Арбалетчики в Вест-Индии (СИ) - Автор неизвестен (читать книги онлайн полностью .txt) 📗
Теоретически на должность суффета мог претендовать любой гражданин. На практике — достаточно обеспеченный, поскольку у финикийцев, как и у римлян, жалованья от казны магистратам не предусматривалось. Хочешь занять престижную должность и этим прославиться — прославляйся, но за свой собственный счёт. Ещё реальнее — с хоть какими-то реальными шансами быть избранным, а не провалиться на выборах — могли тянуть на суффетскую должность лишь представители пятнадцати богатейших и влиятельнейших семейств, как раз и составлявшие городской Совет. Но и в Совете Пятнадцати не все одинаковы. Род Фамея — традиционно знатнейший и влиятельнейший. Если бы законы позволяли избираться каждый год подряд — скорее всего, он так бы и был бессменным суффетом, как и его напарник из дружественного семейства. Такого священные законы предков не позволяют, но какая разница? На следующий год, после осенних выборов, его сменит верховный жрец Баала, представитель второго по знатности рода, и оба они с напарником будут продолжать его же политику, с ним же и согласованную. А ещё через год их снова сменят они с напарником, и так всё время. В отличие от крупных городов Средиземноморья, Эдем невелик, в нём все знают всех, и политика здешняя проще и «домашнее». И не в свой год правления городом многие решения фактически, будучи бесспорным лидером всех четырёх «суффетских» семейств, всё равно будет принимать Фамей — вплоть до того, что и гонцы с донесениями частенько будут бегать сперва к нему, а потом уж к действующему суффету. Все ведь обо всём прекрасно знают, и всех это вполне устраивает — ну, кроме некоторых смутьянов…
Род Ятонбала был из числа крутых полутора десятков «советских», то бишь по местным меркам олигархических, но не из числа четырёх «суффетских». Словом — не из «партии власти». И из тех остальных он не был бы самым крутым, если бы не мамаша евонная, из фамеевского рода происходящая и двоюродной сестрой самому Фамею приходящаяся. Дальняя родня, короче, но по женской линии, в официальный расчёт не принимаемая. И если, скажем, суффет Фамей вдруг в глазах сограждан круто облажается, так это он не просто сам по себе персонально облажается. Если бы! В его лице облажается вся его «партия власти», и тогда новых суффетов города осенью запросто могут выбрать из противостоящей им в Совете группировки. И Ятонбал в этом случае — один из наиболее вероятных претендентов. Есть познатнее его, есть побогаче, но не у всех мамаши — верховные жрицы Астарты. Суффет-то надеялся, что родственница обеспечит лояльность своего нового семейства, а выходит — зря надеялся. Родной сын ей ближе двоюродного брата, а влияние храма Астарты в городе, населённом по-архаичному набожными финикийцами — уж всяко немалое. Млять, ну и гадюшник же тут у них, в этом ихнем «раю земном»!
— Теперь — рассказывай! — велел я Аришат, когда мы наконец прошли в её покои после пирушки, — Что там с этим Ятонбалом и жрицами твоего храма?
— Ну, вы ведь уже слыхали, что его мать — наша верховная жрица? Но понимаете ли вы, что это значит?
— Я уже понял, что она — твоя начальница. Или ты имела в виду что-то ещё?
— Как вы уже знаете, для любого эдемца провести ночь со жрицей Астарты — очень престижно. Со жрицей высшего разряда — ещё престижнее. А уж иметь с ней постоянную связь — догадываетесь? — и подмигивает мне с улыбочкой — типа, осознай и зацени своё счастье, — И чем выше позиции жрицы в храме — тем престижнее. А я — считаюсь первой после верховной и её наиболее вероятной преемницей. А поскольку она уже не в том возрасте, чтобы продолжать служить богине на ложе — получается, что из тех, кто служит, я — первая, — ага, и снова мне подмигивает эдак многозначительно.
— Я оценил, — подтвердил я ей с ухмылкой, — Не отвлекайся от рассказа.
— Ну, а Ятонбал — её сын. И он домогается меня — представляете? Его мать — двоюродная сестра моего отца, он мне — троюродный брат, и это его совершенно не останавливает!
