Падший - Корнев Павел Николаевич (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
— Известно, — подтвердил Красин и повернулся ко мне: — Лев Борисович, я в некотором роде литературный скаут.
— Рабовладелец, — вставил Соколов. — Писателей да поэтов поглавно и построчно скупает и перепродает. Проиграется бедолага в карты, а тут — Емельян Никифорович с людоедским предложением. Ну как ему отказать?
— Не преувеличивайте, — отмахнулся Красин, взял вымоченный в водке ломоть, разломил надвое и отправил в рот. — Ваше здоровье…
— Ваше! — Иван Прохорович отсалютовал ему стопкой и выпил водку.
Я отпил чая.
— Лев Борисович, вижу немой вопрос в ваших глазах, — усмехнулся Емельян Никифорович. — Я, видите ли, в некотором роде боюсь воды.
— Бешеный, — беззвучно рассмеялся Соколов, намекая на второе название бешенства — «водобоязнь».
— Совсем не пьете? — уточнил я.
— Совсем, — кивнул Красин, подцепил на вилку соленый груздь и отправил его в рот. Пожал плечами и принялся аккуратно нарезать на кусочки арбуз. — Привык уже, — спокойно произнес он после недолгого молчания. — Ем супы, восполняю недостаток влаги фруктами. Арбузы вот почти полностью из воды состоят. Но это — на закуску, а пару ломтей свежего съел — и хорошо.
Я не стал интересоваться обстоятельствами, приведшими к столь необычному выверту психики, спросил о другом:
— Но, Емельян Никифорович, что же тогда вы делали на озере?
Красин мрачно глянул на Соколова. Тот рассмеялся.
— Клин клином, граф! Клин клином! Это же элементарно! — объявил он. — Право слово, я был уверен, что прогулка по озеру легко избавит нашего дорогого Емельяна Никифоровича от его столь неудобной фобии. Вы даже не представляете, сколько усилий ушло, чтобы завлечь его на лодочную станцию!
— Карточный долг — это святое, — произнес Емельян Никифорович, с мрачной миной отправил в рот вторую часть пропитанного водкой ломтя и махнул рукой. — Наливай!
Я быстро расправился с ухой и отпил чая. Голод отступил, но лишь немного, поэтому, когда принесли жареную картошку, я постелил на колени салфетку и принялся набивать живот, абсолютно не интересуясь, насколько благовоспитанно это смотрится со стороны.
Бренчавшая уже какое-то время на первом этаже балалайка смолкла, заиграл оркестр. Отправлявший в себя рюмку за рюмкой Соколов быстро хмелел. Красин со своим смоченным в водке хлебом от него не отставал и, когда в очередной раз начали исполнять «Маруся отравилась», вдавил окурок папиросы в блюдце и решительно поднялся из-за стола.
— Закажу нашу, купеческую, — объявил он и зашагал к лестнице.
Я посмотрел на часы и поднялся следом, доставая бумажник.
— Пожалуй, мне пора.
На улице уже порядком стемнело, в ресторане включили главную люстру, но на втором этаже табачный дым продолжал плавать в легком полумраке, сюда свет особо не доставал.
— Стойте, граф! Стойте! — всполошился Соколов, который уже отчаялся всучить мне рюмку водки. — Сейчас вернется Емельян Никифорович, и мы покажем вам удивительное место, просто потрясающее!
— Не стоит, — отказался я и выложил на стол последнюю десятку.
Но уйти не успел. Внизу затянули: «Эх, полным-полна моя коробочка», и вернулся Емельян Никифорович.
— Собираетесь? — спросил он и кивнул: — Да и мы пойдем, пожалуй.
Мы расплатились и покинули ресторан. Новые знакомые намеревались продолжить вечер в одном чудесном, просто замечательном, как хором уверяли они, игорном заведении неподалеку, мне же идти никуда не хотелось. Голод отступил, вернулась ясность мысли. Я вдруг понял, что ничего толком не знаю о своих спутниках, а кутить всю ночь напролет со случайными людьми — занятие не самое благоразумное.
Всюду зажигали газовые фонари, но, когда мы свернули с боковой улочки на один из «радиальных» бульваров, тот оказался погружен в темноту, лишь ближе к площади разливалось меж домами сияние электрических ламп. Газовое освещение меняли на электрическое, старые светильники уже скрутили, а на их место повесили новые и даже протянули провода, но напряжение подать не успели. К одному из столбов была приставлена лестница, забравшийся на нее рабочий крепил под плафоном тарелку громкоговорителя. На дороге стояла самоходная коляска с открытым кузовом, где лежали инструменты, запасные динамики и скрученные газовые фонари; рядом курил шофер.
