Дело человека [Дело для настоящих мужчин] - Герролд Дэвид (электронные книги бесплатно txt) 📗

— Прошу прощения?

— Вы его не убили.

— Повторите.

Она подняла бровь. — У всех лейтенантов поганый слух? Я сказала: вы его не убили.

Я повернулся к помощникам: — Грузите это в джип. Я сейчас выйду.

— Поставьте!, — рявкнула она. — Если вы тронете эти клетки, я вас пристрелю. — Помощники застыли, где стояли. Она ткнула мне в грудь: — Давайте вначале кое-что урегулируем.

Я смерил взглядом женщину в халате. Карточка с именем отсутствовала. У нее были зеленые глаза. — Ваше имя?, — потребовал я.

— Лукреция Борджиа.

— А звание у вас есть?

— Просто доктор.

— Хорошо. Ну, доктор Борджиа, не хотите ли объясниться?

Она показала на двойные двери в конце помещения: — Через две комнаты, — сказала она.

Я проковылял через двойные двери. Она следовала за мной. Я очутился в широком коридоре с еще одними двойными дверьми в конце. Я протолкнулся в них и.. .

… там лежал хторр, почти неподвижный в центре большой ярко освещенной комнаты. Бока хторра регулярно вздымались, словно он дышал. Люди прикрепляли зонды к его шкуре. Вокруг него все было в лесенках и помостах.

— Я… э-э…

— Не убили его, — закончила она за меня.

— Но я… ладно, не обращайте внимания. Что они с ним делают?

— Изучают. Впервые у нас есть возможность подобраться достаточно близко к живому хторру, потыкать его, пощупать и увидеть, что им движет. Вы завалили его. Он не может видеть, не слышит, не двигается. По крайней мере мы не думаем, что он видит или слышит. Мы убеждены, что он не может двигаться. И он, конечно, не может есть. Ваша винтовка прелестно уничтожила его пасть. Мы вливаем в нее жидкости.

Я не спросил, какие жидкости. — Подходить к нему не опасно?

— Вы же эксперт, — едко сказала она.

Вокруг животного суетились мужчины и женщины. Я похромал поближе. Лишь один-два обратили на меня внимание. Доктор Борджиа тихо шла сзади. Она взяла мою трость и потыкала в пасть созданию: — Смотрите сюда, — сказала она, — видите?

Я посмотрел. Я увидел бугристую массу плоти. — На что смотреть?

— Видите ряд шишек? Новые зубы. И если бы вы смогли взобраться на скамеечку, я показала бы его обрубки рук. И глаза. Если бы вы заглянули вниз, я показала бы его ноги. Эта штука регенерирует.

Я посмотрел не нее: — Сколько?, — спросил я.

Она пожала плечами: — Три месяца. Шесть. Мы не уверены. Некоторые из вырезанных нами проб тоже показывают попытки роста в полное животное. Как морская звезда. Или голограмма. Каждый кусочек обладает всей необходимой информацией, чтобы реконструировать оригинал. Вы понимаете, что это значит?

— Да. Они практически неубиваемы. Мы должны сжигать их.

Она кивнула: — Что касается остального мира, то вы убили эту штуку. Вам даже заплатили за это. Но истина в том, что вы только остановилм его. Поэтому, когда вы снова придете в мою лабораторию, не козыряйте своим весом и не выступайте, как эксперт! Вы поняли?

Я не ответил. Смотрел на хторра. Я сделал шаг к нему и дотронулся до кожи. Животное было теплым. Шкура шелковистая. Странно живая. Она била электричеством! Руку покалывало, пока я гладил его.

— Статическое электричество?, — спросил я.

— Нет, — сказала она.

Я сделал еще шаг, почти прислонился к теплому боку хторра, почти прижал к нему свое лицо. Несколько прядей шкуры легко коснулись щеки. Словно перышки. Я принюхался. Животное пахло теплом и мятой. Это было странно привлекательно. Как большой и добрый шерстяной коврик, в который хочется завернуться. Я продолжал гладить его.

— Это не шкура, — сказала она.

Я гладил: — Нет? А что?

— Это нервные окончания, — сказала она. — Каждая отдельная прядь это живой нерв, сидящий каждый в своем чехле и, конечно, защищенный, и у каждого своя собственная сенсорная функция. Некоторые могут чувствовать тепло и холод, другие — свет и тьму, или давление. Некоторые ощущают запах. В общем — ну, пока вы гладите его, он вас тихо пробует на вкус.