— А как к этому относятся ваши законы? — поинтересовался испанец.
— Браки между родными и двоюродными братьями и сёстрами запрещены категорически. При родстве от третьего до седьмого колена — уже не так строго, но не одобряется. Требуется специальное разрешение, которое при родстве в третьем колене получить — ну, за всё время существования Эдема ещё не было таких случаев, чтоб разрешили. Даже для четвёртого колена не припоминаю…
— А почему тогда?..
— Так в законах ведь говорится о браках, а не о… В общем, получается лазейка, на которую нет чёткого и однозначного запрета. Он домогается, его мать прозрачно намекает, что надо поддаться и что так угодно Астарте, я уклоняюсь всеми правдами и неправдами, а отцу не говорю — не хочется скандала. И так отношения между ними гораздо хуже, чем следовало бы между роднёй…
— Так, ну а к нам это каким боком? — вернул я её «ближе к телу».
— Ну, я уклоняюсь как могу, а тут вы приплыли. А на носу ведь ещё и праздник Астарты — дикари, естественно, набегут, проходу от них не будет. Ну, я к отцу — надо, мол, от дикарей этих как-то отвертеться, ну а с кем-нибудь из вас меня свести он уже и сам сообразил. В целях улучшения важных для города торговых отношений, хи-хи! Тут нашей верховной крыть нечем, причина уважительная — не может же Астарте быть неугодна польза для всего Эдема, хи-хи! Ну, она пока отстала, без её давления сынка её отшивать легче, а он обиделся, в праздник напился, а он ведь, как напьётся — глупее ламантина делается. Такое отчебучит, что хоть стой, хоть падай…
— Забыл о невесте и полез к тебе?
— Ну да! Только ко мне его, конечно, никто не пустил — я ведь занята была… ну, кое с кем! — и снова подмигивает мне, оторва, — А этот ещё хлеще обиделся, о Милькате и не вспомнил, стал к другим жрицам приставать, ну и нашлась одна, перед мамашей его всё время выслуживается…
— Так-так! Я, значит, получается, тебя у него из-под носу уволок, а Велтур тем временем его невесту вместо него распробовал? А этот проспался, протрезвел, осознал…
— Снова напился и обиделся уже на вас обоих, — закончила за меня мою мысль финикиянка.
— Из-за того, в чём сам же себе и виноват? — хмыкнул Васкес.
— Из-за этого — в особенности, — подтвердил я, — Обезьяны, особенно высокопоставленные, всегда правы, а виноват у них всегда кто-то другой. Обычно — тот, кто испортил настроение. А уж тот, кто выставил такого примата дураком — враг номер один, покусившийся на святое, — из-за цейтнота с моим аппаратом я так и не успел скормить нашему менту даже «Непослушное дитя биосферы» Дольника, не говоря уже о Протопопове с Новосёловым. А их ведь там, в полиции, этологии не учат, их только ортодоксальной психологии учат, которая сама многого не догоняет, так что — увы, не всё в человеческом поведении понятно и доблестным правоохранителям…
— Ну, может, ты и прав. Наш комиссар иной раз именно таков и бывал. Как-то раз облажался, а я ведь предупреждал, что так нельзя — так я же и виноватым у него оказался, что не сумел убедить. Сержанта вон из-за этого не получил в положенный срок…
— Начальство — оно практически всё такое. Это тут нам с Тарквиниями крупно повезло, но такое толковое начальство — редкое исключение, а обычно уроды вроде твоего комиссара попадаются. Думаешь, моё начальство в прежней жизни лучше было? Обезьяны ещё те! Особенно — потомственное начальство, не в первом поколении которое — бабуины бабуинами, млять…
— О чём это вы? — поинтересовалась Аришат, поскольку начальственные кости мы перемывали, конечно же, не на финикийском.
— Да об обезьянах — двуногих и без хвостов, — разжевал я ей суть.
— А разве такие бывают? — здесь вообще только один вид американских широконосых обезьян водится, так что она ни о в натуре очень похожих на людей человекообразных обезьянах Старого света, ни даже о макаках с павианами не в курсах, и аналогия ей сходу не понятна.
— Так а этот Ятонбал — кто по-твоему? Да и разве один только он?