Мы дошли до освещенного тротуара, и там я окончательно решил, что не хочу ни в какой игорный дом. Следовало добраться до вокзала и справиться насчет билетов до Нового Вавилона, а не коротать ночь за игрой в карты.
Мне лишь требовался благовидный предлог ретироваться, и я получил его, когда мы проходили мимо варьете «Три лилии». Поначалу взгляд зацепился за броскую афишу с овалом белой физиономии мима и надписью: «Невероятный Орландо», но она недолго занимала меня. Куда интересней показался рисунок девушки в экзотическом полупрозрачном одеянии, в тюрбане и с закрытым восточным платком лицом, которую художник изобразил с немалых размеров удавом. На плакате с другой стороны входа мелькали задранные ноги, пышные юбки и цветастые наряды танцовщиц кордебалета.
— Господа! — остановился я. — Премного благодарен за спасение, но вынужден вас оставить. Честно признаюсь, не слишком уважаю карточные игры, лучше полюбуюсь на красоток.
Мои спутники переглянулись.
— Эх, молодость! — протянул Емельян Никифорович, доставая пачку папирос.
— Одни девицы на уме, — поддакнул ему Иван Прохорович.
Но ни отговаривать меня, ни менять свои планы товарищи не стали.
— Лев Борисович, не передумаете? — лишь обернулся Соколов, когда я поднялся на крыльцо и остановился в надежде, что не придется даже заходить внутрь.
Я помахал на прощанье рукой и открыл тугую дверь. В коридоре царил полумрак, через перегородившую проход занавесь доносилась быстрая зажигательная мелодия.
— Вход пять франков! — объявил крепкого сложения швейцар с черной бородой до середины груди.
— Сколько? — опешил я. — С какой стати такие расценки, любезный?!
— Сегодня выступает Черная Лилия, — пояснил мужик. — Экзотическая и таинственная танцовщица со змеями, жрица Кали. Слышал о такой?
— Нет, — сознался я, но бумажник все же достал. Что-то в рисунке не дало развернуться и уйти, непонятно откуда возникло желание увидеть танец вживую. К тому же мои новые знакомые после сытной трапезы шагали очень уж неторопливо, еще не хватало столкнуться с ними на улице.
Пришлось достать из бумажника пять франков и вручить их швейцару.
— Милости просим, — ощерился тот неровной из-за сколотых и выбитых зубов улыбкой.
Наверняка был здесь еще и за вышибалу.
С необъяснимым любопытством — будто раньше в варьете не бывал! — я отодвинул занавесь и прошел в зал. Вдоль одной стены протянулась длинная стойка, за ней маячил высокий смуглый бармен в тюрбане — то ли настоящий индус, то ли крашеный по случаю представления местный работник. Все столы оказались заняты, фривольно одетые официантки разносили закуски и напитки. Часть зрителей выстроилась вдоль стен, к этим посетителям я и присоединился, вполглаза наблюдая за красотками из кордебалета, задиравшими на сцене стройные ножки и трясшими пышными белыми юбками.
Понемногу закралось подозрение, что швейцар облапошил меня как последнего простака, но воспоминание об искусном рисунке девушки со змеей успокоило и заставило не делать поспешных выводов.
В зале оказалось жарко, сильно пахло одеколоном и табачным дымом. В горле моментально пересохло, захотелось пить. И дело было не только в духоте и пересоленной картошке, поданной в русском ресторане. Как ни крути, фривольный танец дюжины симпатичных девиц не мог не найти вполне понятного отклика; мне даже захотелось улизнуть из заведения через черный ход. Но тут музыка смолкла и танцовщицы убежали за кулисы, а на смену им вышел нарумяненный конферансье в клетчатом пиджаке, ярко-синей сорочке и вульгарной бабочке — розовой, с перламутровыми блестками.
— Леди и джентльмены! — объявил он, неожиданно легко перекрыв разговоры зрителей. — Встречайте наших очаровательных и совсем-совсем неопасных мумий! Еще недавно они танцевали при дворе фараона, а теперь готовы ублажать ваш взор своим невероятным мастерством!