Я бросил его гладить.

Отдернул руку. Посмотрел на доктора. Она утвердительно кивнула. Я снова посмотрел на шкуру хторра. У каждой пряди был свой цвет. Одни черные и толстые. Другие — тонкие и серебряные. У большинства были различные оттенки красного — весь спектр красного, от глубокого пурпура до ярко-золотого, со всеми промежуточными цветами: фуксин, розовое, фиолетовое, алое, оранжевое, малиновое, желтовато-розовое и даже редкие пятна ярко-желтого. Эффект был поразительный.

Я снова провел рукой по шерсти, раздвинув пряди. В глубине кожа хторра оказалась темно-пурпурной, почти черной. И горячей. Я подумал о мягкой коже живота собаки.

Я ощутил, что хторр дрожит. Каждый раз, когда я трогал его, дрожь усиливалась. Что такое?…

— Вы заставляете его нервничать, — сказала Лукреция.

Нервничать?… Хторра? Бездумно я шлепнул его по боку. Он дернулся, как от укуса.

— Не надо, — сказала она, — посмотрите…

Волны дрожи пробегали по телу хторра. Две девушки на платформе свесились прямо над спиной хторра. Они пытались спасти набор датчиков. Отдернули их и ждали, пока хторр перестал дрожать. Одна девушка уставилась на меня. Когда плоть животного перестала трястись, она вернулась к своей работе.

— Извините, — сказал я, — Животное невероятно чувствительно. Он слышит все, что здесь происходит. Он реагирует на звук вашего голоса. Видите? Он дрожит. Он знает, что вы враждебны. И он вас боится. Наверное, он больше боится вас, чем вы его.

Я посмотрел на хторра новыми глазами. Он боится меня!…

— Поймите, он еще ребенок.

Я не сразу ухватил смысл выражения, относящегося не только к тому, что здесь в лаборатории, но и к тем, что снаружи, диким.

Если этот — только ребенок, если все снаружи — только дети, то каковы же взрослые? Четвертый хторр?…

— Погодите — он не может быть ребенком!

— Почему?

— Он слишком велик, я же привез яйца! Маленький хторр должен быть…. — я развел руки, словно держал щенка, — … вроде этого…

— Вы таких видели?

— Э-э…

— Какой самый маленький хторр, которого вы видели?

— Э-э… — Я показал: — Этот.

— Правильно. Вы слышали о накоплении тяжелых металлов?

— А что это?

— Способ измерения возраста животного. Тело не пропускает тяжелые металлы вроде свинца или ртути, они накапливаются в клетках. Неважно, насколько чистую жизнь вы ведете, вы неизбежно захватываете небольшие их количества прямо из атмосферы. Мы основательно проверили это животное. Его клетки удивительно похожи на земные. Вы знаете это? Он почти мог происходить с нашей планеты. Может, когда-нибудь и произойдет. Но вот штука: в его организме следов тяжелых металлов не более чем на три года жизни. И мне кажется, что в действительности гораздо меньше. Скорее восемнадцать месяцев. — Она подняла руку, чтобы я не прерывал ее. — Поверьте — мы это проверили. Мы намеренно ввели следы металлов в его организм, посмотреть, каким образом они будут выводиться. Да, они выводятся, наша оценка возраста основана на этом уравнении.

И тут нет аномалий. Все наши дополнительные исследования подтверждают гипотезу. Восемнадцать месяцев. Два года максимум. У него невероятная скорость роста.

Я покачал головой: — Но как же яйца?…

— О, вы правы. Яйца. Яйца хторров. Пойдемте со мной. — Я прошел за нею в комнату, из которой мы пришли. Она подвела меня к ряду клеток. — Вот яйца, — показала она. — Видите маленьких хторров?

Я подобрался к клетке и уставился.

Внутри были две небольшие тысяченожки. Они лоснились и казались влажными. Они сосредоточенно жевали искромсанные ветки. Третья маленькая тысяченожка как раз прогрызла дыру в скорлупе яйца. Она внезапно остановилась и посмотрела прямо на меня. Меня пробрал озноб.

— Единственное интересное в этих малышках, — сказала она, — цвет живота. Видите? Ярко-красный.

— И что это значит?

Она пожала плечами: — Может, они с Род-Айленда. Не знаю. Вероятно, ничего не значит. Мы находим на их животах самые разные цвета.