. Кто живой останется — будет известь тереть, очи ясные — от едучей пыли выплакивать. А уж как, за что… Про епископа Ростовского Феодора…? Во-от! Упокой, господи, душу грешную. И никто — даже слова…! Потому как — по закону! Главу отсечённую — сам видал. Вот этими глазами! А вы говорите…
— Это нам, вольным людям, всякая козявка плешивая, будет пути-дороги закрывать?! Да мы таких… на одну ладонь посадим, другой хлопнем…!
— Я этого не слыхал! Я вас не видал! Меня здесь вовсе не было! Харальд! К едрене фене, к бениной маме… Да! К моей, горячо любимой и давно покойной! В лодку! И спешно уя… уё… Приносим искренние извинения по поводу спешного покидания! Чего я боюсь?! Ну вы воще…! Он же жь… Колдун-воевода — слышали? Мы тут, промеж себя, бла-бла, а потом… топоры-то — ляп-ляп. И пошли-поехали плотики с ушками. Вдоль да по Волге-матушке.
Купцы несколько не поняли эпичности. Притащили медовухи, и Беня эмоционально, взахлёб и с придыханием, вывалил на них кучу слухов, ходивших уже по Всеволжску и округе. Насчёт зверства и лютости Зверя Лютого. С мощным привкусом чертовщины и противоестественности.
В пакете был рассказ о голой заколдованной княгине, пляшущей на засеке перед полчищами и ордами, плотики с гирляндами ушей, плывущие по течению, «а то, кто ж его плешивого-то знает — может и противу…», посадка на кол, перерывание хрипа на пару с «диавольским отродьем» — князь-волком, «врата смерти» с посмертно подмигивающими и ухмыляющимися отрубленными головами…
