Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
К тому же худо-бедно у людей пошло натуральное сельское хозяйство. И постепенно оседлая жизнь показала свои окончательные преимущества над кочевой. Вот Гога, хоть его и недолюбливали за гонор, был в авторитете как самый старый и владевший своей делянкой еще с довоенных времен.
Он и ему подобные держали теперь не склады с продуктами, а деревни с рабами (кто-то их звал холопами, смердами, шохами, шестерками, чушками). У которых не было никаких прав, и с которыми можно было делать что угодно.
В пору, когда Окурок был еще молокососом и не выкурил своей первой самокрутки, уже никто в их краях не слышал о походах в соседний регион на сотне машин в составе пятисот стволов за хабаром. Пощипать соседа, если тот расслабил булки — дело святое, все этим занимались, кроме последних лохов. Но масштабные набеги ушли в прошлое, в область сказок и баек.
Поэтому, хоть он и честно пересказывал маме услышанные в карауле слухи, в какого-то Виктора с погонялом «Уполномоченный» сам верил с трудом. Посланцы могли себя выдавать за кого угодно, хоть за пиндосов самих. Это вообще могли быть какие-то левые чуваки, такая же бомжатина, как он, решившая взять барина-барыгу на понт. А нападение мог устроить кто-то из соседних хозяев, который решил Гоге рога обломать и его полянку занять.
Ну не могла эта орава прикатить настолько издалека. И быть настолько огромной.
В этот раз стрельба была недолгой и вскоре сошла на нет. Доносились только отдельные выстрелы, похожие на звук плеток. Танковые пушки так и не заухали. Хоть Гогины танки Т-72 и не трогались с места, их можно было использовать, чтоб огонь вести. Они у него вокруг дома стояли, наполовину в землю врытые. Были к ним снаряды или они стояли там просто для острастки — неизвестно, но в этот день до главных калибров дело не дошло. Стреляли только из винтовок и автоматов.
Примерно в два часа ночи на юге раздалось несколько громких хлопков, каждый из которых сопровождался раскатистым эхом. Почти одновременно со стороны асиенды раздалась серия взрывов, и взметнулось пламя.
— Что за херня?
— Это артиллерия, сынуля, — баба Стеша в молодости начинала день с чашки кофе и просмотра новостей на планшете. — Для миномета далековато. И звук не такой. Наверно, самоходная.
Димон в который раз поразился ее познаниям. Он часто замечал, что любой из «тогдашних» знает больше, чем кто угодно из молодых. Причем об абсолютно разных вещах.
— Как бы по нам шмалять не стали, — заросший щетиной, как кабан, ее сын не выглядел напуганным, но она инстинктивно потянулась, чтоб успокоить его. Он был у нее один, остальные умерли, не дожив до пяти годов.
— Не будут. Снаряды ценные. А мы нет. Разозлил наш барин опасных людей. Сейчас поджарят его, как собаку на костре.
Упоминание о собаке заставило желудок Окурка заворчать и завертеться. В пути он не ел ни крошки. В рюкзаке у него лежал тощий заяц с хрящеватыми ушами и несколько ворон. Охота была неудачной, в ловушки никто больше не попал. Он с радостью бы сожрал их хоть жареными на шампуре, хоть вареными в котелке, но костер разводить опасно. Идти до материной хаты тоже опасно. Решили пересидеть какое-то время в здании старой совхозной конторы. И крыша, и огонек развести можно, и спокойнее. Кто знает, что сделают новые с деревней? Может, вырежут всех под корень и скажут, что так и было. Такое случалось.
Внезапно оба — даже подслеповатая бабка — увидели зарево там, где должна была стоять усадьба Гоги. Огненный столб был заметен даже с такого расстояния, несмотря на низко висевшие облака и медленно сгущавшийся туман. Только не получалось разглядеть, горит ли это сам трехэтажный дом или какая-то из построек.
Окурок никогда бы не подумал, что пожар у этого кровососа не доставит ему никакой радости. Но случилось так, что не успел он позлорадствовать, как услышал звук приближающегося автомобиля. И не одного, а нескольких — надрывный рев машин, у которых явно были проблемы с глушителями.
Во время службы у Гоги он закорешился с его механиком Геннадьичем, и они часто зависали в гараже вместе с канистрой спирта. Чего у хозяина только не было, даже лимузин — длинная тачка, которая по новым дорогам могла бы проехать от силы сто метров. На ней давно никто не выезжал. На ходу из всего этого богатства была одна малолитражка, собранная из частей «кореек», «японок» и «китаек», которую Гогоберидзе раз в неделю использовал для поездок по своим плантациям. Остальное ржавело на пустыре за особняком и постепенно разбиралось на запчасти.
Но та малышка «звучала» совсем иначе. А то, что он слышал сейчас, могло быть только машиной из гаража Гогиного «вермахта», как тот звал свою маленькую армию, где было два пикапа, два УАЗика, микроавтобус и бортовой КамАЗ.
Приближались машины с юго-востока, со стороны заброшенных корпусов совхоза.
Окурок ускорил шаг, стараясь при этом не шуметь. Сердце билось в ускоренном ритме, он почти тащил старуху на себе. Старое двухэтажное здание агрохолдинга было уже совсем рядом. И хотя мимо него шла протоптанная тропка, внутри уже лет тридцать пять не ступала ничья нога. В свое время отсюда вынесли все, что можно, даже двери кабинетов сняли и стеновые панели скрутили. Теперь это место обживали только насекомые — но не тараканы, которые любили тепло и исчезли вместе с людьми, а пауки, муравьи и двухвостки.
Обычно интуиция, которую он называл «чуйка», никогда не изменяла Окурку, а в этот раз решила над ним пошутить. Стоило ему чуть приоткрыть заржавевшую дверь черного хода, протолкнуть вперед престарелую мать и самому заскочить следом, как тихий, но командный голос с легким присвистом, прозвучавший из темного угла коридора, приказал:
— А ну стоять, не дергаться!
Тут же кто-то сзади заломил ему руки, а другой в это время сорвал винтовку у него с плеча. И только теперь до Окурка дошло, что же не понравилось ему в знакомом дворике этой конторы. А вот что: притулившийся в дальнем конце у самого забора УАЗ камуфляжного цвета. А если присмотреться, можно было заметить на мокрой земле и следы от шин.
«Етить, это ж надо так влипнуть», — стукнул бы он себя по глупому лбу, если бы его не держали цепкие руки. И тут же понял: это не люди Гоги.
Хотя неясно: легче ему от этого должно стать или тяжелее.
Их не били, сноровисто обыскали и тут же отодвинули к стене. Два крепких здоровых мужика в темно-зеленом камуфляже держали их под прицелом автоматов — и была это у них, если Окурок хоть что-то понимал, армейская «цифра». Фонарь, закрепленный на цевье одного из «калашей», направил свой луч прямо Окурку в переносицу. Он непроизвольно закрыл глаза рукой.
— Ну и встреча, — пробасил другой голос, более низкий, чем у предыдущего. – Шонхор, гляди, кого нам принесло. Это местные, кажись.
Незнакомый рев между тем нарастал и доносился уже с улицы. Во дворе раздался скрежет тормозов. Фары мазнули по окнам лучами яркого света.
— А вот и наши подъехали, — тот, кого назвали Шонхором, выглянул в окошко. Он был невысокий, восточного вида и лысый, как коленка. — Чингиз, я пойду за своими пацанами пригляжу. А ты смотри, пленных не угробь. Сам голову снимет. Сказал, чтоб волоса не упало.
— Да знаю я, — грубо отмахнулся тот, кого назвали Чингизом. Несмотря на имя (хотя это могла быть и кликуха), которое ассоциировалось у Окурка с узкоглазыми людьми, он был на внешность чисто русак — пузатый, бородатый, в лохматой черной шапке, с большим красным фурункулом на щеке, похожим на вишню. Изо рта у него нестерпимо воняло.
— Э-э, бабка, ты чего? — вдруг вырвалось у одного из автоматчиков.
Только сейчас они заметили, что старуха, которую, как не представляющую интереса, ненадолго упустили из виду, сползает по стене, держась за сердце.
— Мама! — Окурок хотел броситься к ней, но второй часовой заступил ему дорогу и толкнул прикладом.
— Не дергайся. Ей уже не поможешь, — Шонхор наклонился и положил старухе руку на шею, потом посветил в глаза. — Душа выходит. Кондрашка хватила.
